Путь к Богу

Ночное восхождение

«Кто не был на пике Святой горы, тот все как бы не был и на всем Афоне, хотя бы и исходил вдоль и поперек весь полуостров», — убеждали друг друга паломники во времена Маевского, автора замечательной книги «Афонские рассказы». Эти слова не дают покоя и нам, хотя много лет уже минуло с тех пор. Валера, как всегда, полон решимости и развеивает все наши сомнения в целесообразности восхождения именно в данный момент. Но необходимо еще убедить о. Кирилла проделать с нами этот путь, так как без него побывать на вершине — значит и не побывать. Хочется не просто подняться на самую высокую точку Афона, но помолиться о себе и о наших близких. О. Кирилл совсем недавно побывал на вершине Афона, и мне кажется весьма маловероятным, чтобы он вновь согласился на такую нелегкую дорогу всего два дня спустя. Валера с его деловым нажимом подвигает отца на это. Надо сказать, что сложность наших афонских странствий состоит всегда в одном и том же: в нехватке времени.

Господь дает нам опять очень мало дней для пребывания на этой святой земле. А, может, сама Игуменья самого большого как по численности, так и по размеру монастыря, в котором живут и греки, и русские, и сербы, и болгары, и румыны, и другие народы, давшие вселенскому православию хоть несколько чад, по нашим грехам выдает нам визу на достаточное для нас, но малое по продолжительности время. Так или иначе, но надо идти и просить транспорт, ведь ждать следующего дня, когда можно будет добраться до Святой Анны на корабле, решительно невозможно по указанной выше причине. Неутомимый Валера и здесь не теряется, убедив о. Кирилла, стершего ноги во время недавнего подъема, что наймет ему мула, которого найти не проблема (будто бы у подножья горы они пасутся в большом количестве в ожидании немцев), он устремляется к игумену, чтобы попросить катер до пристани скита Святой Анны. Идет он к нему не просто так, а заручившись поддержкой о. Ф. и благочинного о. А.

Долго думает о. Иеремия, дать ли нам катер. Удивительно долго. О чем еще думает он, трудно сказать, смотря, прищурившись, на море, вряд ли об экономии, не такая уж это серьезная затрата. Мы чувствуем напряжение этой решающей минуты, в которую выясняется, быть или не быть выполненными нашим планам. Но вот он небрежно махнул рукой, что-то прошептал и, как бы продолжая движение его руки, мы уже несемся по морской глади к скиту Святой Анны. В дорогу заботливый о. А. дал нам здоровенный арбуз, и нести его мы поручили Валериному сыну Диме. Ветер бьет в лицо, а сердца ликуют от близости долгожданной цели и тревожатся от ощущения нашего несоответствия ей: духовного и физического.

Вот уже видна сама гора, которая сейчас кажется устрашающе высокой. Вот мы уже ступили на землю, вот начались первые трудности. Без трудностей, надо сказать, не бывает движения паломников по Афону. Как бы сама Божия Матерь проверяет своих поклонников, проверяет их веру, готовит их к встрече со святынями православия, а кто готов, тех, наверно, и со святыми, которые несомненно есть здесь и будут до того момента, как по преданию сама Игуменья покинет свою Святую Гору.

Вот начались первые трудности. Во-первых, никто не собирается давать для нашего похода «муляриков», так мы шутливо называем мулов, которые стоят на пристани, — они нужны для работы. Во-вторых, с первых же шагов оказывается, что нелегко подниматься даже по удобной лестнице, ведущей к скиту Святой Анны. Под тяжестью непривычной для нас физической нагрузки едва хватает сил задуматься о том, сколько же труда надо было положить, чтобы вытянуть эту извилистую каменную ленту. Останавливаешься на секунду, чтобы вытереть пот и возвращаешься к своим, пусть гораздо меньшим, но своим, трудам. Валера пытается гнаться за о. Кириллом и своим примером даже разгонять его. Не хватает времени и сил оглянуться на тонущее в солнечных лучах Эгейское море. Эгейское море! Когда его увидишь еще раз? В Москве нет Эгейского моря.

О. Кирилл в юности был неплохим спортсменом, и силы его не сравнить с нашими. Только то, что это его второй подъем подряд, спасает нас от позора. Но вот Дима, как и следовало ожидать, роняет гигантский арбуз, данный нам в «Пантелеймоне». Он выскальзывает у него из рук, и мы получаем законное право на отдых. Восстанавливая силы арбузом, украдкой смотрю на своих спутников. По всем видно, что московский темп, рассчитанный на лестницу семнадцатиэтажного дома, невозможно велик для афонской лестницы. К тому же солнце, хотя уже и неполуденное, но все-таки весьма острое, не дает нам остыть и, кажется, обжигает наши спины своими щупальцами.
Вот, наконец, дверь скита Святой Анны. Вот он — скит, так живо описанный в книге архимандрита Херувима, место подвигов многих досточтимых старцев. Собственно, здесь лишь храм и архондарик, а сам скит, рассыпавшись на десятки мелких осколочков, которые как бы зацепились за скалы и ущелья, спрятался от глаз среди каменистых просторов подножия Афона. Интересно, сколько времени нужно провести на Афоне, сколько раз нужно приехать сюда, чтобы, нет, не постичь духовную высоту Святой Горы, на это и не дерзаем, но хотя бы узнать историю здешних мест, узнать о великих афонских подвижниках и подвигах, ими понесенных. С какой любовью описывает этот скит и старцев его времени архим. Херувим в книге «Из удела Божией Матери». «Отцы, с которыми я удостоился познакомиться, погребли все свои знания, знание языков, аристократическое, царское происхождение, должности, почести, звания — общественные и военные, — как излишние и бесполезные, в скалах пустыни, в строгом скитском подчинении, в незаметности киновии и приобрели небесное Сокровище». «Отцы мои многовожделенные! В ваших оневеществившихся образах я увидел, рядом с вами вкусил, «яко благ Господь», ибо вы являетесь живыми сосудами Святого Духа, «благоухающими цветами Рая», будучи непрестанно в борьбе и терпеливом ожидании вожделенной минуты вашего взятия из преходящей суеты, когда вы будете пересажены из удела Богородицы в Удел Царства Небесного». Но тогда мы еще не знаем об этом ските ничего, ибо книга Херувима выйдет позже.

Нас встречают два монаха и два мирянина. Дается традиционное афонское угощение: рюмка «ракийки» (анисовой водки), кусок лукума и стакан воды. Объяснения такому набору среди паломников ходят разные. Единственно, зачем нужен стакан воды, объяснять никому не нужно. Да и, почему лукум, тоже, в общем-то, понятно. А водка может вызвать скепсис и удивление среди «монашествующих» мирян: монахи и водка! Наверно, объяснение этому каждый дает, какое ему нравится. Некоторые считают, что придя с жары в прохладное место, человек неминуемо должен простудиться, и для разогрева дается водка. Но мне кажется верным другое объяснение: передвижение по Афону, как правило связано с большими физическими затратами, усугубляющимися сильной жарой, а, как известно, спиртные напитки хорошо восстанавливают силы и снимают усталость. Это действие «ракийки» мы тут же испытываем на себе. На наши вопросы о мулах и возможности ночлега мы получаем отрицательные ответы. Просим дать приложиться к мощам святой Анны, матери Пресвятой Богородицы. Нас ведут в храм, и я впервые вижу, как благоговейно относятся на Афоне к мощам. Отец одевает епитрахиль, (выносит мощи, естественно, только иеромонах или, в крайнем случае, диакон), входит в алтарь, отверзает царские врата и выносит мощи. Мы все прикладываемся. Но, нужно продолжать путь. Кого-то осеняет не очень удачная мысль: у креста свернуть в сторону и зайти в Кераси за мулами. Крест стоит на развилке дорог: одна ведет к Керасям и дальше к румынскому скиту Продром, к Лавре, другая — к Святой Анне, третья — на гору, четвертая — к скиту Святого Василия. Рядом с крестом — кран с водой: немаловажная деталь, хорошо понятная афонскому путнику. В Керасях, в одной келье мы находим только одного послушника, старец которого ушел и не велел никого принимать. В другой — по закону афонского гостеприимства нам выносят помидоры, хлеб, воду. Мы все это быстро съедаем. Валера подталкивает о. Кирилла спросить еще хлеба «про запас». После этого вопроса послушник исчезает и приводит кого-то компетентного монаха, который скромно поясняет, что мы съели весь запас хлеба. «Наверно, они никогда не видели таких прожорливых паломников,» — задумчиво произносит о. Кирилл, и мы, посрамленные, удаляемся. О мулах, разумеется, и речи нет — это была нелепая фантазия. Только, покидая Кераси, я вспоминаю, что это место подвигов знаменитого старца Хаджи-Георгия, поражавшего своей строгой аскетической жизнью даже известных подвижников. Тот пост, который он накладывал на себя и своих учеников, был настолько суров, что многие считали его прельщенным. Этот великий старец строго следил за соблюдением у себя в келии «устава совершенного постничества», открытого в таинственном видении старцу Неофиту, послушником которого был о. Георгий в начале своего монашеского пути. По этому уставу никогда и ни по каким причинам не дозволялось употребление сыра, яиц, молока, рыбы, масла, вина. О. Георгий, будучи еще юношей, поразил своим постом самого султана. В то время пищей Гавриила (таково было его мирское имя) была горсть ячменной крупы, сваренной в воде. Кроме того, ежедневно он полагал по 500 поклонов. «Кто научил такого молодого человека так поститься и молиться?» — удивлялся султан. Ну, а мы, конечно, хорошо знаем, кто научил его так поститься и молиться... История с хлебом — это как будто укор самого старца, посланный нам напомнить о духовной жизни. Учиться посту надо всем: будь ты монах, будь ты мирянин.

