Не только читал, но и написал

Летний солнечный день. С трудом узнаю, когда отправится корабль на Иверон. Настроение какое-то невеселое. Вчерашняя история с о. Антонием несколько огорчила. Пройденная вчера дорога оказалось длинноватой для городского жителя. Утром я выехал на корабле из Уранополиса, сошел на пристани болгарского монастыря Зограф и проделал путь от моря до моря, добравшись до Есфигмена. По дороге я зашел в болгарский монастырь, но к своему огорчению, о. Василия там не застал, он ушел на панагир1 в Ильинский скит и до сих пор не вернулся. Иеромонах Василий - мой знакомый из один тех, кто подвизается на ниве просвещения болгарского народа. Мои знакомые, бывавшие в Болгарии, с сожалением рассказывали, что сегодня многие болгары истинному Богу предпочитают бога футбола или иных подобных богов. О. Василий из тех, кто пытается изменить ситуацию: он переводит духовные книги на болгарский. Трудно миновать этот тихий монастырь, над которым как бы повис возглас: «Silentium!». Трудно миновать еще и потому, что невозможно не приложиться к чудотворной иконе вмч. Георгия, оставившей на себе след неверия: часть пальца усомнившегося епископа (в книге Павла Рака деликатно сказано - вельможи. Ну, пусть вельможи...).

Вещей оказалось неожиданно много и, как обычно, почти все ненужные, но это всегда выясняется потом. Так что идти было тяжеловато. От монастыря дорога начинается солидной тропинкой, мощеной камнем, затем становится все более естественной, простой и превращается порой в земляную, порой каменистую лесную дорожку. Иногда по дороге попадаются непонятые знаки, как мне после объяснили - память о языческом прошлом Афона Недалеко от монастыря - поворот к пещере преподобного Космы. Я ранее сворачивал к ней - там есть чему поучиться христианину. Сегодня - некогда. Каменная пещера, вернее сказать, небольшой каменный сосуд - вот где совершал свои подвиги преподобный. Найдешь ли теперь ему подобных? Чем более мы ослабели: телом или духом? Тропинка перед самым сербским монастырем начинает виться вокруг холма, а до этого она ведет нас по ровному месту через леса, которые иногда напоминают отечественные. Афонская природа многолика.

К вечеру я достиг Есфигмена и, к моей радости, первый, кого я увидел на пристани, был о. Антоний. Это попечитель всех русских, посещающих зилотский монастырь. Рыжий австралиец, хорошо говорящий по-русски, по причине бывшей своей принадлежности к Русской Православной Церкви Заграницей, пришедший к зилотам сразу после разгрома Ильинского скита. «Быть не может! - воскликнул он, увидев меня, - А где Валерий?» И я вынужден был тут же огорчить его, что Валерия-то как раз со мною и нет. Я дарю ему книгу писем о. Амвросия Оптинского, он перелистывает ее, я вижу у него на плече сумку - предсказание - предсказание долгой дороги для афонца - и не придаю этому значения. Затем меня кормят вместе со всеми. Я иду в предназначенную мне келью, сажусь на кровать и тут же засыпаю. Смутно слышу сквозь сон, как кто-то дубасит в дверь кельи. На утро я уже нигде не нахожу о. Антония. Становится ясно, что он вчера еще куда-то отправился и не смог со мной даже попрощаться. Немного обидно: пройти такой путь и разминуться из-за какой-то глупости. Тем более горько, что о. Василия я тоже не встретил. Такой неудачный день. Но, глупостей на Афоне не бывает. Значит, так надо. А кроме о. Антония здесь особенно-то не с кем пообщаться. Надо отметить, что насельники Есфигмена не очень-то любезны. Но, это можно понять, если вспомнить историю безобразной осады монастыря. С 1974 года Вселенский Патриарх Димитрий объявил об изгнании с Афона 13 монахов, за отказ поминать этого патриарха сразу же по восшествии на патриарший престол заявившего: «Великий Бог, чадами которого мы являемся, хочет, чтобы все мы верующие в Него и почитающие Его, были спасены и были бы братьями. Он хочет, чтобы это было так, несмотря даже на то, что мы принадлежим к разным религиям...». 7 монастырей отказывалось поминать этого вселенского патриарха. Есфигмен же начал поминать другого, старостильного епископа. После этого монастырь был оцеплен полицией. Тогда-то и появился знаменитый лозунг: «Православие или смерть!», вывешенный на стене монастыря в виде черного флага. Осад монастыря было несколько. Во время последней в 1994 году при недавно почившем, известном всему миру подвижнике игумене Евфимии произошло чудо. Новым патриархом Варфоломеем была послана экзархия в составе двух митрополитов, подкрепленных нарядом полиции. Когда экзархия с ультиматумом прибыла в монастырь, то услышала грозный голос: «Вам не удастся взять монастырь! Плывите назад!» Посланники повернули назад и уже из административного центра Афона - Кареи связались с игуменом Евфимием: «Почему вы отказались принять патриаршую экзархию, объявив ей через громкоговорители, чтобы она плыла назад?» О. Евфимий сказал, что в монастыре нет никаких громкоговорителей и более того никто из насельников монастыря этого голоса не слышал.... Пока больше осады не было. Но обидно делается от того, что монастырская братия иной раз не делает различия между русским православным человеком и представителем Константинополя. И так с трудом, позорно спутав греческое слово plioi (корабль), я узнал, что пора отправляться на пристань. Две неудачи за менее чем сутки пребывания на Афоне, месте особого благословения Божия, несколько расстроили. Почему-то прибывшему из душного от выхлопных газов, а более от грехов города, кажется, что все здесь должно совершаться легко и без неожиданностей. Всегда в таком случае ищешь невольную ошибку или незамеченный «мелкий грех». Мои раздумья прерываются появлением «корабля» - маленького баркаса, которым довольно вольно поигрывают морские волны. Удивительно, что с другой стороны в заливе ходит большой паром, а здесь, где фактически открытое море, бороться со стихией доверяют этой маленькой лодке. Прыгаю на пляшущую палубу, сажусь на скамью у борта и тут же вспоминаю, как год назад я сидел на этом же самом месте и разговаривал с о. Пахомием, русским диаконом, перешедшим к зилотам. Едва успеваю об этом подумать, как меня кто-то окликает: «Вы русский?» Всматриваюсь в лицо, появившиеся на унылой картине сегодняшнего дня. «Русский». Пытаюсь угадать, кто он. Ясно, что не грек. Тоже русский? Нет, серб. Кроме него едут еще два серба - хорошие ребята. Позже мне придется наблюдать, как они будут усердно драить пол на архондарике в Русском Пантелеймоновом монастыре. Все кто бывал в нашем монастыре знают «коварное» гостеприимство гостиничного о. Исидора.

Здесь печать интеллигентности, возможно ученая степень или лекции за рубежом в каком-нибудь небольшом университете. Знакомимся. Вижу, что он давно на Афоне и хорошо знает Афон. Говорим о многом: есть люди с которыми легко говорить. Наверное, это те, которые не делают вид, а действительно тебя понимают. Говорим о духовной жизни, говорим о книгах об Афоне: прошлых и современных. И непонятно, как это мы так долго говорим, когда мне хорошо известно, что до Ватопеда плыть совсем недолго. И вдруг во мне появляется догадка, туманная и неоформившаяся, как скользкий камень. Только прошел дождь и опасно на него наступать, хотя уже приветливо светит солнце. Но все-таки я рискую, ступаю и спрашиваю: «А Вы читали книгу Павла Рака «Приближения к Афону»«? «Не только читал, но и написал...», - слышу в ответ, но еще не понимаю и переспрашиваю. Наконец, до меня доходит смысл этих слов, и я не сомневаюсь, что передо мной Павел Рак, человек, о котором я уже так много слышал, книга которого очень внимательно прочитана и мною и моими товарищами. Единственная книга на русском, написанная о современном Афоне. Я узнаю от Павла, что монастырь Хиландарь переиздал ее, объединив вместе с рассказами Бориса Зайцева. Специально для того, чтобы можно было сравнить эти два времени и понять, как меняется Афон, а он меняется. Об этом мы и говорим с Павлом. Дело в том, что европейское сообщество стало проводить в жизнь программу подъема южных стран. Если не ошибаюсь, кроме Греции в эту программу попали Португалия и Испания. Эти страны решили вложить полученные средства в экономику. Греки же предпочли восстанавливать памятники и, в первую очередь, афонские монастыри. Предлог вроде бы благовидный, но по русскому опыту знаю, что деньги, вложенные в реставрацию, трудно учесть. Не это ли привлекает благодетелей? Но, не только это, вернее, сказать, главным образом, не это. Перестройка в монастырях наносит неисправимый урон духовной жизни. Раньше афонцы отказывались от всех удобств, считая их невозможными для монахов. Архимандрит Херувим в своей книге «Из удела Божией Матери» пишет, что недалеко от арсаны скита св. Анны стояла часовня, и на ней был выбит по камню следующий текст: «Послушник некого старца, неся от моря на своих плечах поклажу и поднимаясь с большим трудом, начал переживать, что напрасно трудится. Он сел здесь со своей поклажей, чтобы немного отдохнуть, будучи одолеваем указанным помыслом, когда внезапно слышит свыше чудесным образом пекущуюся о нас и помогающую нам Пресвятую Богородицу, говорящую ему: «Что ты сомневаешься и скорбишь? Знай, что эти труды, которые братья претерпевает, перенося грузы, приносятся как благоприятная жертва Богу; и поты, которые они поднимаясь проливают, вменяются Христом в мученическую кровь; и безропотно терпящие здесь тяжкие труды подвига и послушания в день суда получат великое вознаграждение». Наверное, современные монахи немного подзабыли эту надпись, тем же, которые присылают «помощь», эти слова знакомы. К чести Есфигмена надо сказать, что это, пожалуй, единственный монастырь, где не используется электричество. К тому же монастыри волей не волей попадают в зависимость от благодетелей. А благодетели в своих парламентах уже поднимают вопрос о дискриминации женщин, де их на Святую Гору не пускают.
Узнаю, что Павел едет до Ватопеда а оттуда пешком до Кареи. Жаль, мне до Иверона. За разговором мы не замечаем поднимающуюся, почти что скачущую палубу. Одному из двух сербов плохо. Мой собеседник достает кисть винограда. Отказаться невозможно. Я ем, а Павел говорит, что он очень любит эту тропу от Ватопеда до Кареи. Кто ходит афонскими тропами, учится видеть красоту Божьего создания. Кто хоть раз ходил афонской тропой, захочет пройти ей вновь и вновь. Так что мне объяснять не нужно, и думаю, что Бог даст, и я когда-нибудь пройду этой тропой. Вот приближается пристань. Кто же такой Павел Рак? Живет в разных местах, и по его словам, около четырех месяцев проводит на Афоне. Странник, был послушником, но пострига принимать не стал. Живет на Афоне, как философ, созерцатель. У каждого свой путь. Ведь были же Хомяков, Нилус или Новоселов. И не человеку судить чья тропа прошла выше старца Варсонофия или Нилуса. Конечно, он вряд ли будет понят афонскими тружениками, муравьями, каждый день в течение десятков лет несущими свои нелегкие грузы. Многие из них иной раз недоверчиво и недовольно посматривают на «туристов»... «Ей, отец... к примеру, Иван, - иди туристов кормить» как-то закричит при мне один русский монах. Те, которые помоложе и понеопытней, не понимают, что у каждого своя тропа, и у каждого свой груз за спиной, и главное, чтобы он был свой... Не понят будет Павел и «туристами», которые привыкли к безупречной классификации: раз на Афоне, значит, должен быть монахом, если служишь в церкви, обязательно должен быть священником. А подобному искателю и бродяге понятно чего хочет Павел - дойти в своем понимании и видении до самой вершины, до самой сути.

Мы прощаемся. Как интересно! Всего-то мы говорили минут десять-двадцать, а знакомство состоялось.
На следующее утро я уже на пристани Дафни. Кто-то окликает меня по имени. Это Павле. Встречаемся как старые друзья. Много говорим. О старцах, о духовной жизни. Я еду на праздник вмч. Пантелеймона в Руссик, Павел - к своей матери в Словению. Он мне признается, что не любит панагиры. Невольно вспоминаются строки из книги воспоминаний архитектора Ле Корбюзье. Даже он побывал на Афоне! «Минула полночь, возбуждая рассудок. Стоя у скамей, мы чуть не падали от усталости. Прошло два часа, доведя до крайности бедных полусонных стариков, рухнувших на колени с искаженными лицами. Мы умирали от голода, стоя совсем близко от алтаря, и ждали, когда все это кончится. Муки от музыки все усиливались; я вспоминал свою бедную жизнь, вновь переживая все забытые дни и измерял скрытые в ночи страны, которые отделяют меня от дома, где сейчас спят мои близкие и друзья! И в то самое время, когда вокруг крепко спит, какое дьявольское(!) мистическое исступление царит под этими сводами, - и мне тут же показалось, что все это я вижу с неба, - откуда, куда должны доходить молитвы, - в виде тонкой теплой дарохранительницы, словно алебастровая ваза, оживляемая огоньком лампады». Но разумеется, не это вторжение благодати в спящую душу представителя заснувшего летаргическим сном тысячу лет назад христианства может беспокоить душу православного человека. Она, наоборот, желает этой многочасовой духовной трапезы. Тут другое...Человеку ищущему тишины, конечно, праздники бывают шумны. Но мне этого пока не понять, я впервые на таком празднике и любопытство широко раскрывает глаза, несколько опережая трезвость духовного взора. На плече у Павла все та же, хорошо известная сума, атрибут афонского странника. Он извлекает из нее бутылку. И снова отказаться невозможно... Хотя я не очень люблю вино и еще менее в нем понимаю, я с радостью принимаю этот дар и делаю несколько глотков из бутылки. Паром трогается, мой путь до Пантелеймона совсем невелик. Мы говорим о старцах. Павел рассказывает о некоторых из них. Об одном старце, живущем недалеко от пещеры преп. Петра, и о его ученике2. Павел спрашивал о чем-то старца и тот отвечал ему, а его послушник сидел рядом, и в глазах его светилась удивительная любовь к своему наставнику. Интересно, что старцу более восьмидесяти, а послушнику под семьдесят. Вместе они прожили жизнь, и не было у послушника желания сделать революцию или «выйти в люди». Что, увы, довольно часто бывает в нынешней России, с ее сильно умножившимся в последнее время монашеством, но пока очень скупом на подобных и послушников, и наставников. Да и сами мы, разве таких мы ищем старцев? Нам нужны более те, которые все предскажут и расскажут, и дадут безошибочный совет, а поучиться любви много ли приходит странников в нынешние монашеские кельи?

