иеромонах Симон Безкровный

На следующее утро все трое добрались по живописной тропе до Великой Лавры, в обширные земельные владения которой входил и скит Каруля. Игумен Великой Лавры Филипп обнял нас по очереди и благословил поселиться на Каруле в калибке возле Троицкого храма. Обратясь к монаху Христодулу, игумен Филипп попросил его поговорить с архимандритом, который владеет Троицким храмом: "Пусть литургию служат на Каруле. Надеюсь, он разрешит им служить в своей церкви". Такого дружелюбного и отзывчивого отношения от настоятеля Лавры мы никак не ожидали…

-- О достоинствах о.Христодула --

Наконец о.Симон вырвался в горы из душной каливы: "Изнемогаю, отец Агафодор! Без горного воздуха задыхаюсь. Пойду поживу в палатке в лесу, где-нибудь на склонах Афона".

-- На склонах высокогорий Афона. Ходы-окопы и пешерка в Криа Нера --

-- 18-20 июля 1999 Панигир святому Афанасию в Великой Лавре преподобного Афанасия --

-- Вар и зной Карули --

-- В высокогориях над Агиа Анной --

-- От литургии к литургии благодать возрастала в душе --

Бывшего игумена мы действительно увидели на причале: в выцветшем добела подряснике и в большой соломенной шляпе, он сидел на низкой скамеечке у воды с удочкой в руках.

- Геронда, патер Симон просит разрешения задать вам свои вопросы, благословите? - отец Агафодор сделал попытку обратить на нас внимание.

Старец повернул голову в нашу сторону, затем молча взял скамеечку и, не торопясь смотав удилище, перешел в тень под стены монастыря. Мы поцеловали его крупную, в больших раздувшихся венах, крестьянскую руку.

 
- Геронда, помыслы одолевают меня на каждой литургии, раздражаюсь на всякие мелочи, молитвенная практика моя ослабела, хотя вот уже год ежедневно служу литургии в церкви на Каруле. Подскажите, где я ошибаюсь и что мне делать?

Старец, прищурясь, посмотрел на меня из-под края широкополой шляпы:
- Патер, молитва, как и литургия, без внимания - это утомительный и напрасный труд. Многие священники, пренебрегая вниманием и молитвой, полагают, что литургия сделает все за них. Охи, патер, охи… Само собой ничего не бывает!
- А что делать с помыслами, Геронда?
- Не отрекайся от одних мыслей с помощью последующих мыслей. Так ты будешь множить их безконечно:
          просто не имей мыслей, и помыслы оставят тебя.
К суетной деятельности ума человек привыкает быстро, а к духовной молитве и отсечению помыслов - тяжело.
«Господи, просвети тьму мою!» - так молился святитель Григорий Палама.

Мой друг старался негромко переводить слова дионисиатского молитвенника. От волнения отец Агафодор даже вспотел.
- Отче Харалампие, у нас особой суеты нет. Но всегда нужно что-то делать: зима на носу, с деньгами проблема, а нам еще ремонт крыши необходимо сделать, вот помыслы и идут… - продолжал я.
- А вы поступайте так: есть деньги - делайте ремонт, нет денег - оставьте помыслы о ремонте, пребывайте в покое и молитесь, - невозмутимо отвечал духовник. - Но всегда помните: «Земля и все дела на ней сгорят». Никогда не поддавайтесь духу нескончаемой деятельности, пожирающей время молитвенной практики.

- Понятно, Геронда. Но у меня получается так: ремонта нет, а помыслы о ремонте лезут в голову!
- Ум нужно всегда держать чистым, в Боге, - это главное правило всякого монаха. Сделай свой ум свободным от всякого помысла и представления о чем-либо земном и даже небесном, - спокойно и рассудительно отвечал старец.
Он снял соломенную шляпу и с удовольствием подставил голову под легкий морской бриз.

- Разве нужно совершенно все помыслы отбросить, даже не греховные? - мне это не было понятно до конца.
- А какая у них разница, если они отвлекают от молитвы?

Это нужно понять и накрепко усвоить.
Любой помысел - это проявление несмирения. Отсеки в себе всякое сопротивление смирению и быстро стяжешь благодать!

- Благословите, отче Харалампие! У меня с молодости есть Старец в России. Но теперь он далеко, а вопросов накопилось много, и я вынужден искать совета у Афонских отцов. Правильно ли я поступаю?
- Советников духовных может быть много, а Старец всегда один. Старец - это врата к постижению истины.