Мнения о длительности предстоящего подъема примерно совпадают, что, отметим, бывает крайне редко, и сходятся на часах. Как мы впоследствии выяснили, эти данные оказались довольно сильно заниженными. Начинаем мы опять бодро, но через час—полтора уже выдыхаемся. О. Кирилл напоминает нам, ставшим заметно словоохотливее, что при восхождении, и, вообще, в дороге монахи стараются молиться: это облегчает путь. Разговоры смолкают. Можно заметить, что люди делятся на две категории: в пути одни становятся замкнутыми и молчаливыми, как бы в трудах экономят силы, а другие, наоборот, разговорчивее, как бы выпускают пар, распирающий их изнутри. Естественно, эти настроения не совпадают и могут привести к конфликтам. Да, трения вообще неизбежны при длительном совместном движении. Эти трения, если они происходят в нормальном режиме, должны способствовать обработке твердых пород: сглаживанию углов и шероховатостей. Кстати, можно вспомнить о третьей, самой редкой категории людей. Они словоохотливы, ибо молятся без остановки, и молчаливы, потому что молятся в глубине своего сердца или ума, кому как дано. Одним словом, мы замолкаем и в меру сил стараемся следовать совету о. Кирилла. Это еще более ко времени, так как уже начинает смеркаться, и ситуация окрашивается в мрачные тона. Долго мы идем в молчании, все чаще останавливаясь из-за усталости, которая все сильнее прихватывает нас за ноги. Наконец, становится совсем темно, в ход идут фонарики: у нас их три. Тут посылается нам еще одно небольшое испытание, и они начинают гаснуть друг за другом, как свечи, задуваемые ветром. Порыв ветра — и становится темнее, еще порыв — еще темнее, вот еще одно дуновение — и кругом только тьма. Мы понимаем, что дальше придется идти в полной темноте, ориентируясь на белую гравиевую дорожку, которая и так все время норовит выскочить из-под ног. О. Кирилл предлагает присесть и подкрепиться, так как спешить теперь уже не имеет смысла. Мы сидим на краю пропасти, едим наши скромные припасы и смотрим на море с каждой минутой умножающихся огней, и даже кажется, что вот-вот до нас донесется беззаботная музыка, ибо перед нами второй «палец» полуострова Халкидики — Ситония. В этот час на курортах начинается ночная жизнь. Люди знающие, для чего они туда пришли, будут предаваться своим ежедневным развлечениям. Первый раз о. Кирилл поднимался на гору вместе с нашим общим знакомым Михаилом, он отправился на Афон, а его супруга — на один из этих курортов, такое вот разделение. Но тут и мы понимаем, что хорошо знаем, для чего пришли сюда и даже, куда мы пойдем дальше. И мы сейчас в тишине афонского ночного леса особенно ясно чувствуем это разделение. Это разделение поднимает нас на ноги и подгоняет, и мы идем дальше, неся его на своих плечах, и слушаем увещевания о. Кирилла, что еще недолго, что еще вот-вот...

Опасности особой нет, хотя в темноте можно сбиться с дороги и начать блуждать; в итоге можно, конечно, свалиться и в пропасть. Что трудно сделать днем, оказывается весьма простым ночью. К счастью, мы тогда еще не слышали рассказов о демонских силах, которые, будучи изгнаны подвигами монахов, устремляются в пустынные места и наносят вред одиноким путникам, вроде нас. Особенно афонское предание отмечает их деятельность на северном склоне Афона: там, говорят, нередки трагические происшествия. Невозмутимый о. Кирилл вдруг очень к месту вспоминает: «Интересно, удалось ли все-таки истребить волков на Афоне?» Так мы, бредя в ночи, узнаем, что в недавнем прошлом на Афоне развелось множество волков, и пришлось принимать особые меры для их истребления. Я инстинктивно нащупываю в кармане свой складной нож. А тропинка, если это только тропинка, а не что-нибудь другое, все тянется и тянется, открывая нам в сумраке новые виды, изменчивого афонского ландшафта: то углубляется в лес, чем-то напоминающий иногда русский, то выводит в пустынное скалистое место, то еще куда-нибудь... И в эти минуты, часто останавливаясь, чтобы отдышаться, я вдруг понимаю, что эти наши преходящие трудности — ничто, что потом я долгие годы буду обращаться к этим нелегким в настоящее время минутам, и буду просить Бога, чтобы мне еще ступить на эту землю и опять отталкиваться от нее ногами: пусть в такой же кромешной тьме, пусть под палящим солнцем, но только бы вновь ощутить ее под своими ногами, хотя она достойна более того, чтобы почувствовать ее и головой, и грудью. Но тогда эта неоформившаяся мысль только прилетает откуда-то издалека в гудящую мою голову и так же стремительно исчезает, оставив перед немногими, но назойливыми вопросами: далеко ли еще и туда ли идем. Но, вот мы на открытом месте, как бы большой площадке, и о. Кирилл говорит, как будто вздыхает: «Ну, вот пришли». Мы различаем обломки какого-то дерева, а чуть дальше — небольшой домик.

Это Панагия, в переводе с греческого — «Всесвятая» — место, где по преданию останавливалась Божия Матерь, когда совершала восхождение на Афон. От Панагии подъем на гору становится значительно круче, и обычно все путники останавливаются в этом месте для отдыха или ночлега. Панагия — это маленький храм и маленькая комнатка при нем. Кем и когда построен этот храм, неизвестно. Келья же, пристроенная к храму, была воздвигнута константинопольским патриархом Дионисием (1660—1665), когда он добровольно удалился в скит Святой Анны на Афоне. В сенях мы находим маленький колодец, видимо, обычный афонский водосборник. Важная деталь для путника. В общем, все точно так, как описывают паломники XIX столетия. Если бы путник знал, кем построена эта келья, он бы, наверно, не раз с благодарностью повторил имя Константинопольского патриарха. Никакое перо не опишет, каким желанным является этот приют для уставшего паломника. Но был еще один афонский монах, который мог бы заслужить благодарность всех, совершавших этот нелегкий путь. Это известный духовник русского Пантелеймонова монастыря о. Иероним, живший в XIX веке. Он хотел обновить и церковь, и келью и уже приступил к ремонту, вручив одному греку-келиоту порядочную сумму денег. Но каким-то образом об этом узнали лавриоты, то есть насельники лавры, бывшей в те годы идиоритмическим монастырем и переживавшей свои нелучшие годы. И так как храм находится на территории, принадлежащей Великой лавре, то последовало активное вмешательство, сведшееся к запрету на русское участие в этом проекте. Впрочем, согласно афонским правилам, они имели на это полное право. Слишком боялись опасливые эпитропы русских денег...

В комнате мы обнаруживаем несколько сложенных кроватей. Наскоро жуем остатки сухого пайка, вытягиваемся на кроватях и даем своим телам покой на недолгое время. Сквозь сон слышим свист ветра, который прорывается к нам через щели окна. Сплю или не сплю — не знаю. Встать нужно рано, чтобы до жары подняться на вершину и успеть спуститься вниз, ведь еще нужно к вечеру попасть в Лавру. Ближе мы не надеемся найти ночлег. Утром мы молимся в храме, я прикрепляю к иконостасу икону преподобного Сергия из нашего храма, и мы, пока жара еще не достигла убийственной силы, поднимаемся на вершину Святой Горы. Подъем со свежими силами проходит довольно легко, хотя на этом участке тропинка уже довольно крута. Усложнившийся подъем напоминает историю, являющуюся как бы продолжением рассказа о неудавшейся реставрации. «В 1887 году в июне месяце изволил пребыть на Святую Гору и прямо в Русский монастырь Святейший Патриарх Иоаким III, на тот момент бывший. Он пожелал также подняться и на вершину. Когда он шел пешком по той дороге от кельи Богородицы и, вероятно, утомившись, хотя шествовать было очень легко, или же, поняв трудность восхода для слабых поклонников, то высказался так: «Если бы нашелся кто-нибудь такой благодетель, чтобы устроил дорогу каменною лестницей на самый верх от Панагии (кельи Богородицы), то хотя бы он не имел других добрых дел, я надеюсь, Матерь Божия исходатайствовала бы тому человеку по кончине его упокоение в Небесном Царствии». Сопутствовавший ему иеродиакон русского монастыря отец Поликарп хотел сказать: только благословите, всесвятейший владыко, мгновенно все будет сделано в самом лучшем удобстве, но так как тут вместе были кто-то из лавриотов и греки-живописцы, то он и не осмелился, чтобы не завязать нежеланной неприятности. Так и остались слова и желание вселенского владыки гласом вопиющего в пустыне и единственно ради самолюбия лавриотов». Такую историю запечатлел «Душеполезный собеседник» — журнал Пантелеймонова монастыря. Но все-таки надо сказать, что молчание инока было в этот момент более уместным, чем поспешное желание выполнить послушание. «Действительно, и улучшать-то слишком Святую Гору в этих отношениях не на пользу для душ бессмертных, что может быть известно только афонцам, отрешившимся мира для удобнейшего соединения с Богом», — заканчивает «Душеполезный собеседник». И вот мы идем тем же путем, которым шел этот знаменитый патриарх, и несмотря на трудности, которые для нас не меньше и не больше, чем для константинопольского владыки, мы очень благодарны русскому иеродиакону за его благодатное молчание… По дороге мы собираем шиповник. Но это совсем не тот шиповник, что растет у нас в России: высота его достигает всего 20—30 см, и представляет он из себя одну только веточку, на которой висит несколько продолговатых ягод. Это весьма своевременное открытие, позволяющее наполнить содержанием кипяток, который можно будет приготовить на обратном пути в Панагию. Хотелось бы взглянуть на «цветок Богоматери», но никто из нас не знает, как он выглядит. Он из паломников прошлого века так пишет о нем: «Цветок Богоматери, похожий на маленькую розу, принадлежит к породе иммортелей и имеет медовый запах. Про него ходит много легенд. Растет на обрывистых и неприступных высях гор». В прошлом веке в Карее шла бойкая торговля этим цветком. Каждый паломник считал, что должен обязательно приобрести его на память. Спрос рождал предложение, и многие монахи, особенно отшельники, отправлялись на опасный промысел: сбор живых сувениров. И ежегодно несколько монахов разбивались в результате несчастных случаев. Описывают удивительный эпизод, происшедший с одним болгарином во время сбора цветков Богоматери. Собирая иммортели вблизи самой вершины горы, этот монах поскользнулся и свалился в бездну, но на лету зацепился кушаком за камень и повис на нем. Стал отыскивать опору, кушак соскочил, и он опять полетел, но у самого дна пропасти зацепился рясой за куст и уже сам спрыгнул на землю. Этот болгарин служил предметом общего удивления на Афоне. Ясно, что случайными такие полеты с мягкими приземлениями не бывают. Поднимаясь все выше и выше, мы не видим ничего, что могло бы быть принято за цветок Богородицы. И здесь оскудение.