Вот сейчас ноги мои коснутся камня арсаны, и дороги наши разойдутся: Павлу нужно будет искать тропу через суетную площадь Европы, а мой путь к паникадилу и хоросу, которые через несколько часов будут раскачивать под сводами храма3. Дарю Павлу привезенную из Москвы новую книгу архимандрита Херувима «Из удела Божией Матери». Спрыгиваю на пристань и надеюсь еще на встречу. Но даст ли Бог?

Что такое Каруля?

Но мы попадаем на Карулю другим путем нежели Барский. Он шел от скита Св. Анны, минуя Малую Анну, мы же подплываем к маленькому бетонному выступу пристани. Здесь делают остановку корабли, плывущие из Дафни в Кавсокаливию. Эта пристань общая для Карули и Катунак. В прошлом году мы вступили на эту, можно сказать, легендарную землю, о которой слышали много рассказов, не лишенных некоторого налета фантазии.

Тогда почти на самой пристани нам повстречался некий странный монах. Особое удивление вызывала его одежда. Обычно афонские жители, когда путешествуют, заправляют полы подрясника за пояс, а то в иных местах очень просто запутаться в одежде и свалиться в какую-нибудь щедро распахнувшуюся пропасть. Трудно было понять, есть ли на этом монахе подрясник, зато снизу явно проглядывались спортивные штаны, которые в России почему-то называются тренировочными. Плюс ко всему растерянный вид. Он стоит около нас и как-то мнется, озвучивая паузу какими-то междометьями. Мы не сразу догадываемся, что перед нами знаменитый архимандрит Стефан, прозванный карульскими насельниками «папа-краль». Это прозвище родилось из-за смутных пророчеств о. Стефана, что он будет королем Сербии, и за ним то ли прилетят на самолете, то ли приплывут на подводной лодке. Этому, разумеется, никто не верит, хотя о. Стефана уважают за те прежние подвиги, которые вроде бы и не из числа фантазий. Он, о. Стефан, - главный карульский долгожитель. Мало, наверно, кто точно скажет, сколько он здесь провел лет. Еще труднее определить его возраст. А монахи не любят лишних сведений и вопросов. Поэтому вряд ли кто скажет, сколько ему лет. Но должно быть уже немало, так как в бытность о. Стефана в Сербии нынешний патриарх Павел успел у него побывать в дьяконах. Да и про о. Стефана известно, что он служил в штабе четнической армии, а это, как ни крути, было более пятидесяти лет назад. Наконец-то мы узнаем, кто перед нами, по высокому росту и по спутавшимся длинным седым волосам. Силой, говорят, он в молодости обладал большой. Таким мы его видели на фотографиях, таким описывали его нам разные афонские рассказчики. Скоро объясняется и причина растерянности старца. За три дня до нашего приезда полностью выгорела его келья вместе с храмом и обширной библиотекой. Известно, что о. Стефан забрал к себе в келью главу Никодима Карульского и неизвестно, уцелела ли она после пожара. Это нам объяснят позже. Как и то, что до о. Стефана в сгоревшей келье жил о. Софроний (Сахаров) - известный составитель книги о преп. Силуане. Позже мы встретим «папу-краля» на корабле, плывущем в Дафни, куда он направлялся, чтобы покинуть Святую Гору, но был возвращен одним из молодых сербских карульцев. На корабле о. Стефан стал центром внимания, множество пассажиров, среди которых и иностранцы, неведомо как прознавшие об архимандрите, устремлялись к нему. И всем он показывал фотографию из календаря, на которой виднелись сербские солдаты и сопровождал кратким комментарием на сербском языке. Мы подумали, что он так обосновывает свою миссию в Сербию, не состоявшуюся в тот год, но совершенную им в следующем году вследствие повторного пожара, положившего конец всем строительным начинаниям. После отъезда довольно скоро пришла весть, что «папа-краль» поучил в Сербии одного тамошнего епископа с применением физических средств. Наверное, епископ имел необходимость в подобном уроке.

Заканчивая о «папе-крале», хочется заметить, что, конечно, его поведение и его рассказы вызывают удивление и улыбку, но не надо забывать, что среди карульцев это подвижник с самым большим стажем, и насельники свободного карульского братства ожидают его неизбежного возвращения, нимало в этом не сомневаясь. И несмотря ни на какие выходки, карульцы считают его подвижником. А там Богу ведомо, а не нам грешным. Правда, позже я узнал, что о. Стефан болен распространенной в миру болезнью - склерозом, и надеяться на его возвращение из сербского монастыря, где он живет под надзором своей родственницы-монахини, не приходится. Нам же во время двух этих встреч не удалось поговорить с о. Стефаном, то ли из-за незнания сербским подвижником русского языка, то ли из-за таинственного нежелания. Хочется еще добавить, что многих афонских подвижников считали прельщенными...

В этот приезд нас ожидала грустная новость, которая огорчила нас еще больше: сгорел один из лучших храмов на Афоне - храм свят. Иннокентия Иркутского с приделом преп. Давида Солунского. Это келья о. Симеона. В наш второй приезд мы повстречали его еще в Дафни. Как всегда, состоялось радостное знакомство. У меня этих знакомств с о. Симеоном было уже минимум четыре, и каждый раз он расспрашивал меня с большим интересом. Это черта, видимо, всех афонцев. При размеренности их жизни и, в общем-то, небольшом количестве паломников из России они умудряются забыть вас, и когда вы приезжаете через год, то они вас вспоминают с трудом и не всегда успешно. Это не похоже на тактическую хитрость и скорее свидетельствует об отрешенности от мира. Хотя, возможно, сказывается и некоторое переутомление от малоспания.

Вот мы вновь проплываем мимо отвесных скал, к которым прилепились едва заметные издалека маленькие карульские келейки. Лет сто назад вот также проплывал пароход, с борта которого один русский монах с удивлением взирал на эти сооружения. Рядом стоял немец, он даже не удивлялся, а просто не верил, что это человеческие жилища. Разве можно жить в такой конурке над пропастью? Видимо, русский монах знал немецкий и вступил с ним в спор, убеждая его, что там живут настоящие монахи. И вдруг спор их был разрешен необычным способом, из одной каливки наружу высунулась седовласая глава подвижника, украшенная длинной белой бородой. Немец был сражен.
Мы помогаем о. Симеону выгружать многочисленные передачи и посылки для карульцев и говорим о том, что в прошлом году так и не зашли в этот храм, так как у о. Симеона были гости, а второго раза, на который мы всегда надеемся, Бог не дал. Храм этот был построен известным подвижником - схимонахом Иннокентием Сибиряковым, бывшим сибирским золотопромы-шленником, скончавшимся в 1901 году. Он оказал немалую помощь строительству Андреевского собора, который был завершен за год до кончины о.Иннокентия. Описания скита говорят нам о могиле этого отца около скита. Можно представить себе и благолепие карульского храма. Теперь только представить. Затем в этой келье подвизался другой известный подвижник - о. Парфений. И о нем мы, увы, можем вспомнить очень мало. Как много поглотило время и нерадение... А жизнь эта, законченная в единственном в мире месте, где не рождаются, а только умирают, без сомнения могла бы украсить Афонский Патерик. Известно только, что он был великим князем1 и, по собственному его воспоминанию, играл в детстве с будущим греческим королем Георгом II. Многие афонские монахи ощущали, как от него исходило благоухание... Всего лишь два факта... А что между ними?.. Можно только догадываться: смирение, добровольная нищета и многие подвиги.

«Когда он открыл мне калитку своей кельи, я увидел его перед собой, как символ победы над мирской славой и суетой. Аристократическая, благородная фигура, одетая в порванную рясу» (Архимандрит Херувим «Из удела Божией Матери»). После о. Парфения в этой келье подвизался о. Симеон, а затем иеромонах Серафим родом с Дальнего Востока, учеником которого и был о. Симеон, ныне переживающий такую трагедию.

Поднимаемся выше и попадаем в келью о. Х. В первый свой приезд мы его не застали, но сейчас он на месте. Он с радостью принимает нас. В его келье нас ждет радостное открытие. Мы видим главу известного карульского старца - схиархимандрита Феодосия, бывшего преподавателя Казанской духовной академии, прибывшего на Святую Гору в конце 80-ых годов XIX столетия и отошедшего ко Господу в 1938 году. Отец Х. разрешает нам сфотографировать наперсный крест старца с частицей Животворящего Креста Господня и честную главу этого подвижника. О. Х. - один из старейших обитателей этого скита, сам хороший фотограф и кроме того, пожалуй, единственный собиратель истории Карули. Здесь он провел более 20 лет. Говорят, что он когда-то был полицейским, охранником президента, и вот теперь он на Каруле. Пламенно любит свой народ - греков, вернее, эллинов, как он их называет. Но эта любовь к своему народу, который велик своими заслугами, не умаляет в его глазах другие народы, а как вода из переполненного сосуда изливается вовне и напояет все окружающее. Этот схимонах любит русских: а как ему не любить, если недавно практически вся Каруля была русской и фотографии многих представителей ее, наверняка, покоятся где-то в его архивах. Он имеет много друзей в России, и после знакомства с о. Х. нам придется выполнить долг любви: развозить посылки в Данилов монастырь, в Лавру. Подумать только, он четыре раза бывал на Соловках (вот посрамление нам), был практически везде в России, даже в Иркутске и на Дальнем Востоке. Да... А ученые монахи спорят и ругают греческий национализм, нынешний и прежний. Он действительно имеет место и немалую силу, и с этим вредным явлением нам еще придется столкнуться здесь, на Афоне... Но дело, как видно, прежде всего в благочестии, а ни в чем ином. В келье о. Х. до него спасался дивный старец, молитвенник, о. Нил - «пожилой русский исихаст совсем не знавший греческого языка», - так о нем написал архимандрит Херувим.

Но дальше в путь. Вот и келья старца Феодосия. Здесь Троицкий храм. В прошлом году мы удачно попали на воскресную литургию, совпавшую с днем преп. Серафима Саровского. Служили наши русские отцы, временно проживающие там. Подходя к этой келье, невольно вспоминаешь слова из книги Маевского, врезавшиеся в причудливую и капризную, часто непокорную, но иногда приносящую нам нечаянную радость, память. Эти описание старца открывает нам все, что может и должно быть открыто: «За калиткой послышались старческие шаги, прогремел отодвигающийся засов - и вслед за тем, на фоне темнаго четырехугольника открывшейся дверцы, появилось перед нами прекрасное лицо старца-пустынника, одно из замечательнейших человеческих лиц, какия мне когда-либо приходилось видеть в жизни... Оно было чистым, открытым, обрамленным белыми как лунь волосами головы. С такой же белою бородою, ниспадавшею на ветхую монашескую ряску. Но что было самым замечательным, самым чарующим на этом светлом старческом лице, - это лучистые и ясные глаза, которыми он как бы обнимал и привлекал к себе всякого приближавшегося. Привлекательна была и его добрая, детски ласковая улыбка, как бы озарявшая все вокруг каким-то нездешним тихим светом, не имевшим ничего общего со светом солнечным, щедро лившимся на прекрасную афонскую природу».
Келья о. Феодосия в период его жизни на Каруле стала как бы местным центром. Кто бы не посетил эти места, обязательно оставлял описание своей встречи с о. Феодосием. Будь то писатель Зайцев или униатский монах. Но, к сожалению, эти описания мало что говорят об о. Феодосии.

Период споров об Имени Божьем застал о. Феодосия на Катунаках. Ему пришлось сыграть немалую роль в этих спорах. Именно он ознакомил старца-безмолвника Каллиника с существом разногласий. О. Каллиник написал небольшой труд об именах Божиих, который по преданию, так понравился нашему императору. Ни мне, ни моим спутникам не довелось читать трудов о. Феодосия по поводу споров об Имени Божьем, но знаем, что ему была пожалована грамота от Священного Синода и подарен в благословение образ Всемилостивого Спаса. Но составленную им книгу в защиту старого стиля нам довелось держать в руках. Называется она: «Учение Православной Церкви о Священном Предании и отношение ея к новому стилю». Автор не указан, а написано, что составлена она афонскими ревнителями благочестия. Спасибо о. Феодосию.
После отца Феодосия здесь подвизался и его ученик Никодим, тоже известный русский старец, особенно почитаемый в русском зарубежье. Маевский описывает своего проводника, указывавшего путь к старцу, еще молодым, как «коза, перепрыгивающим с камня на камень». Но прошли годы в подвиге и молитве, и он сам стал известным старцем, к которому обращались за советом и помощью многие американские иерархи. Кончину этого святого старца описывает Павле Рак в своей книге «Приближения к Афону». В конце жизни Бог даровал ему немощи, которые старец воспринимал как благодать. Старец забыл все: и свое далекое прошлое в России, и многое из своей прежней афонской жизни, и даже все молитвы, так что для него осталась только одна молитва: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». И этих слов ему было вполне достаточно. Это наука и для нас, надеющихся в многословии своем быть услышанными.

Дальше Каруля становится настоящей Карулей, знакомой нам по многим описаниям. По всему пути, метко прозванному о. Х. «московской улицей», протянуты цепи. Без них ходить здесь было бы довольно опасно и подсилу, наверно, только опытным альпинистам. По цепям же может пройти любой, и пишущие «всякие ужасы», мягко говоря, преувеличивают. Упасть можно, только выпустив цепь из рук. Тем не менее, хозяин кельи, в которую сейчас нас привел «проспект», монах Пахомий, окончил свой земной путь именно таким образом - тело его выловили из моря. Что случилось, разумеется, никому неизвестно. Было это лет двадцать назад и, видимо, с тех пор келья эта стоит пустая. Кажется, что нет ни одного уголка в этой келье, которого бы не коснулось разрушение. Говорят, что «время - лучший лекарь», но оно и лучший разрушитель. Каруля, опустевшая в период упадка афонского монашества в XX веке, сегодня постепенно заполняется монахами и ищущими монашеского жития. Может, когда-нибудь мы встретим насельника кельи Рождества Христова.