- Грехи мои не дают мне прямо постичь ее, Геронда. Даже на Афоне совершаю мысленные грехи… - с огорчением сказал я.
- Накопленные грехи подобны густой тьме вокруг нас, но стоит нам зажечь свечу, как вся тьма исчезает. Вот что значит: «Постигните истину и она освободит вас», как сказал Господь Иисус Христос (Иоан.8:32: "и познаете истину, и истина сделает вас свободными"). «Освободит» - значит сделает зрячим духовно. Чистое и простое сердце узрит мгновенно чистого и простого Бога, Который сияет ярче полуденного солнца…

- Таким Господь явится душе в раю, Геронда?
- Стремись не в рай, стремись к спасению, которое пребывает за пределами райских обителей - это Сам Христос! Познаешь Христа, и все остальное приложится к этому… - старец многозначительно посмотрел мне в глаза.

- То сердце приходит к духовной свободе, к совершенной свободе от помыслов, которое во Христе делает себя свободным от всяких помышлений о вещах мира сего. Какие там ремонты, какие там заботы и попечения и тому подобное? Бог Сам все устроит, а ты молись и делай! Ум, не имеющий никаких мыслей, и сердце, не имеющее никаких привязанностей, сливаются воедино и обретают Христа с помощью Святого Духа. Поистине, патерас, думать о вещах мира сего - неблагодарный труд… Вспоминая огонь, не согреешься, потому что это огонь мира сего, пустой, привременный. Вспоминая Бога, сердце все становится огнем, ибо это огонь Небесной Любви, огонь Небес и попаляет в душе все мирское…

Мы помолчали. Морской ветер крутил и разбрасывал по причалу сухие листья платана.
- Геронда, меня временами борют страсти, и я рассеиваюсь, как ни собираю себя в молитве.
Я ждал слово молитвенника, и оно оказалось строгим:
- Если мы, молясь, то и дело впадаем в страсти и в отвлечения ума, то этим самым предаем Бога, и тогда не помогут ни поклоны, ни четки! Даже если мы будем молиться тысячу лет, но невнимательно и впадая в страсти, ничего не достигнем… Любой помысел, любая страсть - это коготь сатаны, крючок смертного мира, который затягивает нас в греховное состояние.

- А как же помысел о Боге? - спросил я, запутавшись в понимании точного смысла его слов, переведенных отцом Агафодором. - Разве он не ведет к Нему?
- Помысел о Боге - это не Бог, это дьявольский подлог. Можно сколько угодно думать о Боге и это нисколько не приблизит нас к Нему. Покаянная молитва - вот путь к Богу, патер! Внимание в молитве означает устойчивость этого молитвенного покаяния.

Уже не дожидаясь моих вопросов, старец продолжал:
• В евангельских заповедях мы противодействуем грехам, не позволяя себе совершать их, размышляя о дурных последствиях подобных поступков - это дело новоначальных в вере.
• В стяжании непрестанной молитвы: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя», что является духовной практикой опытных монахов, мы преображаем наши греховные состояния в добродетели, замещая дурные душевные состояния прямо противоположными: гнев преображается в любовь, чревоугодие - в воздержание, сребролюбие - в щедрость, похоть - в целомудрие.
• В непрестанной же молитве мы стяжаем Благодать, а с нею - безстрастие, через которое приходим к священному безмолвию - исихии. Это есть дело совершенных, возводящих душу в «горняя, где Христос сидит одесную Бога».

- А как мы узнаем, преодолели мы рассеянность ума или нет, Геронда? - в заключении спросил я, взглянув на моего друга. Тот взмок от напряжения, стараясь быстро переводить вслед за старцем.

- Благословите, отче Харалампие, и простите, что утомил вас вопросами! - попросил я прощения у старца, видя, что он утомлен. - Можно к вам еще приходить, если это возможно?
- Ничего, ничего, главное, чтобы вы исполняли то, что говорит духовник, - усмехнулся Геронда и надел свою старую шляпу. - А приходить, приходите, Бог благословит! Только всех своих «товарищей» оставь навсегда за порогом кельи, патер!
- Каких товарищей, отче? - не понял я.
- Помыслы, говорю, помыслы оставь, понимаешь?
- Теперь понял, Геронда! Благословите, - я наклонился, целуя его натруженную руку.