Вот и она — вершина горы, которую и не назовешь горой, если будешь смотреть на физическую карту мира; но если смотреть на «духовную», это высокий пик, до которого нам и не добраться. Если бы мы сейчас посмотрели на эту карту, то поняли, что стоим только у ее подножия, находясь физически на высоте 2033 метров. На вершине Афонской горы стоит храм Преображения Господня, и в канун праздника гора наполняется монахами, которые совершают здесь литургию, наверно, единственный раз в году. Это как бы второй Фавор — монашеский Фавор, в отличие от первого зиждящийся на посте и молитве, и, поднявшись на него физически, надо не забывать о собственном Фаворе, на который каждый из нас должен восходить духовно. Подняться на него — значит достигнуть святости, взобраться до половины — спастись. На высоту же 2033 метра в действительности забраться довольно легко. К сожалению, омрачающие нашу радость окурки, отметины мира, сопровождают нас всю дорогу, и, как и следует ожидать, концентрируются на вершине, подтверждая эту простую истину. Говорят, немцы проделывают путь до Панагии на мулах и только последний участок проходят пешком.

«Подняться на эту возвышенность (вершину Афон) в настоящее время нетрудно, так как заботами проживавшего на Афоне вселенского патриарха Иоакима III путь ведущий к вершине горы, а равно и имеющаяся там часовня Преображения довольно хорошо были исправлены и ремонтированы». Вот таким образом вселенский патриарх, хорошо известный Афону конца XIX — начала XX века как келиот, все же оставил о себе память на вершине Афона. Так Игуменья обратила взоры патриарха к действительно необходимому деянию и отвела его внимание от пустых трудов, способных только лишить паломника необходимой для него жертвы.

Слегка опьяненные радостью достижения цели мы, наконец, прикладываемся к металлическому кресту, стоящему на вершине, на котором написано: «1897 год». «Крест, хранитель всея вселенныя; крест, красота церкве; крест, царей держава; крест, верных утверждение; крест, ангелов слава, и демонов язва». Пройдет несколько лет, и один схимонах обратит наше внимание на странный вид этого креста. По православной традиции справа от креста изображается копие, а слева — трость с губой. В этом случае мы видим с левый стороны копье, а справа — «топорик». Мы достаем фотографию и убеждаемся, что это действительно так. Но теперь это упущение исправлено скудными возможностями отшельника. Но упущение ли? Разве можно забыть, как должен выглядеть крест, особенно когда ставишь его на вершине Святой Горы Афон? Кто исказил крест: силы видимые или невидимые? Кто ответит на этот вопрос? Сегодня, наверно, уже никто.

Смотреть с горы особенно некуда, так как она утонула в облаках, и нам остается только, как и Маевскому, поверить, что в ясную погоду отсюда можно увидеть даже Константинополь. Затем, о. Кирилл служит молебен в храме, с виду напоминающем небольшой домик. Мы поминаем всех своих близких, друзей, родных, которые сейчас где-то там далеко, внизу... Мы мечтаем: «А вот бы отслужить здесь на вершине литургию...» Сейчас это трудно предположить, а раньше… «представьте мое удивление, — пишет Барский, — при взгляде на святой антиминс – он русский. Какими судьбами, воскликнул я, эта драгоценность перенеслась с низменностей православного севера на заоблачную высь священного Афона! С благоговением раскинул я под солнышком, ярко и светло игравшим, эту напрестольную святыню и прочел на верху ея следующую надпись: «Антиминс, сие есть трапеза священная на приношение безкровныя жертвы в Божественной Литургии освятися благодатiю Пресвятаго и Животворящаго Духа, сего ради имеет власть священнодействовати во Храме, верху Афона, Преображения Господа». Нижняя часть антиминса: «Повелением Благочестивейшая, Самодержавшнейшая, Великия Государыни нашея Императрицы Елисаветы Петровны всея России, благословением Святейшаго Правительствующаго Синода, лета мiроздания 7250, от Рождества Христова 1742, индикта месяца iюлiя в день...» Да было время, и был русский антиминс. И сколько всего русского было… И кто мог бы помешать русскому священнику служить на вершине Афона? Теперь такое пожелание вылилось бы в большую проблему и нашло бы свою смерть где-нибудь в пучинах вод между Москвой и Константинополем.

Один паломник XIX столетия, пришедший в ветхий «доиоакимовский» храм, увидел его в разоренном состоянии: нижняя часть купола отвалилась, и камни в беспорядке валялись на полу. Иконостас был исковеркан так, что иконы не стояли на своих местах, половые плиты и доски были выворочены. Иконы иконостаса, сделанные ввиду здешней сырости из меди, казались как бы простреленными. И воображение уже рисовало зверства турок. Но в действительности это совершали обыкновенные молнии, которые часто находили себе не лучшую цель в виде храма. Теперь этого нет, наверно, благодаря мощному металлическому крепежу креста, делающему вершину неуязвимой для молний.

К чему подниматься на гору? Что это — «православный спорт»? Что там такого: вершина, как вершина, и все. Рассказывают такую историю. Один православный архиерей, отличавшийся особенной грузностью, приехал на Синай в составе паломнической группы. Было жарко, и он всех стал отговаривать подниматься на гору, дескать, и внизу можно помолиться. Его почти никто не послушал, а когда все благополучно спустились, то узнали, что владыку, находившегося внизу, хватил солнечный удар. Конечно, любому могут закрадываться мысли: «Зачем эти физические упражнения?» Но только ли физические? Вспомним: вершина эта возвышается над всем Афоном — уделом Божией Матери, и сама Божия Матерь восходила на эту гору. И уже по одному этому факту место сие достойно почитания. И, кроме того, нужна от нас хоть небольшая жертва Богу. Если мы, жестоковыйные, не можем принести Богу дух сокрушен, жертву покаяния, то можем принести хотя бы небольшую жертву в виде пота, в виде усталых отяжелевших ног и рук, в виде стремления к цели и обращения за помощью к Проводнику для достижения ее. Все это, такое незначительное и легкодоступное, делает нас обладателями небольшой по проявлению и необъяснимой по происхождению радости, приносящей в сердце человека покой и тишину, которую я дерзну назвать благодатью. Необъяснимо ее происхождение только в первый момент, но, когда задумываешься, понимаешь, от Кого эта радость происходит, тогда и всплывает в уме слово: «благодать». Такие малые дела и благодать. Тут на опыте постигаешь, что в действительности дается она туне, а дела — это только самоподготовка к ее приятию. Существует современное поверье, что восхождение на Святую Гору помогает человеку избавиться от вредных привычек. Некоторые отнесутся к нему с улыбкой. Может быть, они и правы. Но один паломник, поднявшийся на гору с преодолением множества физических и духовных препятствий, уверял меня, что избавился от дурной привычки заглядываться на голубой экран. Что же, в нынешние времена освобождение от электронных призраков пока только виртуального ада дорого стоит. Улыбнись, недоверчивый читатель: как просто — немного потрудиться физически и освободиться духовно! Слишком просто! Но вот передо мной слово известного афонского подвижника, упомянуть которого придется еще, наверное, не раз: «Вот вы теперь пойдете по горе и будете на вершине Афона, там положите каждый по сорока земных поклонов с молитвою: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». И там оставьте каждый свои страстные привычки: если кто из вас имел пристрастие к табаку, курил или нюхал, – отселе оставь эту гнусную и богопротивную страсть: если употреблял напитки и особенно неумеренно, отнимая этим насущные потребности у семьи, то ради Господа, вкусившего за тебя оцет с желчью, положи в душе своей начало: отселе никогда не употреблять их; эти и многие другие, подобные им страсти, какими ты бы не обладал, оставь там, на горе и твердо в сердце своем положи впредь более не прогневлять Бога. Исполни это — и Господь всегда будет с тобой». Старцу Хаджи-Георгию, жившему почти при подножии горы, наверное, лучше нас были известны благодатные последствия восхождения.

Тут же мне вспоминается другая история, происшедшая в конце XIX века с двумя старообрядцами федосеевского согласия. Если смотреть с вершины на Святую Гору, то можно увидеть, что она образует как бы четырехконечный крест. Это заметил и преп. Афанасий. И, быть может, поэтому у паломников возник обычай вырезать на камнях четырехконечный крест и подписывать свои имена. Так вот что рассказывает спутник федосеевцев: «Между тем, рассматривая кресты и подписи фамилий, мои спутники вдруг оцепенели и изменились, глядя на близ лежащий осколок мраморной плиты с надписью и с четырехконечным крестом: они встретили на ней имена своих давно умерших родичей. Но что же их так смутило? То, конечно, что их родичи – прадед Ляпихин и внук его, были истые старообрядцы, а между прочим при посещении вершины афонской горы поступили вопреки святоотеческим заветам. Они, блюстители и распространители Федосеевского толка, сделали здесь на камнях, по примеру никониан, не только начертания своего звания, имени и фамилии, но, что всего ужаснее было для них: вырезали под именами своими большой четырехконечный крест, который есть по их толку крыж латинский и которого не только нельзя начертывать старобрядцу-учителю, но и, Боже упаси, занести случайно в дом свой. Ибо на того Христос, по Писанию, уже налагает язвы, все беды и проклятия, изреченные в Апокалипсисе, и тому человеку не будет прощения ни в сем веке, ни в будущем». Вот какие открытия ожидают иногда паломника на вершине Афона. И в случае со старообрядцами это был первый шаг к освобождению от заблуждения. Внизу их ждала встреча с карульским старцем и еще один шаг к прозренью. Так что «спортивное» мероприятие иногда может повернуть человеческую жизнь в нужном направлении. А иногда этот подъем становится только первой ступенью.