«Московская улица» приводит нас в келью серба - схимонаха С., ставшего нашим хорошим знакомым. Вот большой сербский флаг - сразу видно, что славная история славянских народов здесь пользуется почитанием. Не так давно здесь подвизался датчанин - иеромонах Антоний, составитель редкой по содержанию книги «Жизнеописания афонских подвижников благочестия XIX века». Тот, кто считает, что времена великих подвижников прошли, может прочитать в этой книге жития иеросхимонаха Арсения, Хаджи-Георгия, Пахомия-серба и других, по своим подвигам ничем не уступающих древним афонцам. Так что дело не в том, что времена не те, а в том, что мы не те.

Да что там Афон и прошлое столетие, откроем книгу инока Всеволода Филипьева: «Когда в Словакии была установлена советская власть ему (иеромонах Савва, бывший насельник Джорданвилльского монастыря) пришлось принять на себя подвиг юродства. В течение трех месяцев он ничего не вкушал, кроме Святых Тайн, которыя потреблял после литургии ежедневно. Потом он ослабил пост, но все равно в последние три года своей жизни не ел даже хлеба и не пил чая, а питался только несоленой вареной картошкой, да и то не ежедневно, а через каждые пять дней». Так что философствование о современном слабом человеке - это лукавство, которое делает нас жителями мирских угодий, участь которых - тление, а не насельниками, пусть будущими, вечных небесных обителей.

У самой двери в келье нас встречают два черепа - останки ранее здесь подвизавщихся. Это напоминание о смерти, которое необходимо и монаху, и мирянину. На одном из них еще можно прочитать имя - Иосиф. Долгие часы мы проводим за беседой с о. С. Стены кельи его увешаны множеством икон. Он собирает все знамения нынешнего времени. У него можно найти репродукции всех новоявленных чудотворных икон. Долгий разговор о последних временах...

Дальше забираемся наверх в келью вмч. Георгия - самую древнюю келью Карули. «Там точию есть церковь мала, в честь святого великомученика Георгия создана, и три келейки, от неких добродетельных пустынножителей сербских созданная, иже тамо скитахуся. Во время же моего странствия греки жительствоваху, зело благоговейнаго и подвижнаго жития, три числом, един иеромонах, другий монах, а третий черноризец, подначальный, послушный, мало что от рукоделья, более же от милостыни ради нужднаго и неудобоприступнаго их места». Но не доходя до кельи вмч. Георгия, мы сворачиваем направо и поднимаемся по круче в Иверскую келью. Когда-то здесь жили два русских монаха: Александр и его ученик Андрей. Когда старец, подвижник высокой жизни, умер, то ученик его впал в прелесть и чуть не погиб. Однажды его нашли обезумевшим, и только незадолго до смерти он пришел в разум и все рассказал. Ему явился «Христос», отшельник поклонился ему до земли и увидел козлиные ноги. Бес расхохотался и вошел в него через рот. Это история из карульского предания, и мы несколько раз ее слышали. Ее же, видимо, рассказывает и Павле Рак в своей книге. В этой келье нелегко жить: если другие размещаются на небольших ровных площадках, то эта напоминает крошечную квартирку, вокруг которой кругом обрыв. Если в обычной местности бывают спасающиеся в затворе, то здесь все в какой-то мере затворники. Если даже очень захочешь, не будешь часто карабкаться в соседнюю келью. Если даже можешь что либо купить в Дафни, то сначала подумаешь, как это потащить по скале.

Мы возвращаемся обратно к развилке и вот, преодолев несколько метров тяжелого подъема, добираемся до сердца Карули - Георгиевской кельи. Теперь есть время немного отдышаться. Отдыхая, вспоминаю о том, что в начале века, да и после революции Каруля была русской. В то время на Каруле было 40 насельников! Сейчас Каруля опять наполняется монашествующими. Но сколько их здесь? Ну, десяток. А тогда сорок... Каруля считалась самым суровым местом на Афоне. «Ибо воскрилие горы, мню еще от потопа сице отвалися, яко аки стена стоит единокаменна, в широту на пятьнадесят сажней, в высоту же в дважды и трижды толико, и тамо мало места сравненного с велим трудом, на нем же стоит церковь с кельями. Такожде и там дождевою живут водою и некою дикою капустою, естественно в разселинах каменных родящеюся. Место оное паче всех безмолвнейшее есть и теплейшее. Аще же и близу над морем стоит, но отнюдь не имать пути к морю, понеже несть тамо брега, но вертепы и пропасти страшни и естествении камени превысокие...». Да, пути к морю здесь совсем нет, это просто скала, и с моря такая келья имеет вид неизвестно как прилепившегося к стене ласточкина гнезда. Стена кельи тесно прижимается к скале, так что есть только узенький проход, который ведет в самый конец Карули. И тропинка эта ведет на Катунаки через келью Даниэлев, как называют ее карульцы. В стене этого маленького проходца есть окошко в маленькую карульскую костницу. Чьи же честные останки там покоятся? Открываем дверь и попадаем во двор храма, где растет пара деревьев. Гигантский алоэ или подобное ему растение. По Барскому, вокруг храма было три кельи, построенные «от неких добродетельных пустынножителей сербских». Но сам путешественник застал уже греков, «зело благоговейного жития». В усыпальнице поем вечную память схимонахам Варсонофию, Паисию, Зосиме, Иннокентию и Никону. Располагаем небольшими сведениями только о последнем. Небольшими по объему, но зато какими сведениями.

Иеромонах Никон был царским генералом, говорят даже адъютантом Его Высочества Великого князя Андрея Владимировича. Последний рубеж этого офицера, который он оборонял, был здесь, на греческой земле. Здесь последнее место его служения, последняя крепость, комендантом которой он был. По карульскому преданию его приезжал навещать, вернее, приплывал на подводной лодке, какой-то болгарский генерал. Армией командовал наш генерал тоже достойной. Мне попалась в руки маленькая книжечка с житием схимонаха Тихона, учеником которого был всемирно известный старец Паисий. Так, из жизнеописания старца Тихона мы узнаем, что он пятнадцать лет подвизался в пещере на Каруле и по воскресным дням ходил причащаться в келью, расположенную над его пещерой.

Да, вот такое здесь обитало братство. Мы рвем стручки с дерева, раскинувшего свои ветви рядом с кельей, - нам кто-то объяснил, что это акриды. Пробуем жевать - есть можно. Но теперь главное: мы открываем храм и поклоняемся его святым иконам. Какие только старцы не приходили в этот карульский собор, описанный еще Барским. О том, кто совершал здесь Святую Евхаристию, хочется сказать словами архимандрита Херувима, который застал его живым. Простите за длинную цитату, но мало, наверное, найдется тех, кто не прослезится, читая этот маленький эпизод: «Затем я пошел в исихастирион русского аскета Никона. Открылась дверь, и показалась эта замечательная личность. Он первый сделал поклон и что-то сказал по-русски. Я слушал его, ничего не понимая, смотрел на него и поражался. Вот, - думал я себе - небесный человек, который находится еще на земле! Сколько раз хотелось бы нам повстречаться в жизни с такими людьми! Я верю, что самое черствое, самое напоенное мирскими помыслами сердце не может остаться не взволнованным и безразличным перед величием, которое являют дикость места и покой, безмятежность этих людей: оно открывает, смягчает, умиляет...

Когда я попросил у него какой-нибудь сосуд, чтобы положить ему немного варенья из айвы, которое мы обычно варили в своей каливе, он отказался. Однако уступил, когда я стал настаивать. Пошел и принес мне глиняную тарелку. С первого взгляда было заметно, что он много раз использовал ее, не моя. Ясно были видны остатки пищи! На какой-то момент я заколебался, можно ли положить сюда варенье. Однако старец поняв мое замешательство, заулыбался и сказал мне на ломаном греческом:
- Я пустынник, пустынник я.
Я положил варенье на эту отталкивающую для нас, обычных людей, тарелку. Я был взволнован строгостью, порабощением плоти и чувств старого аскета. Кто знает, как он использует это варенье... Может, как древние аскеты, которые наливали воду в еду, чтобы она утратила свой вкус, и чтобы таким образом не услаждать своего вкуса.
В одном порыве я склонился, чтобы ухватиться за его подрясник, поцеловать ноги, однако он успел раньше меня. Одним незаметным движением он оказался передо мной коленопреклоненным головой до земли. Услышал, как он, находясь в таком положении, шепчет: «Благодарю. Благодарю...» Это был незабываемый пустынник - высший офицерский чин русской армии, знавший несколько языков, всесторонне образованный отец Никон». Отец Никон отошел ко Господу в 1963 году2... В последние годы в келье жили разные обитатели из России. Нам удалось познакомиться со схимонахом Иоанном. Немало времени мы провели в беседах с ним за столом у большого алоэ. Несколько раз приходилось нам спускаться к о. С., где мы ночевали в кромешной тьме. Конечно, спорили и искали виноватого, из-за которого пришлось так задержаться и превратить спуск в рискованное предприятие.

Принц Чарльз, частый гость Афона, однажды прибыл с визитом в келью Даниэлев, возвышающуюся над Карулей. Это богатое братство протянуло на самый верх каменную лестницу и, таким образом, связало свой маленький монастырек с помощью гужевого транспорта с карульской пристанью. Этот транспорт не портит воздух выхлопными газами, но удобряет почву своими отходами. Бедный принц оказался в сложном положении, балансируя между этими продуктами жизнедеятельности мулов, так что Каруля встретила представителя царствующего дома не очень дружелюбно. Зато встречающие оказались достойными этой роли. Принц очень удивился, узнав, что среди представителей русского населения Карули есть и бывший врач, и бывший юрист. Это и был как раз наш знакомый о. Иоанн.
Прямо под кельей находятся три пещеры. В какой-то одной из них подвизался о. Тихон. Самая большая пещера имеет несколько длинных проходов. Продираемся через заросли кактуса и попадаем в эту пещеру. Хотя идти, а, вернее, ползти, совсем недалеко, но даже, вооружившись фонарем, испытываешь некоторый страх. Стоишь на четвереньках, и кажется, что каменные своды вот-вот сомкнутся и задавят тебя. Почти сразу попадаешь в большое подземное помещение, а далее пещера разветвляется: нам налево, направо тоже проход, в относительно широком пространстве видим аналой. Вот где подвизались вы, святые отцы! Честная глава одного из них находится в самом начале пещеры. Как возможно жить в подобной пещере, особенно зимой? Но многие афонцы жили в таких пещерах. Вспомним хотя бы упоминавшегося здесь Пахомия-серба. Вход в пещеру, где он жил, иногда заваливало снегом.

Ранее здесь все было не так. Гораздо позже мне удалось разыскать на странницах издания Пантелеймонова монастыря «Душеполезный собеседник» описание этой пещеры, сделанное в конце XIX века. С удивлением паломник обнаружил внутри скалы маленькую калибочку (в то время чаще всего говорили не «калива», а «калиба», наподобие тех, которые располагаются обычным образом наружи. Эта калибочка была построена из досок, и представляла собой одну комнату с несколькими иконами, перед которыми висела небольшая лампадка. На тот момент эта калибочка опустела, подвизавшийся в ней старец умер в одном из русских афонских скитов. Так иногда безвестно уходят из мира великие подвижники... Но вид этой калибки так вдохновил паломника, что он запечатлел на страницах журнала слова, лучше которых невозможно найти, чтобы охарактеризовать это место: «Вот где тишина, совершеннейшее безмолвие, как бы совсем вдали от всего живого, где-то далеко внутри огромнейшей скалы, куда не достигает ни шум, ни плеск моря, ни вой ветра, ни голос человека, никакое живое движение, ни крик проезжающих по морю лодочников. Вот где удобство к самовниманию, к самоуглублению... Нет, не моя рука, не мой ум может это выразить, да едва ли это объяснимо. Только тот, кто тут поживет, насладится плодами такового совершеннейшего безмолвия, тот и может ощущать все богатство для души и духа, какое можно тут приобрести с помощью благодати Божией».

Еще дальше. Вот виден свет. Это выход. Здесь небольшая площадка над пропастью, на которой заметны следы пребывания человека. Некоторые современники пытаются подражать старцам. Но им частенько приходится иметь дело с полицией. Чтобы здесь жить, надо иметь хотя бы греческое гражданство, а лучше всего - хотя бы молчаливое согласие на это лавры. Иначе возможен конфликт с полицией. Возвращаемся обратно бодрее: известной дорогой всегда идти легче. Покланяемся честным останкам спасавшегося здесь старца. Скорее всего, это честная глава греческого старца Варфоломея, который был суровым аскетом и подвизался в сухоядении.
Под Георгиевской кельей спряталась небольшая каливка, по внешнему виду более напоминающая курятник. Вряд ли кто-нибудь вспомнит, кто здесь подвизался. Чуть ниже - объемная пещера, к которой приделан небольшой балкончик. Здесь когда-то подвизался русский иеромонах Серафим, это единственное, что можно сказать о ее обитателях. Да еще, что там и теперь переносит тяготы отшельнической жизни наш соотечественник. Сейчас в этой пещере даже неплохо, когда стоит жара. Можно представить себе, каково будет тут зимой, когда повсюду воцарится промозглая сырость. Вот и вся Каруля. Мы возвращаемся в Георгиевскую келью, благодарим ее русского обитателя за помощь и беседу и спускаемся обратно к о. С. Утром вспоминаем, что давно хотели спросить у о. С. : «Что означает слово Каруля? Нам встречались разные объяснения». - «А вы сходите и посмотрите, вот она там. Спуститесь немного вниз и увидите». Когда мы продрались через заросли кактусов, то увидели небольшую площадку, на краю которой над пропастью было закреплено под наклоном небольшое бревнышко. «...На единой убо стене, зело навислой в море, древнии отцы устроиша верв, сверху камени привязан, на его концу привязавши кошницу, испущают колесцом древляным на низу, даже до моря, яже всегда день и нощь висит недалече, яко на полсаженя от воды. Мимоходящие же кораблецы странныи и ладии монастырей различных, аще случится тамо близу плысти, полагают в кошницу милостину: иннии хлеб, иннии сочиво. Или боб, иннии же инно что либо буди. По вечерни же, на всяк ден един от ных зело жестоким путем нисходит до привязания верва верху высокого камени, и востягнув кошницу, взимает, благодаряще Бога, аще что обрящет; аще же ни, паки возвращается к братии, без роптания, понеже суть обичны труждатися...» Конечно, Каруля уже не та.. Да и мы не те. Не осталась бы ныне, когда мимо снуют рыбацкие лодки и даже прогулочные корабли, эта корзиночка пуста! Хотя рыбная ловля вблизи афонских берегов и, тем более, прогулки с разглагольствованиями в громкоговоритель, запрещены. Но у участников этих мероприятий вряд ли возникнет раскаяние и желание загладить свой грех милостыней. Хотя мы были свидетелями, как к берегу подошла лодка, кто-то громко позвал о. С. и наш монах получил посылку. Правда, не через старую карулю, а с помощью более современных приборов. Отец нам сказал, что этот человек регулярно помогает ему. Так что каруля, можно сказать, работает и поныне.