 
- Отче Харалампие, а если, к примеру, ум ленится на Иисусову молитву, что делать? - последний вопрос задал отец Агафодор, помогая старцу подняться и подавая ему скамеечку и удилище.
- Держи молитвенное правило по книгам, пока сердце не согреется, а потом переходи на четки…

Мы попрощались с духовником, который старческой походкой вошел в ворота монастыря. Щедрый и гостеприимный монах Дионисий, чадо Старца Харалампия, нагрузил нас продуктами в монастырской кухне и поделился за чаем своими скорбями, наш друг-иконописец был печален: порядки в монастыре менялись на суету и попечения, невзирая на молитвенный устав, учрежденный Старцем Харалампием. На Карулю мы отправились пешком. Монах долго смотрел нам вслед, как мы уходим по тропе: нас сопровождали распростертые в синеве крылья парящих чаек - непременная принадлежность афонских морских просторов.

С полной устремленностью души и сердца жить священной литургией взялся я за собирание рассеянного ума во время богослужения. Молитвенное правило мы совершали по кельям, невзирая на духоту и жару. В нем я старался собрать ум целиком в сердце, чтобы служить литургию собранно и сосредоточенно, не уклоняясь ни в один помысел, стоя перед престолом Божиим. Со временем это принесло свои плоды: слезы заливали мое лицо, когда приходилось выходить со Святыми Дарами из Царских врат. Во время чтения Евангелия трудно было видеть текст из-за обильных слез. Каждение приходилось совершать, вытирая слезы платком, держа его в левой руке. Такие литургии всегда сопровождало сильное умиление.

Из-за ночной жары и духоты мы стояли в храме босиком, не зная, благочестиво это или нет. Пришедший к нам на службу паломник сделал несколько фотографий нашей литургии, и мне показалось, что босые ноги не приличествуют благоговейной службе. С тех пор я всегда служил в обуви. Однажды мне захотелось послужить по греческому служебнику, но мое произношение не воспринял тонкий слух отца Агафодора. Заметив это, я вернулся к служению на церковнославянском языке. Но мне очень нравилось, когда он молитвенно пел литургию по-гречески; это как-то соответствовало всей окружающей обстановке, в которой происходили наши богослужения.

Лунная ночь… Все вокруг словно дремлет. Невозмутимая тишина Карули как бы стоит в воздухе. Барашковые облачка тянутся с моря, закрывая нарождающийся месяц. Иногда раздаются глухие всхлипывания совы, пробуждая на мгновение спящую окрестность. Из раскрытого настежь окна храма ласково и нежно веет морской бриз. Темные силуэты лодок неподвижны на матовой глади. Горячее неудержимое чувство любви к Богу и Святой Горе заливает грудь, источая из глаз обильные сладкие слезы. Если бы это было возможно, то прижал бы к ней всю Афонскую Гору, со всеми ее обитателями, родную и знакомую до каждого белесого кустика полыни.

Литургия заканчивается, когда начинают гаснуть звезды. При последних песнопениях светлеет край неба. Еще совсем рано, когда мы выходим из храма на маленький балкон дворика. Синеватые облачка медленно тают над Горой. Широкая спокойная гладь моря еще не проснулась. Многочисленные рыбацкие лодки как будто спят на воде. С голубоватыми огоньками на мачтах они похожи на спящих чаек. Всё словно молится: «Господи, Иисусе Христе, помилуй всех нас…»

Он с кем-то вечером созвонился, и утром мы очутились в офисе его друга, представительного адвоката, который предложил нам для ночлега в кабинете два кожаных дивана.
- Вот здесь будете спать. Гостиницы для вас дороговаты, поэтому ночуйте в офисе. К восьми утра будьте готовы!
Постоянный шум машин под окнами кабинета и грохот мотоциклов так и не дали нам уснуть. Утром наши благодетели - монах и адвокат - отвезли меня и отца Агафодора к какому-то офицеру из контрразведки. Оформление документов завершилось за двадцать минут. Не веря своему счастью, мы вышли из служебного здания на шумную улицу города: эти визы позволили нам еще год прожить на Афоне, не выезжая в Россию. В то время город был чист и опрятен и нравился мне своей уютностью и великими православными святынями: благодатными реликвиями святого великомученика Димитрия Солунского, мощами святителя Григория Паламы, преподобного Давида Солунского и преподобной Феодоры.

Расставшись с отцом Христодулом, который отправился на встречу с друзьями, мы поехали в пригород Салоник - женский монастырь в Суроти, где покоятся мощи старца Паисия (Святогорца). Благодатное место его упокоения проникло в душу каким-то особым умилением. Мне стал близок этот удивительный старец, поэтому первые переводы книг о нем, которые нам подарили в Русском монастыре, я читал с восторгом, как откровения великого святого. У его могилы мы пробыли до полудня, не желая расстаться с этим удивительным местом.