В XVI веке один старец воспылал ревностью по Бозе и хотел идти проповедовать слово Божие в страны, попираемые агарянами. Но как истинный монах он в начале обратился с горячей молитвой ко Господу здесь, на вершине. Совершил он всенощное бдение с двумя учениками в храме Панагии. И вот, в видении является ему некий светлый муж, убеленный сединами, и говорит: «Богу угодно, чтобы ты исполнил то, что задумано». После сего преподобный взошел на вершину и стал молиться, обратившись лицом к востоку. На рассвете он был в исступлении, как бы вне себя и видел ангела Господня, который принес ему три хлеба, черных по виду и сказал: «Возьми и ешь. Невозможно, чтобы вы не вкусили их». Преподобный Иаков, так звали старца, объяснил ученикам, что воля Божия на то, чтобы продолжить начатый ими путь, а три хлеба означают, что и все трое скончаются смертью мучеников. И отправился в Этолию и проповедовал христианскую веру, назидал и призывал неукоснительно выполнять заповеди Божии, данные в Евангелии, за что и был предан мученической смерти после долгих пыток в 1520 году. Рядом с ним, одесную и ошуюю, были повешены и два его ученика, как истинные послушники, разделившие участь старца. И по смерти не надлежало им разлучиться, и сбылось предсказанное старцем еще в темнице: «Мы опять будем вместе близ Солуня, в монастыре св. Анастасии». Там были положены их честные мощи, по обычаю выкупленные христианами у мучителей. Сбылось и другое предсказание старца, сделанное Селим-паше, прославившемуся своей жестокостью и умертвившему даже собственных братьев, и через 9 месяцев душа его разделилась с телом. Наверно, и поныне в келье Иоанна Предтечи близ Иверского монастыря есть источник, изведенный по молитве старца и названный «агиасмой святого Иакова». Вот куда иногда ведет дорога с вершины…

Да и здесь, на вершине, вспоминаешь былое величие былой России. Тут и русский иеродиакон, который по одному слову вселенского патриарха мог подвигнуть своих соотечественников на грандиозные работы, и русский антиминс в храме Преображения. Ипполит Федорович Красковский, человек весьма уважаемый, статский советник и корреспондент «Московских ведомостей», оставивший прекрасные воспоминания о первом русском игумене Пантелеймонова монастыря Макарии, приехал на Святую Гору с полным набором того времени интеллигентских заблуждений об Афоне. И тут произошло его первое, пусть малое, преображение. И он счел возможным, сбросив обувь карабкаться по скалам Карули, а от простуды по совету одного престарелого схимника лечился трехдневным совершенным постом, и лекарство оказалось самым надежным. Но о путешествии статского советника по Каруле поговорим потом. Скажем только о том, что увидел он здесь, на вершине, в ночь под Преображение: «Выползли из своих пещер на вершину Афона и старики столетние, были и молдаване, и сербы, и болгары, и черногорцы. Греков заполонили: всюду слышна русская или славянская речь». Дело, конечно, не в количественном превосходстве одних над другими, а в том вкладе, который делала некогда Россия в Афон. Пересох источник, и нечем оросить пустеющий и засыхающий вертоград. Число жителей в уделе Божий Матери сильно сократилось.

Но перед тем как сделать шаг вниз, хочется немного утешить пострадавшее национальное чувство, правда, примером тоже из давнего прошлого. Тоже прошлого. Каждому афонцу известно, что жить на самой вершине невозможно. И все же лаврский Проскинитрион, другими словами, путеводитель, напечатанный около 1775 года в Венеции, сообщает читателю, что на самой вершине подвизался русский пустынник, преподобный Савва.

Короче говоря, с горы мы спускаемся немного другими... Внизу разводим костер, чтобы сварить чай из шиповника. Но где взять дрова? Валера отламывает сук от полусгнившего дерева, из него выскакивает скорпион и какой-то своей частью прицепляется ему за палец. Но он так быстро стряхивает агрессора, что тот не успевает ужалить. Почти что эпизод из «Деяний апостолов», но все с учетом нашей немощи. А дальнейшие события дня как бы вытекают из его начала: дальняя дорога, но уже более легкая, несмотря на палящее солнце. Ночевка в Лавре, где в сумраке мы еще успеваем посетить бывшее языческое капище и место первоначальных подвигов преп. Афанасия.

Следующая ночь в Есфигмене. Гудящие ноги и здесь не дают мне сна. Всю ночь за окном гремят шаги: как в осажденной крепости, здесь не теряют бдительности ни на минуту. Так и должно быть, при любых обстоятельствах монастырь остается осажденной крепостью... А вот, когда осаду снимают, — тогда дело плохо. Забываюсь ненадолго сном и вновь просыпаюсь. Думаю о ногах, думаю о том, что нам много еще надо пройти здесь на Афоне, но больше, наверное, вне его. Валерий спит, спит и его сын Димитрий. Спи, Валера, кто знает сколько дорог еще у нас впереди... Бог знает. И сколько бы их ни было, мы всегда будем чувствовать, что начала их переплелись где-то в пустынных местах Афонской горы, с которой недавно нам, увы, пришлось спуститься...

Ссылки и комментарии
Архимандрит Иона. Афон. 1. Топография Афона и краткие сведения из истории местного монашества. Быт киновиального монашества, Сообщения Императорского Православного палестинского общества. 1911. Т. 22. С. 367.
Черкасов И.З. Глас с Востока о святых местах Афона и Иерусалима. Киев. 1895. С. 111.

Афонские были и небылицы

Гора Афон - место святое. По словам Евангелия, «где труп, там и собираются орлы». Поэтому на Афоне очень часто имеют место искушения. Тут и национальные распри, соблазнительное поведение многих иноков в прошлые времена, например, в 1821 году, когда афонские монахи не только духовно, но и физически попытались участвовать в войне за независимость Греции, и нынешний «евроремонт» на Афоне. Но подобные искажения - неизбежные земные спутники святости. Гора Афон - Гора Святая, такого места больше нет на земле. Особую роль в афонских искушениях занимают различные небылицы - устные и письменные. Небылицы можно разделить на три группы: левые, правые и так себе, посередине.

Первой яркой небылицей слева, то есть пытающейся принизить святость Афона, для меня явилась сказка некоего господина Д., опровергнутая еще самим Святогорцем. «Стараясь пресечь возможность всякой встречи с человеком, монахи (Афонские), отказавшиеся от света, делают и объявляют другим обет: убивать всякого, кто попадется им навстречу».
До этого не додумалась ни революционная, ни демократическая среда. Присниться же такое!
Но ни смеха, ни улыбки не могут вызвать небылицы, придуманные мужами учеными. К сожалению, видного ученого, немало сделавшего для нашей исторической науки, епископа Порфирия (Успенского) следует отнести к ним. Епископ слишком увлекся наукой и забыл, что есть другая наука, занимающаяся высшим знанием.

Почитайте:
«Мне столь приятно говорить умам правду, сколько горько вводить в заблуждение людей простых, которые верят всякой печатной книге, не имея ни времени, ни возможности проверять нашу братию книжную. При том, чем досточтимее Афон христианский, тем правдивее должно быть сказание о нем. Посему я пересматриваю и обсуживаю все тамошние предания о начале христианства с неумолимую строгостью, руководствуясь правилами исторической критики». Похвальное стремление ко всему подходить с рассуждением. Но если это подход чисто научный в стиле Вагнера из «Доктора Фауста», то результат не заставляет себя ждать: «Вывод первый: Богородицы никогда не было на Афоне!» «Почему?» - спросите вы. А потому что иностранцы неправославного вероисповедания ничего об этом не писали. Ничего об этом не говорят и греки в XVIII-XIX веке. Даже преподобный Никодим Святогорец молчит. Но кто же все это придумал, кто заставил иконописцев и художников написать соответствующие иконы и картины? И тут мы узнаем, что в 1659 году, при патриархе Никоне, вышла книга: «Сказание святого преподобного Стефана Святогорца о Святой Горе Афонстей и како бысть в жребий Богородицы». Там говорится об этом и приводится общеизвестное ныне предание. Что тут скажешь? И владыка находит слова: этот Стефан был болгарином, жил где-то около 1453 года, то есть во время падения Константинополя, следовательно, всего этого видеть сам не мог, и не стоит ему доверять: «Всякий здравомыслящий христианин, прочитав это сказание, поймет, что оно написано под влиянием воображения, которому все возможно: возможно и ветры на море направить, куда угодно, и каменных идолов заставить обзывать Аполлона суетным и клич кликать людям, и Богоматерь послать на Афон из Иерусалима». Не будем продолжать, напомним, что умный преосвященный, излишне увлекшийся наукой, что впрочем, было извинительно для его времени, забыл, что, кроме воображения, все возможно и Богу. Так что аргумент не принимается. Но Епископ Порфирий и сам чувствует некую неудовлетворенность и еще 17 страниц своей книги посвящает опровержению именно этой «небылицы». Такое впечатление, что если бы он сам присутствовал при посещении Богородицей Афона, все равно этому факту не поверил бы. Ведь действительно, откуда знать, что это действительно Богородица - паспортов тогда еще было, и с идентификацией личности дела обстояли плохо.
Значит, Афон и не жребий Богородицы. А ее покровительство монахам? Ее многократные явления, где она говорит о том, что Афон - это ее удел:
Это что - пустой звук? Для рационалиста - да. Где это написано, где сказано, какие при этом были свидетели? Где киноленты, магнитофонные записи? А если все запротоколировано и есть свидетели, то где же вера? Где ее место? И дальше владыка разворачивается вовсю и громит одно суеверие за другим

В других местах мы уже узнаем, что «Достойно есть:» не «Достойно есть», и все сохранившееся предание о возникновении этой молитвы - выдумка, а хиландарская икона «Троеручица» не «Троеручица». И вот уже уважаемый исследователь Востока с негодованием обрушивается на афонских писателей: «Я уже слышу этот повелительный голос, и, вняв ему, потому что это - голос сомнения здравого, а не чахотного, обсуживаю предание, о котором идет речь, с научной неодносторонностью, я изрекаю сущность правды, оповещенной нам легендарно». Главный аргумент против предания о даровании свыше молитвы «Достойно есть:» - существование двух изложений. В первом сам архангел Гавриил учит послушника этой молитве, а в другом - сама икона Божией Матери впервые произносит слова этой молитвы. Какой можно сделать вывод? Что в действительности этого не было! «Вот вам раздвоенная афонщина! Чему же тут верить, и чему не верить? А ведь двух разноречивых преданий об одном и том же событии принять нельзя. От них будет трещать голова! Что же прикажите делать? Просить афонитов, чтобы они показали нам литографию архангела Гавриила? А не покажут, так сказать им: не ходите вы к нам с вашими ссорящимися преданиями и не соблазняйте нас ими, да и не рассказывайте нам важных и таинственных событий, обмакнутым в сусло языком Вятского семинариста:»