Да, кстати, насчет всяких нарушений тишины. Один из обитавших некогда на Каруле рассказывал, что когда они садились за трапезу, то всегда в этот момент слышали звук циркулярной пилы и прочие связанные со строительством звуковые отходы. «Работа» продолжалась всегда определенное время и в определенное время заканчивалась. Да и мне самому не давало покоя всю ночь какое-то неуместное курортное веселье, шум которого явно доносился до моих ушей. До полуострова Ситония, где действительно расположены курорты, достаточно далеко, и возможность афонцам услышать гуляющих и отдыхающих просто исключается. Правда, о. С. сказал, что отшельников донимают своими криками и разговорами рыбаки, выходящие на ночное делание. Ясно, кто координирует их деятельность, но видно таковы стали нравы в православной Греции.

Надо отметить, что мы интересовались возможностью искушений здесь на Афоне. К тому же, один из авторитетных журналов в свое время растиражировал рассказы одного послушника, уже давно покинувшего Карулю, что, дескать, здесь происходят немыслимые искушения с паломниками. Этот вопрос особенно взволновал Валеру, которому выпало спать на улице. На это о. С. просто и по-монашески верно ответил, что, когда были великие отцы, тогда были и великие искушения, теперь же, когда сила подвижническая ослабла, редки и искушения. Что же, в каком-то смысле досадно, но яснее не скажешь. И нам вспомнился рассказ из карульского предания, как одному подвижнику было такое явление. Вдруг видит он большой корабль, на нем стоят некоторые из священнического и монашеского чина, рядом с ними виднеются фуражки высших офицерских чинов и некоторая представительная публика, и все они зовут подвижника и кричат ему, что его избрали патриархом, и ему тотчас надо ехать на корабле. Удивился подвижник, но раз такое дело, собрал быстро, чтобы не задерживать важных лиц, пожитки и уже выбежал из своей хибарки. Но, тут он остановился и перекрестил корабль. И как все могут легко догадаться, корабль тут же пропал. Даже такой подвижник чуть не поколебался! А приди к нам, младенцам в духовной жизни такое искушение... Предание умалчивает, с кем это произошло. И, наверно, зря умалчивает, как и о многом другом, что могло бы оказаться весьма назидательным для нас. Но, увы, мало мы знаем о жизни афонцев в XX столетии. И только ли революция в этом виновата? Ведь и о предыдущих годах сведения тоже крайне скудны. Но немногое все же можно добавить к уже сказанному.

Посетивший в конце XIX века Карулю паломник оставил удивительное повествование об обращении из раскола здешним старцем двух федосеевцев. Но об этом расскажем в другом месте. В шестидесятые-семидесятые годы XIX века в келье при главном карульском храме вмч. Георгия подвизался русский старец, духовник всех монахов из близлежащих келий. Звали его иеросхимонах Израиль. Было у него два ученика иеромонах Иона и монах Исихий. Но старцу по причине некоторых (неизвестных нам) нестроений пришлось покинуть Карулю и перейти в Андреевский скит. Архимандрит Феодорит направил его в один из метохов скита на остров Тассо, где он и скончался. Грустно умереть святогорцу вне святой афонской земли. И даже такому подвижнику, как о. Израиль, не дано было закончить свой жизненный путь в уделе Божий Матери. Трудна была кончина и его ученика о. Ионы. Будучи крепкого телосложения, он решил вытащить в одиночку лодку на карульский берег и почувствовал, как что-то оборвалось у него внутри. Его доставили в Пантелеймонов монастырь, где он вскоре и встретил свой смертный час. До старца Израиля по воспоминаниям Святогорца уединялся на Каруле архимандрит Онуфрий, который имел бороду до колен, подобно тезоименитому ему древнему святому. Но эти отрывочные сведения, состоящие в основном из имен, да весьма неточных дат, меркнут рядом с карульской историей, которую мне удалось найти в отрывках из дневника Святогорца в одном из номеров «Душеполезного собеседника».

Это рассказ некоего иеромонаха Августина, бывшего насельника Троице-Сергиевой лавры, поселившегося в пустынной келье на Керасии. Вот что он сообщает иеросхимонаху Сергиюв своем письме, датированном 30 сентября 1852 года: «При сем сообщу Вам для пользы душевной одно чудо, бывшее на Каруле. Удостоился и я тут быть. Вот оно: 17 числа октября пополудни случилось мне быть в скиту Каруле, где подвизаются старец Евфимий и ученик его Лукиан, рыбак. Старцу же Евфимию открылось желание непременно быть вверху, где церковь, на Каруле, да и прочие бывшие присоветовали каким-нибудь образом его вытащить из этой пещеры страшным и опасным путем, а как оный старец Евфимий не в силах был сам подняться тем путем, то один из нас, о. Пахомий, вызвался с усердием поднять одного старца. Положили больного старца на торбу и привязали к плечам о. Пахомия, и он с Божией помощью, понес его наверх. В это время один из наших товарищей, да и сам о. Евфимий видели, что вдруг явился Ангел Божий, держа в правой руке перо, а в левой чернильницу и бумагу, и идя позади их, что-то записывал, а когда о. Пахомий донес старца до самой стремнины, или опасного места над морем, вдруг является другой Ангел Божий в белом одеянии и, идя по воздуху, одной рукой поддерживал старца Евфимия и шептал ему на ухо, не велел страшиться и ничего не бояться, а первый ангел продолжал писать. Когда поднялись на самый верх Карули, и положили больного на постели, тогда оба Ангела, несколько посидев у него в головах, утешали старца надеждою будущих благ и затем стали невидимы. Помните ли, я Вам рассказывал, как диавол являлся в виде козла и гнал из пещеры старца Евфимия и хотел еще с ним побороться. Это тот самый Евфимий». Да были старцы, и была брань! Тут невольно вспоминаешь о. С. с его объяснением тиiины на Афоне. Если кто ходил тем путем, которым о. Пахомий пронес старца, ему покажется невероятным, как можно пронести на плечах другого человека по узенькой тропинке, где нога должна ступить только в отведенное для нее место и ни в коем случае ни на сантиметр в сторону. Это очень рискованное предприятие. Это тот самый случай, когда монашескую жизнь оказывается невозможно объяснить рациональными мирскими категориями. Зачем подвергать двух человек страшной опасности? Ради прихоти старого больного человека? Но то, что это была прихоть, опровергают явившиеся ангелы. Или это любовь к храму, к соборной молитве, которая вознаграждена попечением ангелов? Или этот отрывок повествует о том, что земные ангелы настолько угодны Господу, что он посылает им в помощь небесных? И трудная дорога становится легкой с помощью такого невидимого посланца?
Но, вот приходит время нашего отъезда. Прощаемся с русско-сербской диаспорой, с о. Х. Сейчас корабль нас увезет прочь от карульской земли. Хотя правильнее сказать, скалы. Доведется ли еще нам когда-нибудь ступить на эту землю и вновь встретить на ней наших отцов? Ну, хорошо, пусть даже не этих, но достойных их. Умножается в мире грех, но все же есть маленький противоток, маленькое течение, которое приносит к карульским берегам спасающихся и выбрасывает их на этот благословенный берег. Как некогда по благословению преп. Афанасия привела сюда разбойника побеждающая всякий грех сила покаяния. И кто знает, скольких она сюда привела. И для скольких это место стало спасательным кругом, веревкой, брошенной утопающему. Помни об этом, мир!

«...Обитаху же тогда мужие добродетельны зело, с ними же собеседовах и хлеб едох, и ползовахся от беседы их. Бысть от них старец с пресеченною рукою, иже прежде бяше прослутый курсар, и есть разбойник морской, обаче многи тамо уже лета жительствовавше в покаянии, якоже совершенно о нем известихся. Тогда помянух великое Христово милосердие к кающимся грешником и Его евангельские словеса, яко многие разбойники и митари восхищают царствие Божие, и воздхнув, помянух своя грехи, просящи Творца, да дарует мне и всякому желающему благий конец».

Ссылки и комментарии

1. По карульскому преданию о. Парфений принадлежал к царскому роду Романовых. В 25 номере «Русского паломника» опубликованы воспоминания схимника Макария о карульских монахах. Об о. Парфении говорится так: «Личность таинственная. Слышно было, что принадлежал к известной княжеской фамилии. Очень редко кого принимал в своем домике с церковкой. Часто служил Св. Литургию, а помогал ему о. схимонах Зосима-карулец, пел и читал на клиросе. Других он не допускал на свое служение. Я все же один раз удостоился быть принятым в его домике, и в беседе с ним за чашкой чая ясно увидел, что он не из простых людей. Не буду останавливаться на нашей беседе. Но он был подвижник и делатель умной молитвы. Его собранность чувств, его отчужденность от мира говорили сами за себя, подавая пример и нам, желающим спасаться. Его дворик с церковкой находился внизу, недалеко от моря, окруженный оградою. Дворик был нам хорошо виден с дорожкой посередине, по которой о. Парфений имел привычку ходить и тянуть четку. Почил тихо и мирно, и незаметно. Какова была его жизнь, такова и кончина».
2. О. Никон - личность не менее загадочная, чем о. Парфений. Впоследствии нам удалось обнаружить на Каруле не только его фотографию, но и греческий паспорт, который, к сожалению, содержал слишком мало сведений. По профессии он - иеромонах, в 1935-1936 годах ездил в Сербию. Это и не удивительно, потому что, по сведениям «Русского паломника», он жил в эмиграции в Сербии, где и принял постриг. Кроме того русский посланник в Сербии был его родным братом. Еще из этого же журнала мы узнаем, что о. Никон рассказывал своему соседу по келье о. Макарию про Аляску. О. Никон был на Алеутских островах, был на острове Афогнак, соседнем с Еловым островом, где подвизался преп. Герман, и где тогда жил тульский монах Герасим, в свое время бывший и на Афоне. Единственное надежное сведение, которое дает паспорт русского монаха: что он родился в 1873 году. Надпись на его главе в Карульской костнице неопровержимо свидетельствует о том, что он скончался в девяностолетнем возрасте. Правда эти данные вступают в некоторое противоречие с приведенными в докладе архиепископа Аверкия (Таушева) собору епископов РПЦЗ «Святая Гора и ея современное состояние»: «Сверх этого на Каруле..., где русскими построено 3 церкви, до сих пор еще подвизаются семеро русских иноков: 2 иеромонаха, из которых одному 79 лет, а другому 62, оба служащие, 1 монах 78 лет, 1 монах 80 лет, 1 монах 58 лет, 1 монах 60 лет, и еще один иеромонах самый молодой - 48 лет» (на 1 октября 1962 года).
С. Большаков издал в Брюсселе маленькую книжечку об Иисусовой молитве. Там приводится его беседа с библиотекарем Дионисиатского монастыря о. Евфимием: «И пойдет у тебя эта молитва уже сама, как ручеек: ходишь ли ты, работаешь ли или спишь. Я сплю, а сердце мое бдит. а потом и слов не надо, и мыслей никаких, и вся жизнь твоя станет молитвой. Вот как о.Дорофей говорит тебе об Иоанне Молдавском.
- А такие люди есть, как старец Иоанн?
- Есть. Да вот неподалеку, здесь же на Афоне, на Каруле, есть пустынники, весьма далеко некоторые взошли...»
Было это в 1951 году. Кто знает, может эти слова относились к о. Никону.

"Молдавский скит" (Румынский скит Иоанна Предтечи "Продром" на Святой Горе Афон)

Румынский скит Иоанна Предтечи (Продром) кажется нам самой гостеприимной обителью на Афоне. Этому нетрудно найти объяснение. Каждый раз мы попадаем в румынский скит (до революции, правда, называвшийся молдавским) после утомительного путешествия с Карули или какого-то другого удаленного места. И даже чаша «студены» воды кажется необыкновенным даром. Это ближайшая обитель, где можно обрести ночлег. Тем более после жары и физического напряжения эта обитель кажется каким-то особым местом. Еще издалека, с вершины перевала, видна эта обитель, кажущаяся крошечной. Крошечной, но такой желанной. Хотя, быть может, румыны-молдаване действительно самые гостеприимные насельники Афона. Когда входишь в скит, то невольно замираешь перед красивым собором с большой мозаикой, изображающей крещение Спасителя во Иордане. Как хорошо сидеть в защищенной от солнца галерее, расположенной сразу за вратами обители. Но что же такое молдаванский скит? Как и когда он появился на Афоне?

В 1754 году некий иеросхимонах Иосиф, грек с о. Хиос, построил на этом месте келью святого Пророка и Предтечи Иоанна. В 1800 году он продал эту келью (увы, такое имело место на Афоне) молдавскому духовнику иеросхимонаху Иустину. Когда началось греческое восстание, о. Иустин с двумя учениками перебрались в знаменитую Нямецкую лавру в Молдавии. Келья, построенная в пустынном месте, пустовала до 1852 года, когда была куплена опять же молдаванами о. Нифонтом и о. Нектарием. Надо сказать, что скит Иоанна Предтечи находится на территории Лавры и подчиняется ей. И вот, о. Нифонт приобретает эту келью за 7 тысяч пиастров, что тогда в переводе на русские деньги составляло 550 рублей. О. Нифонт давно уже искал место для молдавской обители. Сначала он подвизался в скиту святой Анны. Но когда собралось в келье около 20 молдаван, то греческие насельники уединенного скита возмутились, потребовали сохранять «исихию», и молдаване перебрались в Успенскую и Георгиевскую кельи в Керасях. В этом хорошем месте они так же не удержались по неизвестной нам причине, и вот - третья попытка.