Признаться, был момент, когда я засомневался: не принадлежит ли кусочек пальца, так хорошо зримый на иконе великомученика Георгия в монастыре Зограф, нашему ученому писателю. Помните, один владыка, не склонный всему верить, засомневался, что образ сей нерукотворный, потрогал его, и фалангу пальца так и пришлось оставить на этом месте. Но история ничего не сохранила о таком физическом недостатке епископа Порфирия, так что сомнения мои рассеялись: это был другой, но тоже сомневающийся владыка. Но к чему же приводят подобные научные изыскания? К выводам, которые могут принести немалый вред церкви. Обратимся снова к главному труду епископа Порфирия (Успенского) «Восток Христианский. История Афона». Наконец, наш ученый добрался до предания о посещении дочерью императора Феодосия монастыря Ватопед. Наверное, любой верующий христианин знает эту историю. Плакида приехала в Ватопед поклониться святыням и была остановлена Богородицей, которая запретила женщинам с этого момента посещать Афон: «Стой, не иди далее, да не постраждеши зле», - такие слова услышала Плакида. У греков даже есть специальное слово «аватон» для обозначения этого запрета. Но вот что пишет по этому поводу епископ Порфирий: «Бог внушает Плакиде войти в церковь не там, где вошли в нее монахи, а какой-то голос вопиет ей: «Стой не то, будет тебе плохо». Чей же это голос? Какой невидимка осмелился кричать так, несмотря на Бога, наставника Плакиды?» Если все христиане знают, то владыка почему-то не знает. Зато скорые на исторические фальшивки творцы нового мирового порядка, желающие положить конец «аватону» и сделать Афон общедоступным туристическим центром, могут услышать и подхватить голос «здравого» сомнения владыки: «Вот, видите, даже православные епископы сомневаются:»

В довершение всего надо отметить, что от епископа Порфирия досталось и известному афонскому писателю Святогорцу, который сам, как мы видели, разоблачал всякие небылицы об Афоне. «: В сказаниях его (Святогорца) об Афоне много ходячих бредней местных. Посему, настоящим и будущим писателям о сей горе советую не увлекаться этими сказаниями. Грешно говорить ложь и неправду о таком священном месте, каков Афон. Эта гора привлекательна только под освящением исторической правды». Мы не увлекаемся. Но хочется отметить, что «бредни» сами часто бывают предметом для исследований. Они раскрывают мировосприятие тех, кто их рассказывает и слушает. Они рассказывают более полно, чем исторические хроники, что волновало людей того времени, чем они жили и к чему стремились. Если они не всегда соответствуют реальным физическим фактам, то много говорят о духовном. Даже чистая ложь об Афоне, сочиненная представителями западной цивилизации, весьма интересный предмет для изучения. Ведь эти бредни говорят о том, каким желали видеть иностранцы и иноверцы Афон и каким они его видели. Но ученому-рационалисту этого, к сожалению, не понять.
Но надо все же отдать должное епископу Порфирию: как верующий человек он все же почувствовал, что зашел слишком далеко в своих изысканиях и свои сомнения подытожил так: «Не отвергаю их, но в ожидании будущих открытий на Афоне пользуюсь ими, как указателями исторических вероятностей, и как отголосками о начале христианства в афонских городах. Для меня ценна их сущность, а неумелая облицовка их дешева так, что не беру ее и в придачу».

Владыке Порфирию удалось остановиться вовремя, но не всем это удавалось. Вот что пишет некий архимандрит Михаил (Семенов). Судьба его неординарна. Выходец из еврейской семьи, принявший православие и достигший больших высот на церковном поприще, затем уклонившийся в революцию и сектантство, закончил жизнь епископом-самосвятом старообрядческой церкви. «Недаром на Каруле так часты в прошлом и так нередки в настоящем случаи религиозного безумия греческих монахов. Сколько монахов - говорят - полетело в пропасть в Карули, потому что дошло до Галактионовой (один мнимый подвижник, впавший в прелесть - П.Т.) мысли о своей победе над миром и над собою, до мысли о своем обожествлении и об ангельском достоинстве. Это безумие могло создаться на почве и большой религиозной экзальтации и на почве действительного, необычного, великого подвига». Случаи прелести у монахов и были, и, конечно, будут иметь место на Афоне, но из слов архимандрита можно заключить, что Афон кишмя кишит монахами, которые собираются прыгнуть в пропасть, и любой подвижник - это кандидат на подобный прыжок. Вот пример небылицы «слева» - унижение монашеского подвига.

Но, к сожалению, и в наше время, когда после многолетнего перерыва в общении с Афоном мы получили возможность не только читать о нем, не только посещать его, но и писать о нем, посыпались в мир разные небылицы. В наши дни эсхатологических ожиданий многие говорят о конце Афона. Естественно, есть и те, кто с нетерпением ожидает конца и желает этот конец ускорить. Афонских отцов во время запустения Святой Горы 30-ых годов XIX столетия Сама Божия Матерь успокоила, что нечего им волноваться, нечего ожидать конца Афона, пока Иверская икона находится на своем месте. Соответственно, был сделан вывод на все времена: пока Божия Матерь присутствует на Афоне Своей иконой в Иверском монастыре, беспокоиться нечего - история Афона продолжается. Более того, в «Вещаниях преподобного Нила Мироточивого» говорится, как это будет происходить. Перед этим потрясется весь монастырь, затем «Афон будет биться страшным шумом, будет исходить тонкий глас: когда будет уходить Лик Госпожи нашей Богородицы, то будет знамение такое: все церкви будут наклонены ради удаления Спасения:» Одним словом, все это будет происходить весьма заметным образом. Но несмотря на все это, рождаются небылицы.

Поэтому мы узнаем, что икона сошла со своего места и была уже обнаружена на пристани Иверского монастыря. Оттуда, дескать, она была возвращена. Не знаю, чья фантазия порождает подобные рассказы, но, мне кажется, делается это весьма искренне. Людям, говорящим и делающим все от себя, совершенно ясно, что уже пора и фантазии складываются в рассказы, проникают даже в печать. Еще современные небылицы рождаются оттого, что людей грамотных много, а Афон один. Соответственно, грамотный человек, побывавший один раз на Афоне, в Пантелеймоновом монастыре, и, быть может, посетивший еще 2 - 3 монастыря, куда проложены хорошие дороги, считает своим долгом поделиться своими впечатлениями. И это хорошо. Плохо только то, что при таком беглом знакомстве он путает названия и имена, в восторге забывая о том, что нужно потрудиться и кое-что проверить. Но еще хуже, когда такой человек слишком быстро составляет свое мнение и ставит всем оценки. Плохо, когда «двойку», но плохо и там, где незаслуженную «пятерку».

Достаточно известный в России писатель игумен N., проведя месяц на Афоне, написал книгу. Книга хорошая, написана литературно, но, увы, в историческом плане она никакая. Хорошо описаны его спутники, правда, весьма иронически, действие захватывает читателя, правда, поведение героев никак не может служить для него примером. Ломиться в закрытые монастырские ворота ночью - признак дурного тона. Тем более, залезать на второй этаж кельи и дубасить в окно, когда хозяин, возможно, молится, - также плохой пример для паломника. И уж совсем не понравилось мне описание игуменом N иеросхимонаха Стефана Карульского. Кто мы такие, чтобы давать оценку афонскому отшельнику, много лет жившему весьма аскетически на Каруле. Да, были у него странности, была болезнь, но можем ли мы, не знающие что такое аскеза, судить его? К тому же автор, то ли из-за личного пристрастия, то ли по ошибке, исказил даже облик отшельника: «худенький невысокий отшельник, невысокого роста, в засаленной скуфейке:» Да полноте, о. Стефан ли это? Сербский монах был сильным человеком высокого роста. Надо отметить, что он мог выкинуть «штучку». И невольно закрадывается мысль, что «невысокий и худенький» мог бы хорошо проучить незадачливого писателя, попадись он ему в руки: Чтобы не фантазировал.

Также он прошелся и по «Толику», тогда еще мирянину, а ныне всем известному монаху. Я не сторонник того, чтобы прятать все негативные моменты, но что полезного извлечет читатель из подобных портретов? По крайней мере, не нам, живущим в миру, учить духовной жизни монахов, не нам и производить над ними суд. И вообще, для чего извлекать чьи-то личные недостатки на всеобщее обозрение? Это задача либерального журналиста, а не духовного писателя.

Но, это все вопросы как бы частные, не вызывающие всеобщего интереса. Но есть и некие темы, которые не могут оставить равнодушными никого. Это и вопрос о «таинственных афонских старцах», иногда являющих себя обыкновенным людям. Наверно, повторять здесь общеизвестные истории, многократно пересказанные, не имеет смысла, но все же напомним некоторые из них. Так, один молодой монах случайно застал необычные похороны: шестеро старцев хоронило седьмого. Молодому монаху они предложили восполнить число. Он пошел взять благословение у своего старца. Но после этого он со своим старцем не могли найти ни тех старцев, ни той поляны. Подобных рассказов сейчас известно много.

Кто же такие эти преподобные отцы?
Некоторые считают, что это преподобные отцы, некогда подвизавшиеся на Афоне. Святая Гора, как никакое место в мире, приближена к Небу, поэтому и преподобные являются здесь довольно часто, и в некоторой степени даже закономерно. Другие считают, что это монахи, живущие в пустыне. Они живут не просто в уединении, но и особым чудесным образом скрываемы от других людей. Ведь, если бы о них узнали, то в пустынь устремились бы сотни, тысячи людей, и это была бы уже не пустынь.