Переписав келью на свое имя, о. Нифонт тут же отправился в Яссы и, получив благословение молдавского митрополита, отправился за помощью к молдавскому господарю Григорию Гике. Он рассказал ему о своем намерении создать молдавский скит на Афоне, и тот обещал ему свою поддержку. В Молдавии было несколько метохов, имений афонских монастырей, и господарь решил воздействовать через них на афонский Кинот. И вот уже Ватопедский монастырь предлагает свою территорию для молдавского скита. Дело было вроде бы решено, но: пожар, разразившийся в монастыре, заставил насельников Ватопеда по-иному посмотреть на ситуацию, и ватопедские отцы решили, что это знамение Божие, и нет Его воли на создание молдавского скита. Делать было нечего, и о. Нифонт стал добиваться создания скита на базе своей продромовской кельи.

Господарь и молдавский митрополит написали в Великую афонскую лавру письма, и после некоторых усилий и лавра, и Протат согласились на открытие скита. Григорий Гика тут же пожертвовал на скит примерно пятнадцать тысяч рублей, и дело пошло. Все это произошло в том же 1852 г. Братия стала быстро умножаться, и в 1857 году пришлось закладывать уже новый собор. Понадобились большие средства, и делать нечего: пришлось искать деньги там, где их искали все афонские монахи, - в России. И разрешение на сбор было быстро получено. В 1866 году храм уже был готов к освящению. О. Нифонт не забыл благодеяний России, как это часто бывало с иностранными сборщиками, и до конца жизни почитал Русских Самодержцев и любил Россию. По благословению Константинопольского патриарха освятил храм молдавский Романский епископ Исайя при большом стечении монашествующих. Сам о. Нифонт, как это нередко бывает среди создателей общежительных монастырей, очень любил безмолвие и большую часть проводил в уединении в пещере. При пещере он устроил храм Рождества Христова. Только, где эта пещера, спросить не у кого. Но зато легко найти пещеру преподобного Афанасия. Она совсем рядом со скитом. Мы туда и направляемся. Путь к ней хорошо оборудован: и указатели, и удобная лестница. Только вот пещера закрыта. Замки, ключи - много хлопот, чтобы зайти в убежище преподобного. И мы, помолившись снаружи, возвращаемся обратно. После создания скита о. Нифонт удалился в свою пещерку, где и подвизался до самой кончины со своим духовным сотрудником - иеросхимонахом Нектарием.

Как и следовало ожидать, вскоре после создания в скит пришли обычные афонские скорби. Началась тяжба из-за земли с Великой лаврой. Скиту пришлось доказывать свою независимость от лавры в некоторых вопросах. Затем внутри скита возникло две партии: молдаван и влахов. Последние взяли верх и хотели переименовать монастырь во валашский. Но осторожные отцы лаврские не допустили этого. К счастью для насельников скита Молдавия и Валахия в это время объединились под правлением Александра Кузы, и общее государство стало называться Румынией, а молдаване и влахи - румынами. И Лавра, чтобы закончить распри по поводу названия, переименовала скит в румынский.

Но это все касается суетного и временного, - перейдем к духовному и вечному.
Игумен скита отправился по делам в Молдавию. Кроме всего прочего он хотел написать икону Богоматери для своего скита. И хотелось ему и братии найти не просто хорошего мастера, но благочестивого и имеющего страх Божий. Нашли они в Яссах человека уже преклонных лет. Ему поставили отцы необычное и важное условие: писать икону самому, без помощников, и во время работы пребывать в посте. С молитвой взялся старец за работу. Начало было легкое, хорошее, иконописец уже стал писать лики, и тут: Однако дадим слово самому мастеру, оставившему письменное свидетельство о бывшем с ним чуде.

«Я, Георгий Николаев, живописец из Молдавского города Ясс, писал сию икону Матери Божией по моему разумению, собственноручно. Над иконою этой свершилось следующее преславное чудо: когда я кончил священные облачения, как требовало и искусство живописной науки, начал писать лица Матери Божией и Господа нашего Иисуса Христа, и когда я прошел оныя красками однажды и дважды, в убеждении закончить икону совсем, то оказалось, что изображенныя лица вышли совершенно превратно. Это повергло меня в большую скорбь; я уже думал, не забыл ли я свое искусство. И таким образом, не вкусив ничего во весь тот день, в этой безмерной скорби я встретил ночь с мыслию, что завтра возьмусь за дело с большим усердием. На другой день, поутру я прежде всего положил три земных поклона, прося Матерь Божию, чтоб Она осветила мой ум, дабы я возмог кончить святую Ея икону. Когда же я хотел приняться за работу свою, - о преславныя чудеса Богоматери! - Святая икона оказалась совсем оконченною в том виде, в каком она и теперь находится. И я, видя это чудо, уже не дерзнул прикоснуться к иконе своею кистью, но покрыл ее лаком подобающим образом. Такова повесть о святой сей иконе. Для удостоверения и сведения подписал своею рукою Георгий Николаев. Город Яссы 1863 года, июня 29». Добавить к этому рассказу нечего. Много на Афоне чудотворных икон, но эта, согласитесь, особенная, и к ней самой можно приложиться прямо сейчас и прямо здесь! Надо сказать, что афониты - счастливые люди: не надо им никуда ехать, не надо стоять в очередях, а только положить три поклона и приложиться к святыне, рядом с которой проходит их жизнь.
В иконописании очень важно какой человек и с каким чувством берется за кисть. Если верующий, с постом и молитвой, то это будет неуловимым образом отражаться и на его создании. Если с сигаретой и бутылкой, то тоже неуловимо будет запечатлено. И каким бы выдающимся художником ни был подобный профессионал, икона у него не получится. Об этом свидетельствует это чудо. Икона написалась сама без единого прикосновения кистью!

Разумеется, слух об этом чуде быстро разнесся по всему городу. В мастерскую иконописца стеклось так много народу, что скитские отцы едва смогли забрать оттуда икону. Наутро они сообщили об этом чуде в митрополию. Прибыл преосвященный Каллиник, исполнявший обязанности митрополита, и засвидетельствовал чудо. Икона была освящена, и к образу допустили народ для поклонения. Тут же начались чудеса. Один человек с бельмами на глазах был приведен к иконе. Ему дали освященной воды от молебна, он взял ее с собой, а на следующий день он уже пришел благодарить за исцеление. Другой исцелился от ран, которые покрывали все его тело. У одного вельможи умирал ребенок, он принес его к иконе, окропил водой, влил несколько капель внутрь, и ребенок исцелился. Немые, страждущие головною болью, лихорадкой, болезнью зубов, глаз подходили к иконе и исцелились. Скитские отцы даже не вели учета совершившихся чудес, так их было много. На поклонение иконе стали прибывать и раскольники, и армяне, и даже: евреи. Помощь Богоматери подвигла одну еврейку принять Святое Крещение со всеми своими родственниками. История же этого удивительного обращения такова. Одна еврейская семья содержала постоялый двор. Муж, кроме того, занимался торговлей. Однажды он отправился по торговым делам в Австрию и остановился у одного своего единоплеменника. Там он умер. Единоплеменник же его, будучи, видимо, человеком честным, не только приехал к его вдове с печальной вестью, но и привез в сохранности все его деньги в размере 300 червонцев. На беду один рабочий, живший на постоялом дворе, видел, как тот передавал хозяйке деньги. Он пришел ночью к еврейке и, угрожая ей, отобрал все деньги. Выйдя из комнаты, он осознал, что еврейку необходимо убить, так как в противном случае она его выдаст. Он вернулся обратно, рассказал о своем намерении, связал ее, и как ни умоляла она не оставлять детей сиротами, приступил к выполнению своего плана. Видимо, он не имел подходящих орудий для убийства, или же дьявол научил его инсценировать самоубийство: дескать, жена не перенесла смерть мужа. Короче, сделал он петлю и прикрепил ее к потолку. Еврейка была в ужасе, потеряла всякую надежду на избавление и готовилась к смерти. Вдруг она вспомнила про «Самонаписавшуюся» икону, о которой говорил весь город. И еврейка, представительница народа, который не только отвергает Христа и Его Матерь, но христиан за иконопочитание относит к идолопоклонникам, мысленно издалека стала взывать к иконе: «Матерь Божия! Если Ты действительно есть Матерь Божия, родившая Мессию нашего Бога, и если действительно Сама с Рожденным Тобою изобразилась на иконе, чрез которую чудодействуешь, как слышу, то избавь меня от напрасныя смерти! И если избавишь, тогда поверю самоизображению и прочим знамениям Твоей иконы и приму христианскую веру со всем семейством моим». И вот уже злодей-рабочий идет взять ее для казни, как вдруг кажется ему, что петля слишком высоко укреплена, и он не сможет поднять туда свою жертву. Он залез на табурет и стал опускать петлю, предварительно накинув ее себе на шею. Вдруг стул выскользнул у него из-под ног, и ад разверзся, чтобы принять еще одного нераскаявшегося грешника.

Но настало время перенести икону туда, куда она предназначалась: на Афон. Чудеса продолжались на всем пути иконы. Икона являлась в сонном видении некоторым людям и призывала их себе на поклонение. Икону невозможно было сдвинуть с места, когда, наоборот, слишком важные лица не хотели утруждать себя и ждали икону дома. Один живописец насмехался над верою простого народа, и начертание лика Божией Матери явилось ему в столь страшном виде, что он был поражен великим ужасом, покаялся и стал сам проповедовать о чудесном самонаписавшемся образе. Чудеса совершались и во время передвижения иконы по Афону.
Заканчивая о чудотворной иконе, надо сказать об одном удивительном ее свойстве. В особо важных случаях происходит изменение лика Богоматери. Иногда лик бывает чрезвычайно грозным и потемневшим. Однажды он был даже как бы покрыт плотным черным покрывалом, что привело в ужас смотрящих. Чернота обычно начиналась с чела и опускалась вниз, иногда постепенно, иногда очень быстро, но вскоре все исчезало, и икона становилась даже еще прекраснее, чем до появления черноты. Иногда же лик делался совершенно белым и светлым, иногда радостным и умилительным, что весьма часто наблюдалось во время праздничных бдений в честь Пресвятой Девы. Очень редко замечали на ланитах Божией Матери румянец. Такие наблюдения составили самые внимательные служители Божией Матери - афонские монахи.

Интересно, что Божия Матерь сделалась как бы сборщицей для строящейся обители. Естественно, после того чуда в скит потекли обильные пожертвования. И Божия Матерь, как это мы часто видим в истории других афонских обителей, Сама стала строительницей своей обители.

В конце нашего рассказа добавим чуть-чуть и по поводу временного и преходящего, но очень важного. На престол в 1866 году был возведен принц Карл Гогенцоллерн, к православию, разумеется, никакого отношения не имевший, но ретивые его помощники забыли, видимо, что он неправославный, и в 1897 году обязали молдавский скит поминать его на службах, угрожая, естественно, лишением всякой материальной помощи. Увы, начальство скитское поспешило принять к исполнению это предписание румынских властей. Тогда старшая братия в количестве тридцати человек возмутилась против этого нововведения. Как вы уже догадались, возглавил «бунтовщиков» все тот же иеросхимонах Нифонт. Обратились за судом в кириархиальный монастырь - Лавру. Осторожные отцы монастыря поминовение запретили как неканоническое, но, боясь ввязываться в политику, за окончательным решением обратились к Константинопольскому патриарху. Увы, так мне и не удалось узнать решения патриарха. Ибо на этом обрывалось повествование о ските в журнале Пантелеймонова монастыря «Душеполезный собеседник». Но, что бы ни ответил Константинопольский патриарх, ясно, что неправославный человек не может поминаться на литургии, какое бы звание он не носил. Другое дело - общая молитва о властях, к которой призывал апостол Павел.

Скит Продром - последняя обитель в этом направлении, дальше идут кельи и каливки, дальше - афонская пустыня, к счастью еще не потревоженная дорогами. На ночлег можно надеяться только в скиту Кавсокаливия, который является конечной остановкой для корабля «Агиа Анна», соединяющей юго-восточную часть полуострова с афонским портом Дафни. К счастью, молдавские монахи весьма радушны и гостеприимны, и всякий добравшийся до их обители, всегда находил здесь приют и ночлег.

Старец Каруля

Мне уже несколько раз приходилось бывать на Каруле перед тем, как я однажды в исторической библиотеке, раскрыв старую книгу, прочитал дивную историю, имевшую место в конце XIX столетия, очевидцем которой был один русский паломник. Кажется, кому интересны записки обыкновенного паломника - одного из тысяч, посетивших Святую Гору? Но из этих кратких описаний встреч, разговоров, просто случаев, имевших место во время паломничества и складывается святогорская история, обильно питающая нашу духовную жизнь примерами истинного подвижничества и святости.
Он совершал паломничество со старообрядцами, которые хотели открыть свои сомнения опытным в духовной жизни скитникам. Естественно, обратиться за решением своих проблем они посчитали возможным только к афонским монахам, которые, как можно было предположить хоть с какой-то долей вероятности, были свободны от «никоновской порчи». Они особенно стремились к некоему старцу-подвижнику, жившему среди русских иноков Карули, которому, как они слышали, Господь дал особенную благодать. Здесь надо сделать отступление и повторить еще раз то, что уже неоднократно говорилось. Это удивительно, как незаметно скрывается пренебрежительное отношение к русскому Афону среди наших соотечественников за восторженно-поверхностным его почитанием. Так вот, об этом старце, слава которого вышла за пределы каменистых обрывов Карули и достигла даже далекой России, мы ровным счетом ничего не знаем. Не знаем даже его имени, так как в рассказе оно не приводится, а более никаких упоминаний о нем не имеется. Известно только по рассказу другого паломника, посетившего Карулю в 1895 году, что там настоятелем был схимонах Аркадий, и подвизалось с ним 12 русских монахов2. Кроме того, автор воспоминаний добавляет, что ранее здесь жили великие люди, между которыми были и епископы. А нам приходится только развести руками: взяв в руки объемистый «Афонский патерик», недоумеваешь: кто посчитал его составление вредным или ненужным и лишил нас продолжения и расширения этого цветника духовной жизни? Кто посчитал, что для мира более не нужны примеры истинного христианского подвига? Или новым писателям житий просто не хватило времени или усердия, чтобы увековечить святых своих современников3?
Возможно, старца звали и Аркадий, но следует отметить, что он был не схимонахом, а иеросхимонахом. Перейдем к нашей истории, достойной украсить житие святого или какой-нибудь древний патерик. Эта история очень напоминает эпизод из жития преподобного Сергия Радонежского, но богатые афонские краски делают ее еще ярче.
При входе в Карульский скит старообрядцы сразу стали спрашивать братию, где бы им найти старца-настоятеля.
А старец в это время трудился на огороде, копая заступом землю под овощи. «Подождите немного, пока он выйдет», - отвечали иноки. Нетерпеливые паломники заглянули в огород и увидели там смиренного старца в заплатанной одежде, трудившегося в поте лица. Суемудрые пришельцы не могли поверить, что этот старичок-нищий - тот самый великий и прозорливый старец, которого они желали видеть, и с которым так желали побеседовать. Они снова стали спрашивать иноков, требуя, чтобы показали им старца: «Мы из России нарочно приехали и пришли сюда, чтобы видеть его, у нас есть до него важное дело». «Мы уже указали вам нашего старца», - сказали им иноки, - «если не верите, что это он, то потрудитесь спросить его самого». Стали поджидать. Преподобный (так не без основания называет его рассказчик) вышел, и иноки указали на него: «Вот тот, кто вам нужен».
Но честолюбивые старообрядцы отвернулись от него в сторону и сказали: «Мы издалека прибыли посмотреть на пророка, а вы нам показываете какого-то оборванца! Но мы еще не дожили до такого безумия, чтобы принять этого старичка-нищего за того знаменитого старца Каруля (так называли паломники старца), о котором так много слышали».
Старец, этот преподобный Сергий нашего времени, взглянул на них с удивлением и проговорил: «Нам, духовным, подобает исправляти таковаго духом кротости» (Гал. 6,1). И, не дожидаясь себе поклона от пришельцев, труженик Божий сам подошел к ним и с великим смирением поклонился до земли. Так смиренномудрый радуется своему бесчестию и уничижению столько же, сколько богатый и тщеславный приходит в восторг от почестей и похвал людских! Тогда старообрядцы, видя такое радушие убогого старичка, поведали ему печаль свою. Что им доселе не удается повидать их старца-настоятеля пустыни.
«Не скорбите, братия, - утешил их преподобный отец, - Бог так милостив к месту сему, что никто отсюда не отходит печальным. И вам Он скоро покажет, кого вы ищете». Тут ударило било и все пошли в храм на вечерню.
По афонскому обычаю, ночью наших путников разбудили на полунощницу и утреню. На Каруле служба началась очень рано - в 12 часов. После Божественной литургии, которая закончилась лишь в 11 часов дня, все молившиеся в храме стали подходить к старцу под благословение. Смущенные старообрядцы ходили около монахов и богомольцев, окруживших старца, стараясь сквозь толпу разглядеть настоятеля. Один из них, Ляпихин, опять спросил одного из сиромахов: «Кто же этот чернец, что благословляет выходящих из храма?» Сиромах взглянул на него то ли с удивлением, то ли с презрением и сказал: «Разве вам не говорили, что это настоятель пустыни, тот, кого вы спрашивали вчера?» Не соответствовал старец ожиданию старообрядцев, они слышали о его громкой славе и ожидали увидеть человека, сразу поражающего величием и блеском. Вместо этого перед ними стоял человек в простом рубище, малого роста, худого и болезненного вида. Его истощенное подвигами лицо, которое, по-видимому, так часто орошалось слезами, носило отпечаток обычной грусти, его бедное одеяние более походило на одежду нищего, нежели на одежду иеросхимонаха и, притом, настоятеля более или менее многолюдной пустынной обители. И, тем не менее, старец скоро заставил паломников забыть все эти первые невыгодные впечатления, выполнив все, и даже более того, что от него ожидали. Он отдал свою чистую душу всецело на служение Богу, и святость его кроткой смиренной жизни, как солнечный луч, пригрела всходы на засохшей почве, которые посеяны были в сердцах раскольников и раздорников православия.
Когда старец стал выходить из храма, Ляпихин спросил его: «Ведь при такой вашей утомительной и суровой жизни можно скоро, пожалуй, умереть». - «Мы, раб Божий, каждый день умираем, но живем для Господа», - смиренно ответил ему старец. Тогда старообрядец еще спросил его: «Каким же вы делом занимаетесь здесь кроме молитвы?» Старец сказал: «У нас идет непрестанная брань не с плотью и кровью, но со страстьми и похотьми, с духами злобы поднебесными». Старообрядец, как бы исправляя свои первые вопросы, опять спросил: «Какое же вы употребляете против них оружие?» - «Строгий пост, непрестанную молитву в сердце и слово Божие на устах. Мы, - сказал старец, - как повелел апостол, препоясали чресла наши истиною, облеклись в броню правды (Ефес. 6, 14), в устах наших меч духовный - еже есть глагол Божий; мы покрылись крепким щитом веры, о который все раскаленные стрелы лукавого притупляются, а крестом мы поражаем его на каждом шагу, во всякое время. Через эту победу мы надеемся получить от Христа Бога награду, ибо Дух Святый сказал: «побеждающему страсти и диавола дам сесть на престоле Моем» (Апок. 3, 21), на престоле славы - на небесах. А вашему пугливому воображению, возлюбившему тьму, что же, стало быть, тяжек свет святыни? Жалко, что вы вышли от нас, а нашими не были!». Этим последним кратким словом старец как бы овладел их душой: они поняли свое невежество, и, слыша его слова прозорливости, стали откровенны. Ляпихин тогда прямо сказал: «Вот уж справедливо зовут нас, невежд, раскольниками, как будто я ослеп и не вижу, с кем говорю!» Так горевал окутанный заблуждениями старообрядец, умоляя старца простить ему его лукавство и недоверие, и начал раскрывать пред ним свою раскольническую повесть.
Вот такую историю поведал русский паломник Черкасов. Смирение быстрее находит ключи к душам, через ереси и расколы отделившим себя от Бога, чем обличения, споры и доказательства. Еще раз приходится подивиться нашему странному равнодушию, которое не хочет видеть сокровенной истории русского монашества. Оно царствовало и раньше, и теперь выдает пропуск для входа только в одни и те же хранилища, чтобы в тысячный раз переворачивать одни и те же страницы. А стоит только отойти в сторону от Пантелеймонова монастыря, заглянуть в недавнюю историю, и мы уже встречаемся со столь великими примерами подвижнической жизни. Может быть, это оттого, что мы перестали ее понимать, да и не сейчас, а уже в то время, когда жил старец Каруля. Вот как воспринимает Карулю архимандрит из России, стороной обошедший это «страшное» место: «Недаром на Куруле так часты в прошлом и так нередки в настоящем случаи религиозного безумия греческих монахов. Сколько монахов, говорят, полетело в пропасть в Куруле, потому что дошло до Галактионовой4 мысли о своей победе над миром и над собою, до мысли о своем обожествлении и об ангельском достоинстве. Это безумие могло создаться на почве и большой религиозной экзальтации, и на почве действительного, необычного, великого подвига». Видите, ученый архимандрит, побывавший на Афоне, даже не запомнил правильного названия места, известного всему миру своими подвижниками. Более того, он почему-то решил, что там живут греки, которым, по его мнению, больше свойственно отшельничество, и посему большее количество из них прыгает в пропасть. Архимандрит был бы разочарован, если бы узнал, что Каруля прославилась в первую очередь русскими подвижниками. А прелесть и попытки прыгнуть в пропасть были, есть, и, наверное, будут и у русских, и у греческих монахов. Интересно другое наблюдение этого же архимандрита. Он шел мимо, как ему казалось, заброшенной кельи, случайно заглянул в окно и увидел монаха-грека. Отшельник молился, лежа на афонском терновнике, который кучей был разложен на полу. Он простоял не менее 10 минут, и монах его не заметил. А шипы всем нам известной розы не сравнить с шипами этого афонского растения.
Многие начнут сетовать, что нет сейчас не только на Каруле, но и на Афоне, подобных старцев. Кому-то это послужит поводом унизить Афон. Трудно утверждать, говоря про весь Афон, но, конечно, современная монашеская жизнь на Каруле не знает таких подвигов, о которых говорилось выше. Нет, наверное, и таких старцев, к которым бы устремлялись верующие за тысячи километров. Но вернемся к нашему рассказу о карульском старце. На прощание он сказал Черкасову слова, которые врезались ему в память: «Сорок два года подвизаюсь я на горе сей, и никогда не слыхал, чтобы люди, имеющие с нами единство веры, так безбожно и безстыдно шли наперекор святоименному Афону, а теперь вижу: грозная туча уже собралась над головами пустынножителей его (особенно русских) и готова разразиться голодом и всяческими утеснениями - гонят их, яко жиды Христа. Пустынники, Христовы наследники, терпят ныне великие гонения от своих же единоплеменников, памятуя слова Виновника своего, говорящего: «Аще Мене изгнаша, и вас ижденут». Но благословен Бог, иже не даде внести мерзостей в нашу освященную семью, которая, при помощи Божией и заступлением Царицы сего вертограда, не знает тех злопомнений и заблуждений, коими переполнена наша благословенная Русь, а все до единого единым чистым духом и усты прославляют Распятого за ны и умоляют Его о мире всего православного мира».
Читатель удивится: о каких гонениях можно было говорить тогда? Но гонения были от либерального общества, которое задавало тон в русской жизни. Особенная ненависть обрушивалась на монашествующих. Эти настроения привели к тому, что некоторых русских афонцев, обращавшихся за помощью в Россию стали считать жуликами и запретили отправлять им почтовые переводы. Многие келиоты, создавшие из келий маленькие монастырьки, помогали, поддерживали пищей как карульских, так и других отшельников. Становясь немощными, анахореты шли в монастыри, скиты и кельи и там оканчивали свой жизненный путь. Конечно, эта кампания не ограничилась запретами на переводы, шла также активная травля в газетах и журналах того времени.
Прошло столетие, но карульские отшельники гонимы и поныне. Дело в том, что они проживают в своих кельях без разрешения (омологии). Многие пришли в них, когда кельи были заброшены. Насобирав старых досок, починили они ветхие хибарки, но никто не давал и не собирается давать им разрешение на проживание в этих убогих кельях, в которых мало кто согласится жить. Такова церковная политика нынешнего времени: ведь большинство из них являются зилотами и не поминают Вселенского патриарха. Другая же часть является изгоями иного рода: это русские и молдаване, которые не имеют греческого гражданства, а, значит, не имеют законных прав на пребывание на Святой Горе, являющейся ныне частью Греции. Так что большинство нынешних карульцев живет в постоянном страхе быть изгнанными из своих ветхих, но полюбившихся келий. Им уготовано подвижничество иного рода - быть гонимыми. Хотя для современного изнеженного человека подобная затворническая жизнь на скале - это уже великое подвижничество. Если карульцы обрели некоторые современные технические средства, если у них уже нет необходимости идти в монастырь за сухарями десятки километров по крутым скалам, - теперь достаточно спуститься на пристань и сесть на комфортабельное морское судно, то подъемников, кроме карули, никто здесь еще не завел, никто не провел водопровода, не поставил кондиционера. Не нужно большой фантазии, чтобы представить, как легка подобная жизнь на скале в условиях здешних летних месяцев, когда камни раскаляются так, что по ним невозможно ступать босиком. И в этих условиях карульцы разрешают себе только умыть руки и лицо, тело их не знает мочалки, причем от этого они нисколько не страдают, так же, как и окружающие. Как бы то ни было, но само проживание в этих местах, даже без сугубого поста и непрестанных, почти круглосуточных, молитв, - само уже является подвижничеством. Это ясно выразил один из паломников в начале двадцатого века: «Вообще, жизнь на Каруле и Катунаках настолько стеснена и обрезана в самых естественных человеческих нуждах и потребностях, что даже одна сама по себе, как подвиг ради Бога, она без всяких других подвигов является, думаю, уже немалою заслугою в очах Божиих»5.

Ссылки и комментарии

1. Так называли старца паломники, о которых дальнейший рассказ.

2. Пузанов Н. Д. Дневник путешественника в Иерусалим и на Афон в 1895 году. М. 1897 г.

3. Примечательную историю в этом отношении приводит Ю. Воробьевский в книге «Наступить на аспида». Рассказывает монах Пантелеймонова монастыря Вонифатий: «Когда в начале 90-ых годов я подвизался на Афонском подворье в Москве, к нам приходил один старый монах. Он рассказывал, что еще застал отца Силуана в живых. А после его успения такие раздоры начались: Одни считали старца святым, а другие говорили: простой, неотесанный он был деревенщина. Чтобы не доводить споры до предела, хотели даже выбросить череп Силуана в море: А я, рассказывал тот монах, главу его спрятал. Потом уже достал, когда страсти улеглись». Что это: бесстрастие или безразличие? Почти фантастическая история: на афонское подворье приходит бывший афонский монах, живший в Пантелеймоновом монастыре в 30-е годы. Удивительно что он дожил до этих лет, поразительно, как оказался в России. В общем, сплошные загадки. Приходит такой старичок, видевший преподобного Силуана, его послушали и отправили с миром, может, дав благословение, ... в могилу, в которую он по всей вероятности и унес все свои воспоминания об Афоне, старце Силуане и своей собственной жизни. Если, конечно, о. Вонифатий, благочестивый афонский монах (пишу без иронии) не захотел над нами пошутить, имея в виду под старым монахом архимандрита Софрония. Это иллюстрирует отношение современного монашества к истории Афона. Нужно скрывать свои подвиги, а не чужие.

4. Галактион - один из обитателей Афона того времени, находившийся в прелести и трагически закончивший свой земной путь.