В связи с этим хочется вспомнить историю, происшедшую во второй половине XIX века. Один мирской человек ехал на муле из Есфигмена в Руссик к пароходу и очень спешил, чтобы доехать к вечеру, ибо с рассветом пароход отправлялся. Но Богу было угодно устроить так: около монастыря Ксенофонт путник сбился с пути и, пытаясь выйти на нужную дорогу, заблудился так, что попал в непроходимые дебри, спустился в какой-то овраг, из которого уже не мог выбраться. Пришлось ему заночевать в этом овраге, и ночевка, понятно, была весьма невеселая. На рассвете, когда он искал место, где можно было бы подняться, он увидал в расселине молившегося нагого старца. Белые седые волосы его опускались гораздо ниже плеч, и он был, по-видимому, очень стар. Мирянин поспешил к старцу, который его вроде бы не замечал, но когда человек приблизился к нему, каким-то образом почувствовал его приближение и скрылся в расселине. Как ни искал его путник, все было безуспешно. И тут довольно скоро он нашел тропинку и отправился уже не в Руссик, ибо на пароход он безнадежно опоздал, а в Ксенофонт, чтобы разузнать об удивительном старце. Выслушать его рассказ собрались все монастырские старцы. После некоторого раздумья вдруг они вспомнили, что много лет назад один монах-схимник ушел в пустыню. Он долго просился у настоятеля отпустить его в уединение, но тот не давал ему благословения. И вот однажды он тайно ушел сам, без благословения настоятеля. Видите, тут было дано вполне рациональное объяснение подобной встречи. Хотя не понятно, как подобный монах мог прожить долгие годы без кусочка сухаря, питаясь только тем, что давала ему пустыня. Тогда, очевидно, это был святой, в подвиге уподобившийся преподобной Марии Египетской. Никогда мне не приходилось встречать человека, который видел какого-нибудь таинственного старца. Разве, что тут можно вспомнить случай с моими приятелями. Были они людьми весьма шумными и часто вздорили между собой, когда шли по Афону. Однажды одного из них нагрузили в монастыре большой поклажей и попросили передать ее в болгарский монастырь Зограф. Идти до Зографа совсем недалеко, но все в гору и в гору. И мой знакомый, хотя и был человек физически сильный, быстро устал. А тут на него стал ругаться его спутник: зачем, мол, взял тяжелую ношу и, рассердившись, ушел далеко вперед. И тут появился пожилой монах с мулом, сам предложил нашему паломнику подвезти груз. Вот груз был доставлен к вратам монастыря. Друзья встретились вновь и опять стали ругаться. И тут вспомнили про старца и решили его поблагодарить, но никого вокруг не оказалось: ни монаха, ни мула. Они спросили в монастыре про своего помощника, но там только пожали плечами: такого монаха нет в монастыре, а в округе совершенно нет келиотов. Не знаю, к какой категории отнести этого старца, но мне кажется, это был очень хороший монах.

Недалеко от Пантелеймонова монастыря, километрах в двух на северо-восток, находится заброшенная Георгиевская келья. По преданию, существует она уже около 900 лет. Ранее вокруг нее жило множество пустынников в пещерах, которые приходили в келью по праздничным и воскресным дням, чтобы причаститься Святых Христовых Тайн. В 1863 году она была обновлена для великого подвижника - иеросхимонаха Илариона, грузина, бывшего духовником последнего Имеретинского царя, Соломона II. Именно здесь окончил свой жизненный путь великий старец 14 февраля 1864 года. Мне не довелось бывать в той келье, но Валера в нее поднимался, но после совершенно забыл туда дорогу. Там ему показывали останки святых безвестных подвижников, которые были желтого цвета и благоухали. По афонским понятиям - это признак святости. Раньше было много святых отцов, которые в безвестности заканчивали свой жизненный путь в пещерах: Теперь этому мешают вертолеты, лифты и автомобили.

Во владениях Великой лавры, в месте называемом Вигла, есть «пещера отлученных». Свое название она получила от останков трех монахов лавры, которые были латиномудрствующими. Они страшны и говорят, что даже когда-то один паломник упал в обморок при виде этих совсем не святых «мощей». И пещеру пришлось замуровать. Мы давно хотели узнать об этой пещере. Но нам никто не смог рассказать о ее местонахождении. То ли не знали сами, то ли скрывали.

Любят кое-что прибавить афонские отцы к биографиям своих сподвижников. Так, карульский иеросхимонах Никон стал не только генералом, но адъютантом Его Императорского величества, а тоже карульский иеросхимонах Стефан, о котором уже говорилось чуть выше, начальником четнического штаба.

Но все же, видимо, подвизались здесь на Афоне видные русские люди, о которых мы мало знаем. Так если верить пантелеймоновскому «Душеполезному Собеседнику», в XVIII столетии на Афоне подвизался русский архиерей. Как он мог здесь оказаться, как мог быть отпущен из России, где все архиереи испокон веку и на виду, и на счету, - непонятно. Близ монастыря Дионисиат наверху была маленькая келья, в которую мог забрести разве только местный пастух. Он-то и нашел в этой уединенной келье бедно одетого мертвого монаха. Братья из монастыря, пришедшие с пастухом, увидели надпись на стене. Она была на русском языке и гласила: «Я, смиренный епископ русский, для приготовления к будущей, вечной жизни оставил все и приютился в этой святой горе, для спасения души; кто найдет труп мой, прошу ради Христа Бога нашего, предайте землю - земле». Вот такая быль. Теперь эту быль никак не проверишь, свидетелей за давностью не найдешь, но я уверен, что подобные архиереи могли и были на русской земле. А что касается греческих владык, то если перечислять всех, живших на Святой Горе как простые монахи, то список выйдет весьма значительный. И ныне на Афоне подвизается один архиерей, так что традиция не утеряна. Но, зная нашего русского православного странника, который наверняка попытается получить благословение, совет или наставление у такого богомудрого владыки и устремится к нему, не взирая ни на какие природные преграды, боюсь даже намеком обозначить местность, чтобы не нарушить его уединения.
Описание же афонских былей и небылиц не закончено, потому что они будут появляться и распространяться, пока существует Афон. Так что эта глава книги остается незаконченной.

Что такое Каруля?

Но мы попадаем на Карулю другим путем нежели Барский. Он шел от скита Св. Анны, минуя Малую Анну, мы же подплываем к маленькому бетонному выступу пристани. Здесь делают остановку корабли, плывущие из Дафни в Кавсокаливию. Эта пристань общая для Карули и Катунак. В прошлом году мы вступили на эту, можно сказать, легендарную землю, о которой слышали много рассказов, не лишенных некоторого налета фантазии.

Тогда почти на самой пристани нам повстречался некий странный монах. Особое удивление вызывала его одежда. Обычно афонские жители, когда путешествуют, заправляют полы подрясника за пояс, а то в иных местах очень просто запутаться в одежде и свалиться в какую-нибудь щедро распахнувшуюся пропасть. Трудно было понять, есть ли на этом монахе подрясник, зато снизу явно проглядывались спортивные штаны, которые в России почему-то называются тренировочными. Плюс ко всему растерянный вид. Он стоит около нас и как-то мнется, озвучивая паузу какими-то междометьями. Мы не сразу догадываемся, что перед нами знаменитый архимандрит Стефан, прозванный карульскими насельниками «папа-краль». Это прозвище родилось из-за смутных пророчеств о. Стефана, что он будет королем Сербии, и за ним то ли прилетят на самолете, то ли приплывут на подводной лодке. Этому, разумеется, никто не верит, хотя о. Стефана уважают за те прежние подвиги, которые вроде бы и не из числа фантазий. Он, о. Стефан, - главный карульский долгожитель. Мало, наверно, кто точно скажет, сколько он здесь провел лет. Еще труднее определить его возраст. А монахи не любят лишних сведений и вопросов. Поэтому вряд ли кто скажет, сколько ему лет. Но должно быть уже немало, так как в бытность о. Стефана в Сербии нынешний патриарх Павел успел у него побывать в дьяконах. Да и про о. Стефана известно, что он служил в штабе четнической армии, а это, как ни крути, было более пятидесяти лет назад. Наконец-то мы узнаем, кто перед нами, по высокому росту и по спутавшимся длинным седым волосам. Силой, говорят, он в молодости обладал большой. Таким мы его видели на фотографиях, таким описывали его нам разные афонские рассказчики. Скоро объясняется и причина растерянности старца. За три дня до нашего приезда полностью выгорела его келья вместе с храмом и обширной библиотекой. Известно, что о. Стефан забрал к себе в келью главу Никодима Карульского и неизвестно, уцелела ли она после пожара. Это нам объяснят позже. Как и то, что до о. Стефана в сгоревшей келье жил о. Софроний (Сахаров) - известный составитель книги о преп. Силуане. Позже мы встретим «папу-краля» на корабле, плывущем в Дафни, куда он направлялся, чтобы покинуть Святую Гору, но был возвращен одним из молодых сербских карульцев. На корабле о. Стефан стал центром внимания, множество пассажиров, среди которых и иностранцы, неведомо как прознавшие об архимандрите, устремлялись к нему. И всем он показывал фотографию из календаря, на которой виднелись сербские солдаты и сопровождал кратким комментарием на сербском языке. Мы подумали, что он так обосновывает свою миссию в Сербию, не состоявшуюся в тот год, но совершенную им в следующем году вследствие повторного пожара, положившего конец всем строительным начинаниям. После отъезда довольно скоро пришла весть, что «папа-краль» поучил в Сербии одного тамошнего епископа с применением физических средств. Наверное, епископ имел необходимость в подобном уроке.

Заканчивая о «папе-крале», хочется заметить, что, конечно, его поведение и его рассказы вызывают удивление и улыбку, но не надо забывать, что среди карульцев это подвижник с самым большим стажем, и насельники свободного карульского братства ожидают его неизбежного возвращения, нимало в этом не сомневаясь. И несмотря ни на какие выходки, карульцы считают его подвижником. А там Богу ведомо, а не нам грешным. Правда, позже я узнал, что о. Стефан болен распространенной в миру болезнью - склерозом, и надеяться на его возвращение из сербского монастыря, где он живет под надзором своей родственницы-монахини, не приходится. Нам же во время двух этих встреч не удалось поговорить с о. Стефаном, то ли из-за незнания сербским подвижником русского языка, то ли из-за таинственного нежелания. Хочется еще добавить, что многих афонских подвижников считали прельщенными...

В этот приезд нас ожидала грустная новость, которая огорчила нас еще больше: сгорел один из лучших храмов на Афоне - храм свят. Иннокентия Иркутского с приделом преп. Давида Солунского. Это келья о. Симеона. В наш второй приезд мы повстречали его еще в Дафни. Как всегда, состоялось радостное знакомство. У меня этих знакомств с о. Симеоном было уже минимум четыре, и каждый раз он расспрашивал меня с большим интересом. Это черта, видимо, всех афонцев. При размеренности их жизни и, в общем-то, небольшом количестве паломников из России они умудряются забыть вас, и когда вы приезжаете через год, то они вас вспоминают с трудом и не всегда успешно. Это не похоже на тактическую хитрость и скорее свидетельствует об отрешенности от мира. Хотя, возможно, сказывается и некоторое переутомление от малоспания.