5. I. П. В защиту земного удела Божией Матери, Святой Горы Афонской. Наставления и утешения святой веры христианской. 1914. №3. С. 109-110

Мантия для игумена

Однажды мне пришлось встречаться на метро «Беляево» с одним молодым человеком. Маленьким да удаленьким. Это был единственный портной, который согласился сшить мантию. Мы с Валерой потратили немало времени, чтобы найти такого умельца, и вот нашли в Даниловом монастыре. Мама Павла долго хвалилась успехами своего единственного сына. Он и там, и сям, и в какой-то дальней обители не могут без него обойтись. Короче, после долгих переговоров, договоров и отчаянных попыток ускорить процесс Павел все-таки передал нам мантию, правда, без скрижалей. Передал и исчез. С трудом совершив то, что у нас в России называется «ликвидировать недоделки», мы успели как раз вовремя. Валера, съездив на Афон, передал мантию самому маленькому афонскому игумену - о. Евфимию. Смешно сказать, но старцу, видимо. некому было сшить мантию, и наш хороший друг, русскоговорящий австралиец о. Антоний, был вынужден обратиться к Валере, и так протянулась канонически необоснованная цепочка от зилотского монастыря Есфигмен до древнейшей московской обители. Старец был очень благодарен Валерию. И, о чудо! Даже разрешил Валере сфотографироваться вместе с собой. Может, с тех пор, когда Валера заговаривает об о. Евфимии, то голос его начинает дрожать, и непосвященным это непонятно:
Самому мне пришлось один раз взять благословение у старца. Помню, как о. Антоний вел нас куда-то темными есфигменовскими коридорами. Казалось, что мы находимся в осажденном замке. Отчасти так и было. Монастырь в свое время выступил против самовольного снятия патриархом Афинагором анафем с с катоилческой церкви. Греция жаркая страна, может поэтому греки гораздо горячей русских и быстро переходят к действиям. И вот посланники константинопольского патриарха предприняли несколько попыток взять штурмом непокорный монастырь. Плохо повторяться, но есть истории, которые хочется рассказывать до бесконечности. И вновь мне вспоминается, как однажды посланники патриарха Варфоломея повернули обратно буквально от стен монастыря, потому что услышали голос Игуменьи, запрещавшей им приблизиться к монастырю. И, конечно, мудрые религиозные деятели века сего подумали, что это самый маленький игумен кричит в громкоговоритель: подумать о Той, которой не нужны средства усиления звука, они не догадались. В 2002 году полиция отказалась принимать участие в намечавшемся побоище. Это было уже после смерти старца. Но все же, когда мы шли к старцу, то единственной силой, осаждавшей монастырь, была непроглядная афонская тьма. Увы, она не позволила мне разглядеть этого старца - последнего старца.
Когда мы весной 2002 года стояли на его могиле, то весь Афон утопал в цветах. Красные маки и другие, мне неизвестные, цветы, которые без устали фотографировали и Юра, и Валерий, сделали Афон удивительно похожим на дивный, райский сад. Казалось, что земной вертоград в эти дни как никогда был похож на вертоград небесный. Могила старца не составляла исключения. Она была просто красной от маков. На небольшом каменном постаменте стояло несколько реликвий - фотографий старца: при жизни он фотографировался крайне редко. В том числе там была и литография иконы «Неувядаемый цвет», написанной самим игуменом и поразившей нас, когда мы впервые посетили этот монастырь. Позже один наш общий знакомый, не знаю уж, законно или нет (не нам разбираться с авторскими правами), растиражировал эту икону, и можно сказать, что она посетила Россию, которую очень любил и на которую очень надеялся любвеобильный старец. Времени было мало, нам, как всегда, надо куда-то спешить. Но хочется задержаться еще на секунду и вспомнить о маленьком старце, по размерам более напоминавшем ребенка. Но это только внешне. Трудно сказать, сколько было врагов у старца. Точно уж, немало. И как, ни странно, многие противостояли старцу из-за его понимания «агапе», что по-гречески означает любовь. Наш хороший знакомый, можно сказать, друг, о. Серафим, даже где-то опубликовал гневное письмо, в котором задел и старца. Мол, был он непоследователен в своем зилотизме, и многие из самого же Есфигмена думали так. Трудно выбирать экклисиологическую позицию стоя на афонской земле, трудно, потому что здесь много разногласий. Поминать или не поминать, а если поминать, то - кого? Кто-то молится с новостильниками - кто-то нет. Но мне кажется, что без любви не может быть христианина, без любви можно заблудиться в коридорах ревнительства. Именно это, наверно, главный урок, который дал старец, пытавшийся соединить в своей груди эти два чувства: любви и ревности.
Тут просится точка, но приходится поставить запятую, потому что эта маленькая история была посвящена не собственно старцу, а истории его русской мантии. Недавно я получил от о. Антония, покинувшего монастырь после смерти игумена, следующее краткое сообщение: «Скажи Валерию, что мантия сохранилась со мною:» Пусть она всегда будет напоминанием о. Антонию о его духовнике о. Евфимии.

Рядовой монах

Были в Пантелеймоновом монастыре и святые игумены, были и святые простецы. Жил в Руссике скромный схимонах, а после смерти выяснилось, что он был святым. Звали его Силуан. Сейчас это имя знает весь православный мир. Простец, необразованный мужик, бывший солдат Силуан многих богословов нашего времени. Нас заинтересовало: есть ли подобные простецы в нашем монастыре сегодня и могут ли они быть.
Несколько лет назад мы случайно разговорились с одним монахом высокого роста. Очень он удивил меня во время первой нашей встречи. Я хотел его сфотографировать, но он замахал руками. Нам тогда уже было хорошо известно, что многие афонские монахи не любят фотографироваться. Но о. Иннокентий дал объяснение иное: «Раз я работал на послушании и присел отдохнуть. Подрясник на мне бедненький, драный, а тут подкрался незаметно один фотограф, и… потом моя фотография в календаре обошла весь мир. А мне пришлось объясняться с игуменом». Когда позже я бывал в монастыре, то всегда искал глазами о. Иннокентия: жив ли? Но вот он появляется в храме, и еще издалека слышно его шарканье. Вот и худая фигура в стареньком подряснике: на голове неизменная русская скуфейка, а на ногах огромные башмаки явно не по размеру, шаркающая походка. Иной раз ему разрешали прочитать 50-ый псалом на панихиде и на молебне. Читал он наизусть, весьма волнуясь. И видно, что этот простой человек гордится своей обязанностью. Хорошее напоминание священнослужителям, которым вверено больше, но которые дорожат своими обязанностями меньше, чем этот простой монах. Кое-что он, конечно, рассказывал нам о себе, но довольно подробное его жизнеописание я нашел в журнале «Памятники Отечества за 1992 год.
– Я родился в деревне Зубаревка Орловской области, – неторопливо начал отец Иннокентий, в миру Иван Матвеевич Дудкин, – бабушка записала мне год рождения 1918, хотя кто знает, может, я родился и раньше. В нашей деревне сразу-то не писали, кто когда родился. Отец мой был красный конник, пришел с гражданской, да вскоре помер. Потом померла мать. Остались мы с сестрами. Жили в бедности, а потом и сестры померли, и остался я как перст на Божьем свете…
А далее говорится о том, как в 15 лет начал работать. А школы вообще в их деревне не было, лишь когда образовали колхоз, была открыта и школа. Только проучиться в ней удалось Ване Дудкину всего три года. Но Ваня оказался способным, особенно хорошо разбирался в технике, поэтому он в колхозе первым сел на трактор. И началась его трудовая биография. Позже он отправился работать шофером в Харьков. И всю жизнь продержал он в руках баранку.
Потом служба в армии в Литве, затем война, на которой тоже пришлось крутить баранку. Конечно, в разведку он не ходил, не ходил и в атаку. Но каково было служить в войну военным шоферам, каково было ехать под бомбежкой или артобстрелом, рассказать могут только они сами. Рассказал бывший солдат Дудкин про то, как в первые дни войны вывозил он солдат из окружения. Многих спас. Так и провоевал он с баранкой в руках от начала войны и до самого конца. Кончил войну в Кенигсберге кавалером двух боевых орденов. И медалей у Ивана Дудкина было достаточно. А дальше работа, работа и работа. Работал на Севере и в Сибири, мотался по всей стране. Но вот осел он во Владимире, потом стал прихожанином Успенского храма в Суздале. Стал потихоньку помогать, ведь нигде и никогда будущий афонский монах не оставался без работы. Потом отправился в Печерский монастырь и здесь, конечно, шоферил. И тут двух знакомых монахов о. Иннокентия направили на Афон. Там они не забыли про Ивана Дудкина и пишут оттуда: «Ваня, приезжай! У нас шофера нету!» И Ваня приехал. Как его пустили – не монаха, простого мирянина в Грецию, мне лично непонятно. Долгое время был послушником, потом пострижен в монашество. И здесь пригодились его руки – работал шофером. Помню о. Анфим, который тогда исполнял должность антипросопа, с гордостью показывал изобретение о. Иннокентия. Само изобретение я не запомнил, но помню, что о. Анфим чрезвычайно им гордился. Вспоминаю и другой эпизод. О. Иннокентий после службы разговаривает с кем-то в монастырском дворике, и вот к нему подходит архиепископ Кирилл Ярославский и Ростовский, тогда бывший викарием Тульской епархии, и складывает руки для благословения. О. Иннокентий, заметив его, едва не отпрыгивает от испуга, но затем начинается оживленный обмен воспоминаниями: а как там Васька или Колька? Видимо, их жизненные пути пересеклись во Владимире: там Михаил, будущий архиепископ, стал монахом Кириллом.
В 2005 году мы застали о. Иннокентия уже лежащим на постели. Говорил он слабым голосом, но живо всем интересовался. Как всегда, от любых подарков отказывался, согласился взять только полбуханки черного хлеба. Вот такой простой человек. Думаю, что о. Иннокентий не рассердится на нас за эту публикацию, да скорее всего он и не узнает об этом, ведь как истинный монах, отрекшийся от мира, он книг и газет не читает. Вспоминается, как он удивлялся, что афонские монахи ныне ездят на Родину: на похороны, на свадьбы, просто проведать своих родных. Сам о. Иннокентий никогда не покидал Афона, хотя какая-то родственница звала его приехать повидаться, ведь оба были уже в таком возрасте, что встреча эта очевидно была бы последней. Но о.Иннокентий решительно сказал ей: «Нет!» И это не значит, что о. Иннокентий, как иные странники по чужбине, забыл о своей Родине. Помню слова его из публикации: «Я не жалею, чувствую, что здесь нужен. Хоть и далеко от родимых березок, но ведь Пантелеймонов монастырь – частичка Русской земли, и вокруг все свои. Я ведь патриот России. Мы за Россию здесь молимся, за всех наших солдат и офицеров, что на войне полегли, за всю землю Русскую. Мы тут для Родины нашей ношу несем, кусочек ее маленький сберегаем. Ведь если не мы, то кто все это здесь сохранит?»
Вот так простой монах, рядовой солдат монашеского воинства думает, как все здесь сохранить, хотя никто ему этого не поручал. Но он думает, потому что считает себя ответственным. А иные генералы ждут приказов из ставки. И в вопросах обороны всецело «полагаются на Господа»: ничего предпринимать не будем, дескать, Бог нас сохранит, а если не сохранит, значит, Сам того хочет… Поэтому не могу не вспомнить, как после беседы с одним важным монахом, исполненным подобного «смирения», мы пришли к отцу Иннокентию. Разговор и там, и здесь шел о нападках последнего времени на Святую Гору: строят дороги, вертолетные площадки, добиваются отмены «аватона». Если ученый монах прикрылся словами: «Богородица не допустит, – и волноваться-то не стоит», – то наш старец, едва разговор начался, прямо вскрикнул: «Смотри, что делают масоны! Строят тут кафе, чтобы им тут с женщинами сидеть!» И речь здесь не о достоверности этих фактов, а о том, что у рядового монаха, которому тогда было почти 90 лет, и который до этих безобразий не дожил, болела душа за родную обитель, за Святую Гору. Болит более, чем у иного «генерала». «Ведь если не мы, то кто все это сохранит?»
Думал, что напишу про о. Иннокентия пару строк, а получился целый рассказ. Чудо! Так незаметные, что называется «маленькие», люди не помещаются в рамки небольшого рассказа. Да что значит маленький? Только смерть ставит точку в биографии человека, только смерть открывает его святость.

Русский келиот

Однажды несколько лет назад я случайно познакомился с о. Д. Он живо интересовался Афоном, и таким образом у нас возникла общая тема для разговора. Как и у большинства русских батюшек и монахов его взгляды были устремлены на Свято-Пантелеймонов монастырь, и он, как и все прочие, наивно полагал, что найдет там приют. Мне пришлось его несколько разочаровать, тем более что речь шла о долгосрочном пребывании. Многое о человеке узнаешь сразу же в момент первой встречи. Спокойные карие глаза вселяли в меня уверенность, что о. Д доберется до Афона.
И вот на Дафни во время посадки на корабль кто-то окрикнул меня, и я узнал о. Д изрядно похудевшего, но такого же жизнерадостного и в то же время спокойного. Времени было мало, и я понял только, что он устроился где-то в кельи, конечно же, вдали от Пантелеймонова монастыря. И каждый раз, когда я после этого приезжал на Афон, я где-нибудь обязательно его встречал. Вот мы сидим на архондарике Ватопедского монастыря, и туда входит русский монах. Это о. Д. После этого довольно долго идем вместе по вьющейся по зеленым холмам дороге. Не помню о чем мы говорили, мой собеседник был, как всегда, весел, но мы уже знали, что не очень-то легко живется на Афоне русским монахам. В тот год из Пантелеймонова монастыря вышло особое распоряжение, по которому запрещалось принимать, исповедовать и причащать во всех обителях, принадлежащих монастырю, русских «беглых» монахов. «Беглыми» я назвал их по аналогии с прошлыми временами, когда монахи пускались в бега из монастырей, не выдержав искушений, или просто не от хорошей жизни. Всем известно, что сегодня монашеская жизнь в нашем отечестве, так сказать, не налажена. Не в материальном смысле, конечно, а духовном. Слишком быстрое созидание обителей привело их только к внешнему благоукрашению. И вот многие черноризцы едут проходить монашескую науку на Святую Гору, где традиция все-таки не прерывалась, и где молитва все-таки считается главной задачей для отрекшегося от мира. Некоторые, быть может, просто вылетают из монастыря, что случается теперь весьма нередко. Хотя это уж вовсе непонятно: человек умирает для мира, находит себе могилу в монастыре, и кто может выставить его наружу и по какой причине? Но это загадки, на которые мы здесь не будем пытаться отыскать отгадки. Хотя, конечно, среди них есть доля авантюристов, которые едут на Афон искать свободной жизни и лучшей доли. Мне приходилось встречать и таких, но не стоит о них говорить.
Так вот, эдакий вот монах приезжает потихоньку на Афон, а по-другому он-то и приехать не может – иначе нужно разрешение Вселенского патриарха, который этого разрешения почти никогда не дает, о чем свидетельствует основательная и многолетняя переписка между Константинополем и Москвой, уже опубликованная мною в книге «Русские на Афоне». Что же делать такому ревнителю монашеской жизни. В Пантелеймоновом монастыре, который порой слишком ревностно следует указаниям Константинополя и греческого правительства, такой монах долго пребывать не может и вот он идет либо в греческие монастыри, либо тайно поселяется где-нибудь на келье. Исповедоваться и причащаться, да и на службы, он конечно, по возможности приходить к своим, русским, и вот тут ему и «перекрывают кислород», мол, иди, куда хочешь и исповедуйся, где хочешь. Был разослан по этому поводу из монастыря даже некоторый циркуляр. Получается, греческие власти смотрят «сквозь пальцы» на нарушение паспортного режима небесными гражданами, а свои же братья ревнуют о государственном порядке. Впрочем, было это два года назад.
Вот такая нелегкая жизнь русского келиота и отшельника. Многим, конечно, нелегко без духовного окормления, без старца, без средств к существованию. Уж каждый устраивается, как умеет. Но живут такие монахи и в лесах и на карульских скалах.
Есть небольшой процент русских келиотов, получивших омологии, то есть разрешения на официальное проживание в келье в греческих и славянских монастырях. Но таких мало, слишком мало, и часто подобная прописка получается благодаря какому-то чудесному случаю.
Вот дорога нас приводит к очередному перекрестку, о. Д. останавливается. Здесь мы прощаемся, он дарит мне традиционные четки – афонское рукоделие – один из источников существования келиота, и мы прощаемся. Я не спрашиваю, где его келья, живет он один или с кем-то. Не нужно задавать таких вопросов, на которые он не может ответить. Мы прощаемся и почему-то уверен, что если Бог даст мне в следующий раз приехать на Афон, где-нибудь на пути меня окрикнет о. Д., и мы снова пойдем одной дорогой.