Вот мы вновь проплываем мимо отвесных скал, к которым прилепились едва заметные издалека маленькие карульские келейки. Лет сто назад вот также проплывал пароход, с борта которого один русский монах с удивлением взирал на эти сооружения. Рядом стоял немец, он даже не удивлялся, а просто не верил, что это человеческие жилища. Разве можно жить в такой конурке над пропастью? Видимо, русский монах знал немецкий и вступил с ним в спор, убеждая его, что там живут настоящие монахи. И вдруг спор их был разрешен необычным способом, из одной каливки наружу высунулась седовласая глава подвижника, украшенная длинной белой бородой. Немец был сражен.
Мы помогаем о. Симеону выгружать многочисленные передачи и посылки для карульцев и говорим о том, что в прошлом году так и не зашли в этот храм, так как у о. Симеона были гости, а второго раза, на который мы всегда надеемся, Бог не дал. Храм этот был построен известным подвижником - схимонахом Иннокентием Сибиряковым, бывшим сибирским золотопромы-шленником, скончавшимся в 1901 году. Он оказал немалую помощь строительству Андреевского собора, который был завершен за год до кончины о.Иннокентия. Описания скита говорят нам о могиле этого отца около скита. Можно представить себе и благолепие карульского храма. Теперь только представить. Затем в этой келье подвизался другой известный подвижник - о. Парфений. И о нем мы, увы, можем вспомнить очень мало. Как много поглотило время и нерадение... А жизнь эта, законченная в единственном в мире месте, где не рождаются, а только умирают, без сомнения могла бы украсить Афонский Патерик. Известно только, что он был великим князем1 и, по собственному его воспоминанию, играл в детстве с будущим греческим королем Георгом II. Многие афонские монахи ощущали, как от него исходило благоухание... Всего лишь два факта... А что между ними?.. Можно только догадываться: смирение, добровольная нищета и многие подвиги.

«Когда он открыл мне калитку своей кельи, я увидел его перед собой, как символ победы над мирской славой и суетой. Аристократическая, благородная фигура, одетая в порванную рясу» (Архимандрит Херувим «Из удела Божией Матери»). После о. Парфения в этой келье подвизался о. Симеон, а затем иеромонах Серафим родом с Дальнего Востока, учеником которого и был о. Симеон, ныне переживающий такую трагедию.

Поднимаемся выше и попадаем в келью о. Х. В первый свой приезд мы его не застали, но сейчас он на месте. Он с радостью принимает нас. В его келье нас ждет радостное открытие. Мы видим главу известного карульского старца - схиархимандрита Феодосия, бывшего преподавателя Казанской духовной академии, прибывшего на Святую Гору в конце 80-ых годов XIX столетия и отошедшего ко Господу в 1938 году. Отец Х. разрешает нам сфотографировать наперсный крест старца с частицей Животворящего Креста Господня и честную главу этого подвижника. О. Х. - один из старейших обитателей этого скита, сам хороший фотограф и кроме того, пожалуй, единственный собиратель истории Карули. Здесь он провел более 20 лет. Говорят, что он когда-то был полицейским, охранником президента, и вот теперь он на Каруле. Пламенно любит свой народ - греков, вернее, эллинов, как он их называет. Но эта любовь к своему народу, который велик своими заслугами, не умаляет в его глазах другие народы, а как вода из переполненного сосуда изливается вовне и напояет все окружающее. Этот схимонах любит русских: а как ему не любить, если недавно практически вся Каруля была русской и фотографии многих представителей ее, наверняка, покоятся где-то в его архивах. Он имеет много друзей в России, и после знакомства с о. Х. нам придется выполнить долг любви: развозить посылки в Данилов монастырь, в Лавру. Подумать только, он четыре раза бывал на Соловках (вот посрамление нам), был практически везде в России, даже в Иркутске и на Дальнем Востоке. Да... А ученые монахи спорят и ругают греческий национализм, нынешний и прежний. Он действительно имеет место и немалую силу, и с этим вредным явлением нам еще придется столкнуться здесь, на Афоне... Но дело, как видно, прежде всего в благочестии, а ни в чем ином. В келье о. Х. до него спасался дивный старец, молитвенник, о. Нил - «пожилой русский исихаст совсем не знавший греческого языка», - так о нем написал архимандрит Херувим.

Но дальше в путь. Вот и келья старца Феодосия. Здесь Троицкий храм. В прошлом году мы удачно попали на воскресную литургию, совпавшую с днем преп. Серафима Саровского. Служили наши русские отцы, временно проживающие там. Подходя к этой келье, невольно вспоминаешь слова из книги Маевского, врезавшиеся в причудливую и капризную, часто непокорную, но иногда приносящую нам нечаянную радость, память. Эти описание старца открывает нам все, что может и должно быть открыто: «За калиткой послышались старческие шаги, прогремел отодвигающийся засов - и вслед за тем, на фоне темнаго четырехугольника открывшейся дверцы, появилось перед нами прекрасное лицо старца-пустынника, одно из замечательнейших человеческих лиц, какия мне когда-либо приходилось видеть в жизни... Оно было чистым, открытым, обрамленным белыми как лунь волосами головы. С такой же белою бородою, ниспадавшею на ветхую монашескую ряску. Но что было самым замечательным, самым чарующим на этом светлом старческом лице, - это лучистые и ясные глаза, которыми он как бы обнимал и привлекал к себе всякого приближавшегося. Привлекательна была и его добрая, детски ласковая улыбка, как бы озарявшая все вокруг каким-то нездешним тихим светом, не имевшим ничего общего со светом солнечным, щедро лившимся на прекрасную афонскую природу».
Келья о. Феодосия в период его жизни на Каруле стала как бы местным центром. Кто бы не посетил эти места, обязательно оставлял описание своей встречи с о. Феодосием. Будь то писатель Зайцев или униатский монах. Но, к сожалению, эти описания мало что говорят об о. Феодосии.

Период споров об Имени Божьем застал о. Феодосия на Катунаках. Ему пришлось сыграть немалую роль в этих спорах. Именно он ознакомил старца-безмолвника Каллиника с существом разногласий. О. Каллиник написал небольшой труд об именах Божиих, который по преданию, так понравился нашему императору. Ни мне, ни моим спутникам не довелось читать трудов о. Феодосия по поводу споров об Имени Божьем, но знаем, что ему была пожалована грамота от Священного Синода и подарен в благословение образ Всемилостивого Спаса. Но составленную им книгу в защиту старого стиля нам довелось держать в руках. Называется она: «Учение Православной Церкви о Священном Предании и отношение ея к новому стилю». Автор не указан, а написано, что составлена она афонскими ревнителями благочестия. Спасибо о. Феодосию.
После отца Феодосия здесь подвизался и его ученик Никодим, тоже известный русский старец, особенно почитаемый в русском зарубежье. Маевский описывает своего проводника, указывавшего путь к старцу, еще молодым, как «коза, перепрыгивающим с камня на камень». Но прошли годы в подвиге и молитве, и он сам стал известным старцем, к которому обращались за советом и помощью многие американские иерархи. Кончину этого святого старца описывает Павле Рак в своей книге «Приближения к Афону». В конце жизни Бог даровал ему немощи, которые старец воспринимал как благодать. Старец забыл все: и свое далекое прошлое в России, и многое из своей прежней афонской жизни, и даже все молитвы, так что для него осталась только одна молитва: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». И этих слов ему было вполне достаточно. Это наука и для нас, надеющихся в многословии своем быть услышанными.

Дальше Каруля становится настоящей Карулей, знакомой нам по многим описаниям. По всему пути, метко прозванному о. Х. «московской улицей», протянуты цепи. Без них ходить здесь было бы довольно опасно и подсилу, наверно, только опытным альпинистам. По цепям же может пройти любой, и пишущие «всякие ужасы», мягко говоря, преувеличивают. Упасть можно, только выпустив цепь из рук. Тем не менее, хозяин кельи, в которую сейчас нас привел «проспект», монах Пахомий, окончил свой земной путь именно таким образом - тело его выловили из моря. Что случилось, разумеется, никому неизвестно. Было это лет двадцать назад и, видимо, с тех пор келья эта стоит пустая. Кажется, что нет ни одного уголка в этой келье, которого бы не коснулось разрушение. Говорят, что «время - лучший лекарь», но оно и лучший разрушитель. Каруля, опустевшая в период упадка афонского монашества в XX веке, сегодня постепенно заполняется монахами и ищущими монашеского жития. Может, когда-нибудь мы встретим насельника кельи Рождества Христова.

«Московская улица» приводит нас в келью серба - схимонаха С., ставшего нашим хорошим знакомым. Вот большой сербский флаг - сразу видно, что славная история славянских народов здесь пользуется почитанием. Не так давно здесь подвизался датчанин - иеромонах Антоний, составитель редкой по содержанию книги «Жизнеописания афонских подвижников благочестия XIX века». Тот, кто считает, что времена великих подвижников прошли, может прочитать в этой книге жития иеросхимонаха Арсения, Хаджи-Георгия, Пахомия-серба и других, по своим подвигам ничем не уступающих древним афонцам. Так что дело не в том, что времена не те, а в том, что мы не те.

Да что там Афон и прошлое столетие, откроем книгу инока Всеволода Филипьева: «Когда в Словакии была установлена советская власть ему (иеромонах Савва, бывший насельник Джорданвилльского монастыря) пришлось принять на себя подвиг юродства. В течение трех месяцев он ничего не вкушал, кроме Святых Тайн, которыя потреблял после литургии ежедневно. Потом он ослабил пост, но все равно в последние три года своей жизни не ел даже хлеба и не пил чая, а питался только несоленой вареной картошкой, да и то не ежедневно, а через каждые пять дней». Так что философствование о современном слабом человеке - это лукавство, которое делает нас жителями мирских угодий, участь которых - тление, а не насельниками, пусть будущими, вечных небесных обителей.

У самой двери в келье нас встречают два черепа - останки ранее здесь подвизавщихся. Это напоминание о смерти, которое необходимо и монаху, и мирянину. На одном из них еще можно прочитать имя - Иосиф. Долгие часы мы проводим за беседой с о. С. Стены кельи его увешаны множеством икон. Он собирает все знамения нынешнего времени. У него можно найти репродукции всех новоявленных чудотворных икон. Долгий разговор о последних временах...