Хери

Не надо думать, что паломничество сегодня – легкая и приятная прогулка. Это раньше, в XVIII веке, паломничество было опасным и трудным делом. Поэтому так известен в православном мире Григорович-Барский, совершивший два путешествия по святым местам Востока. Отчасти это правильно. Сейчас к святым местам ездят на поездах и самолетах, не страдают от холода и голода, да и разбойники чаще всего сегодня не прибегают к физическому воздействию, а пользуются другими методами.
Но всё-таки паломничество – это не туризм, а труд, жертва Богу, и поэтому оно не может быть исключительно просто и приятно. Господь все время испытывает нас. Меньше, конечно, чем наших предков, из-за нашей немощи, но испытывает. Ни разу мне не удалось съездить так, чтобы не было никаких искушений, чтобы сразу попасть на Святую Гору, не встретив никаких препятствий. Нет, то визу вовремя не дадут, то забудут внести в список для получения диамонтирия (специального афонского паспорта), и дальше, на Святой Горе, отправишься в одно место – окажешься совсем в другом и так далее.
Но бывает, когда все паломничество состоит из сплошных преград. А в этот раз случилось все, что только могло случиться: и визу не успели дать, и билет пропал. Два раза отменяли корабль. Когда же, наконец, ступили на афонскую землю, то я почти сразу сбил ноги. Первый раз за все свои путешествия по Афону. Но к ногам прибавилось весьма весомое дополнение: мы заблудились. Причем заблудились совершенно безнадежно и пришлось заночевать в лесу. Случилось это так: прямо с парома мы выехали на монастырской машине в Хиландарь, там поклонились Божией Матери и отправились в Есфигмен, где выслушали довольно длинную лекцию об экуменизме русскоговорящего отца О. Все рассказанное есфигменским отцом мы давно уже хорошо знали и сами, но не хотелось обижать отца, нашедшего время просветить нас. Мы очень внимательно его слушали и задавали вопросы. А в конце задали самый животрепещущий для нас вопрос: «Как добраться до Ватопеда?» Потому что никто из нас никогда не ходил отсюда пешком в Ватопед. Отец довольно долго и подробно объяснял нам и это. Но едва мы вышли за ворота, как начались неожиданности. Указатели, которые предназначены указывать дорогу, валялись кучей на земле. Это произошло то ли от того, что шли какие-то работы, то ли от обиды есфигменцев на остальную афонскую братию, которая не разделяет их чувств к Вселенскому патриарху. И, тем более, не разделяет их методов борьбы. Так или иначе, но начало трудностям было положено. Хотя с этой проблемой мы легко справились и нашли вроде верную дорогу. Нам надо бы торопиться: времени уже оставалось мало дело шло к вечеру. И мы устремились в едином порыве в Ватопед.
Редко спутники оказываются равные по силам. Вот и мне было очевидно, что не угнаться за Костей. Тот готов был рваться вперед прямо без тропинки. И самое удивительное, что это у него получалось. Мало того, что я не такой уж хороший ходок, но, как я уже говорил, уже в самом начале пути успел стереть ноги. И, все равно, мы спешили, как могли, по широкой, пробитой, очевидно, недавно. дороге. Думать было некогда оглядываться по сторонам тоже, и когда мы обнаружили, что идем не по берегу моря, а забираемся все выше и выше наверх, куда-то вглубь полуострова, поворачивать было уже поздно. Но дорога должна нас привести куда-то, так наивно мы думали. Самое смешное, что вокруг довольно много отметин цивилизации: то какая-то хибара, что-то вроде общежития для рабочих (разумеется, пустая), то даже машина в весьма приличном состоянии, конечно же, без хозяев. То есть чувствуешь себя не заблудившимся в дебрях, а как бы разгуливающим по городу, но подуставшим от одиночества. Я давно уже заметил, что человек научился помечать территорию самым удивительным образом. Поэтому и там, где редко ступает нога человека, найдешь весьма приличный проселок и множество технических деталей разбросанных по пути: колеса, шестерни, а вокруг ни души на десятки, если не сотни километров. Так и здесь. Вот дорога начала ветвиться. Тот, кто не ходил проезжими афонскими дорогами, не знает того разочарования, которое испытывает путник после десяти километров пути по жаре, когда он обнаруживает, что дорога… Нет, не сужается, не переходит в маленькую тропинку, а просто обрывается, а далее – чащоба, точно такая же как и во всех остальных направлениях. Возвращаешься назад и задумываешься о капризах цивилизации. И приходишь к одному и тому же выводу: «А может, лучше на Афоне совсем без нее, без цивилизации. Без вертолетов, микроавтобусов, компьютеров и даже телефонов?» Есть еще на Афоне запреты не некоторые продукты цивилизации. Например, на интернет. Им разрешено пользоваться только в определенных случаях, определенным людям. Но мой знакомый, долгое время живший в греческом монастыре, вечерами после службы отчетливо слышал характерную мелодию модема и как бывший программист недоумевал: «Если пользуешься потихоньку этими благами технического прогресса, то надо уметь ими пользоваться и отключить звуковой сигнал у модема».
Таким образом, мы исследовали все ответвления дороги и были твердо уверены, что идем единственно правильным путем. Уже начало смеркаться, когда мы подошли к вырубкам. В темноте было нелегко отыскивать теряющуюся дорогу, но мы твердо следовали ей, пока она не сделала тот же самый финт, что и ее младшие родственники: просто исчезла в этих вырубках. Вероятно, дорога и вела к этим лесозаготовкам. Но по карте недалеко должен был находиться монастырь Зограф, и, быть может, нам при свете удастся отыскать тропинку к нему. Уставшие, мы легли рядом с дорогой: благо были у нас туристические коврики. Ночевка была не очень радостной. Дело в том, что тогда вся Греция страдала от сильнейшей засухи, а у нас осталась неполная полуторалитровая бутылка воды. Кроме того, было ясно, что ночевать придется с кабанами и шакалами. Рядом шла тропа, по которой измученные жаждой животные шли куда-то в лес, где остался еще не пересохший ручей или небольшая лужа. По дороге нам попадались и шакалы, и обнаглевшие в последнее время кабаны. Кроме того, нас, северных жителей, всегда смущает наличие гадов и всяких недружелюбных насекомых типа скорпионов.
Но усталость взяла свое, и мы уснули, махнув рукой и на кабанов, и на волков, и на всякую нечисть. Усталость неплохо примиряет с окружающим миром. Утром оказалось, что мы спали на развилке, и рядом находились обломки указателя, на котором было написано «Зограф – Есфигмен». Дело в том, что новые дороги выполняют еще одну недостойную миссию: они сокрушают на своем пути старые, веками существовавшие тропы; уничтожают целые куски дорог, которые с любовью многие десятилетия выкладывали предшественники нынешней афонской братии. Поэтому мы, сориентировавшись по карте, решили идти по руслу пересохшего ручья, который точно выведет к Зографу. Пока мы шли по ручью, Костя вспоминал многочисленные случаи из своей охотничьей практики. Ему приходилось бывать в разных переделках. Вот, наконец, мы нашли небольшую лужицу, уцелевшую благодаря каменной нише – очевидно место паломничества представителей здешней фауны. Мы немного поели, именно немного, потому что есть почему-то особенно и не хотелось. Снова пошли: и тут за поворотом увидели буквально чудо.
Когда человек живет в квартире с водопроводом, и даже ванной, которою можно наполнить благодатной жидкостью, он перестает ценить эту благодатную жидкость, дающую жизнь человеку. Да и вообще, современный человек разучился ценить маленькие радости жизни, которые дает Бог. Какое значение имеет для нас источник холодной воды, когда в любом лотке можно купить в случае необходимости бутылку? Да и погода, жара или холод, нас особенно не волнуют: есть у нас и кондиционеры, и нагреватели.
Мы, конечно, не мучились еще от жажды, но хорошо поняли чувства падающего с ног странника, мечтающего только о глотке воды, когда он видит посреди высохшей реки маленький родник. Эта ниточка живой воды вышла наружу среди камня и маленькой струйкой бьет, подобно пульсу, слабому источнику колебаний в масштабах вселенной, но дающему жизнь человеку. И этот маленький родничок сумел собрать литров двести влаги в естественном микроводоеме, а после, через несколько метров, таким же непостижимым образом просто исчез в камне.
Современный человек ничего не хочет знать о чуде. Он так старается себя обезопасить от всего: от капризов природы, от всяких неожиданностей, что не может понять, какое чудо родник посреди пересохшего русла. Мы защитились от природы, а через это защитились и от Бога, от Его забот и гнева. От радости глотка из лесного источника и от страха перед ураганами, цунами и наводнениями. Паломничество не только дает нам возможность приложиться к святыне, но и почувствовать, что Бог не только Создатель природы, но и Промыслитель, заботящийся и о нас, и о всей твари. Еще и Смиритель. Я слышал рассказ, как несколько московских бизнесменов весьма опрометчиво отправились по афонской дороге, не запасшись таким простым продуктом, как вода. Так вот после того как им пришлось несколько часов идти под палящим солнцем и промучиться от жажды, они с величайшим наслаждением пили воду, почерпнутую из лужи фуражкой. В луже той водились головастики, но бизнесменов это нисколько не смутило и, думаю, что радости им этот напиток доставил больше, чем самое дорогое вино в самом лучшем московском ресторане.
Когда мы выбрались, наконец, к Зографу, нам не нужно было мягких кроватей в архондарике. Мы попали к концу службы и после трапезы вытянулись на пару часов на скамейке около монастыря. Потом была не очень трудная дорога к Ватопеду, мимо местечка, называемого «хери» (рука), где заботливые отцы поставили целый монумент-указатель с изображением руки. Дань всем блуждающим по путающимся афонским тропинкам.

Небольшое послесловие

Вот закончена ещё одна книга о Святой Горе. Сколько всего уже написано о ней! Библиография, опубликованная в 1976 году в «Богословских Трудах» архимандритом Иннокентием (Просвирниным), насчитывает 912 работ только на русском языке. Более полные зарубежные библиографии включают в себя несколько тысяч источников. Но никогда эта тема не может быть закрыта. И не только потому, что всё, связанное с Афоном, интересно для православного читателя. И не только потому, что голос со Святой Горы особенно важен для нашего спасения в современном мире. Увы, мы до конца не осознаём, что этот мир существует, пока существует Афон. Написать об этом лучше, чем архиепископ Аверкий (Таушев), просто невозможно. Поэтому просто приведём его слова из доклада 1962 года, посвящённого тысячелетию Святой Горы: «Такое столь печальное современное состояние нашей многовековой святыни не может не вызывать у нас чувства самой глубокой скорби и естественного желания что-то предпринять, чем можно было бы помочь нашим вымирающим обителям на Св. Горе. Но оно говорит нам и ещё о чём-то – весьма знаменательном и судьбоносном. Ведь Св. Афон, как мы говорили об этом в самом начале, есть «земной жребий Божией Матери», о котором Она Сама благоизволила изречь, что он будет существовать «до скончания века». Следовательно, если Св. Афону придёт конец, то это – явный признак, что наступает кончина века.
Единственное средство отсрочить эту явно приближающуюся кончину века сего это – оказать какую-то существенную поддержку нашим монастырям на Афоне, дабы они не вымерли окончательно, но могли бы и далее, с Божией помощью, и под Покровом Царицы Небесной, продолжать своё существование, неся своё высокое служение всему христианскому миру».
Сегодня можно с уверенностью сказать, что наши обители не вымерли. Остался Пантелеймонов монастырь, вновь стали появляться на Афоне русские келиоты. Даже российское правительство обратило внимание на нужды Афона. 18 сентября 2006 года состоялось заседание Попечительского Совета фонда поддержки русских святынь на Горе Афон. Кроме духовных лиц в Попечительский совет вошли: Полномочный представитель Президента РФ в Центральном федеральном округе Полтавченко Г. С., мэр Москвы Лужков Ю.М. министр иностранных дел Лавров С. В., руководитель Торгово-промышленной палаты Примаков Е.М. и многие крупные российские предприниматели. И конечно же цели они имеют самые серьезные и разруха на территории русского Афона заканчивается.
Но все это относится только к материальной сфере. Гораздо труднее вернуть прежний духовный потенциал русского Афона. На это нужны годы и годы. Но я верю, что Афон опять займет то же место в жизни русского, человека, которое он занимал в прежней России. Для этого надо всем нам молиться и трудиться в той мере, какая отведена нам Господом