Дальше забираемся наверх в келью вмч. Георгия - самую древнюю келью Карули. «Там точию есть церковь мала, в честь святого великомученика Георгия создана, и три келейки, от неких добродетельных пустынножителей сербских созданная, иже тамо скитахуся. Во время же моего странствия греки жительствоваху, зело благоговейнаго и подвижнаго жития, три числом, един иеромонах, другий монах, а третий черноризец, подначальный, послушный, мало что от рукоделья, более же от милостыни ради нужднаго и неудобоприступнаго их места». Но не доходя до кельи вмч. Георгия, мы сворачиваем направо и поднимаемся по круче в Иверскую келью. Когда-то здесь жили два русских монаха: Александр и его ученик Андрей. Когда старец, подвижник высокой жизни, умер, то ученик его впал в прелесть и чуть не погиб. Однажды его нашли обезумевшим, и только незадолго до смерти он пришел в разум и все рассказал. Ему явился «Христос», отшельник поклонился ему до земли и увидел козлиные ноги. Бес расхохотался и вошел в него через рот. Это история из карульского предания, и мы несколько раз ее слышали. Ее же, видимо, рассказывает и Павле Рак в своей книге. В этой келье нелегко жить: если другие размещаются на небольших ровных площадках, то эта напоминает крошечную квартирку, вокруг которой кругом обрыв. Если в обычной местности бывают спасающиеся в затворе, то здесь все в какой-то мере затворники. Если даже очень захочешь, не будешь часто карабкаться в соседнюю келью. Если даже можешь что либо купить в Дафни, то сначала подумаешь, как это потащить по скале.

Мы возвращаемся обратно к развилке и вот, преодолев несколько метров тяжелого подъема, добираемся до сердца Карули - Георгиевской кельи. Теперь есть время немного отдышаться. Отдыхая, вспоминаю о том, что в начале века, да и после революции Каруля была русской. В то время на Каруле было 40 насельников! Сейчас Каруля опять наполняется монашествующими. Но сколько их здесь? Ну, десяток. А тогда сорок... Каруля считалась самым суровым местом на Афоне. «Ибо воскрилие горы, мню еще от потопа сице отвалися, яко аки стена стоит единокаменна, в широту на пятьнадесят сажней, в высоту же в дважды и трижды толико, и тамо мало места сравненного с велим трудом, на нем же стоит церковь с кельями. Такожде и там дождевою живут водою и некою дикою капустою, естественно в разселинах каменных родящеюся. Место оное паче всех безмолвнейшее есть и теплейшее. Аще же и близу над морем стоит, но отнюдь не имать пути к морю, понеже несть тамо брега, но вертепы и пропасти страшни и естествении камени превысокие...». Да, пути к морю здесь совсем нет, это просто скала, и с моря такая келья имеет вид неизвестно как прилепившегося к стене ласточкина гнезда. Стена кельи тесно прижимается к скале, так что есть только узенький проход, который ведет в самый конец Карули. И тропинка эта ведет на Катунаки через келью Даниэлев, как называют ее карульцы. В стене этого маленького проходца есть окошко в маленькую карульскую костницу. Чьи же честные останки там покоятся? Открываем дверь и попадаем во двор храма, где растет пара деревьев. Гигантский алоэ или подобное ему растение. По Барскому, вокруг храма было три кельи, построенные «от неких добродетельных пустынножителей сербских». Но сам путешественник застал уже греков, «зело благоговейного жития». В усыпальнице поем вечную память схимонахам Варсонофию, Паисию, Зосиме, Иннокентию и Никону. Располагаем небольшими сведениями только о последнем. Небольшими по объему, но зато какими сведениями.

Иеромонах Никон был царским генералом, говорят даже адъютантом Его Высочества Великого князя Андрея Владимировича. Последний рубеж этого офицера, который он оборонял, был здесь, на греческой земле. Здесь последнее место его служения, последняя крепость, комендантом которой он был. По карульскому преданию его приезжал навещать, вернее, приплывал на подводной лодке, какой-то болгарский генерал. Армией командовал наш генерал тоже достойной. Мне попалась в руки маленькая книжечка с житием схимонаха Тихона, учеником которого был всемирно известный старец Паисий. Так, из жизнеописания старца Тихона мы узнаем, что он пятнадцать лет подвизался в пещере на Каруле и по воскресным дням ходил причащаться в келью, расположенную над его пещерой.

Да, вот такое здесь обитало братство. Мы рвем стручки с дерева, раскинувшего свои ветви рядом с кельей, - нам кто-то объяснил, что это акриды. Пробуем жевать - есть можно. Но теперь главное: мы открываем храм и поклоняемся его святым иконам. Какие только старцы не приходили в этот карульский собор, описанный еще Барским. О том, кто совершал здесь Святую Евхаристию, хочется сказать словами архимандрита Херувима, который застал его живым. Простите за длинную цитату, но мало, наверное, найдется тех, кто не прослезится, читая этот маленький эпизод: «Затем я пошел в исихастирион русского аскета Никона. Открылась дверь, и показалась эта замечательная личность. Он первый сделал поклон и что-то сказал по-русски. Я слушал его, ничего не понимая, смотрел на него и поражался. Вот, - думал я себе - небесный человек, который находится еще на земле! Сколько раз хотелось бы нам повстречаться в жизни с такими людьми! Я верю, что самое черствое, самое напоенное мирскими помыслами сердце не может остаться не взволнованным и безразличным перед величием, которое являют дикость места и покой, безмятежность этих людей: оно открывает, смягчает, умиляет...

Когда я попросил у него какой-нибудь сосуд, чтобы положить ему немного варенья из айвы, которое мы обычно варили в своей каливе, он отказался. Однако уступил, когда я стал настаивать. Пошел и принес мне глиняную тарелку. С первого взгляда было заметно, что он много раз использовал ее, не моя. Ясно были видны остатки пищи! На какой-то момент я заколебался, можно ли положить сюда варенье. Однако старец поняв мое замешательство, заулыбался и сказал мне на ломаном греческом:
- Я пустынник, пустынник я.
Я положил варенье на эту отталкивающую для нас, обычных людей, тарелку. Я был взволнован строгостью, порабощением плоти и чувств старого аскета. Кто знает, как он использует это варенье... Может, как древние аскеты, которые наливали воду в еду, чтобы она утратила свой вкус, и чтобы таким образом не услаждать своего вкуса.
В одном порыве я склонился, чтобы ухватиться за его подрясник, поцеловать ноги, однако он успел раньше меня. Одним незаметным движением он оказался передо мной коленопреклоненным головой до земли. Услышал, как он, находясь в таком положении, шепчет: «Благодарю. Благодарю...» Это был незабываемый пустынник - высший офицерский чин русской армии, знавший несколько языков, всесторонне образованный отец Никон». Отец Никон отошел ко Господу в 1963 году2... В последние годы в келье жили разные обитатели из России. Нам удалось познакомиться со схимонахом Иоанном. Немало времени мы провели в беседах с ним за столом у большого алоэ. Несколько раз приходилось нам спускаться к о. С., где мы ночевали в кромешной тьме. Конечно, спорили и искали виноватого, из-за которого пришлось так задержаться и превратить спуск в рискованное предприятие.

Принц Чарльз, частый гость Афона, однажды прибыл с визитом в келью Даниэлев, возвышающуюся над Карулей. Это богатое братство протянуло на самый верх каменную лестницу и, таким образом, связало свой маленький монастырек с помощью гужевого транспорта с карульской пристанью. Этот транспорт не портит воздух выхлопными газами, но удобряет почву своими отходами. Бедный принц оказался в сложном положении, балансируя между этими продуктами жизнедеятельности мулов, так что Каруля встретила представителя царствующего дома не очень дружелюбно. Зато встречающие оказались достойными этой роли. Принц очень удивился, узнав, что среди представителей русского населения Карули есть и бывший врач, и бывший юрист. Это и был как раз наш знакомый о. Иоанн.
Прямо под кельей находятся три пещеры. В какой-то одной из них подвизался о. Тихон. Самая большая пещера имеет несколько длинных проходов. Продираемся через заросли кактуса и попадаем в эту пещеру. Хотя идти, а, вернее, ползти, совсем недалеко, но даже, вооружившись фонарем, испытываешь некоторый страх. Стоишь на четвереньках, и кажется, что каменные своды вот-вот сомкнутся и задавят тебя. Почти сразу попадаешь в большое подземное помещение, а далее пещера разветвляется: нам налево, направо тоже проход, в относительно широком пространстве видим аналой. Вот где подвизались вы, святые отцы! Честная глава одного из них находится в самом начале пещеры. Как возможно жить в подобной пещере, особенно зимой? Но многие афонцы жили в таких пещерах. Вспомним хотя бы упоминавшегося здесь Пахомия-серба. Вход в пещеру, где он жил, иногда заваливало снегом.

Ранее здесь все было не так. Гораздо позже мне удалось разыскать на странницах издания Пантелеймонова монастыря «Душеполезный собеседник» описание этой пещеры, сделанное в конце XIX века. С удивлением паломник обнаружил внутри скалы маленькую калибочку (в то время чаще всего говорили не «калива», а «калиба», наподобие тех, которые располагаются обычным образом наружи. Эта калибочка была построена из досок, и представляла собой одну комнату с несколькими иконами, перед которыми висела небольшая лампадка. На тот момент эта калибочка опустела, подвизавшийся в ней старец умер в одном из русских афонских скитов. Так иногда безвестно уходят из мира великие подвижники... Но вид этой калибки так вдохновил паломника, что он запечатлел на страницах журнала слова, лучше которых невозможно найти, чтобы охарактеризовать это место: «Вот где тишина, совершеннейшее безмолвие, как бы совсем вдали от всего живого, где-то далеко внутри огромнейшей скалы, куда не достигает ни шум, ни плеск моря, ни вой ветра, ни голос человека, никакое живое движение, ни крик проезжающих по морю лодочников. Вот где удобство к самовниманию, к самоуглублению... Нет, не моя рука, не мой ум может это выразить, да едва ли это объяснимо. Только тот, кто тут поживет, насладится плодами такового совершеннейшего безмолвия, тот и может ощущать все богатство для души и духа, какое можно тут приобрести с помощью благодати Божией».

Еще дальше. Вот виден свет. Это выход. Здесь небольшая площадка над пропастью, на которой заметны следы пребывания человека. Некоторые современники пытаются подражать старцам. Но им частенько приходится иметь дело с полицией. Чтобы здесь жить, надо иметь хотя бы греческое гражданство, а лучше всего - хотя бы молчаливое согласие на это лавры. Иначе возможен конфликт с полицией. Возвращаемся обратно бодрее: известной дорогой всегда идти легче. Покланяемся честным останкам спасавшегося здесь старца. Скорее всего, это честная глава греческого старца Варфоломея, который был суровым аскетом и подвизался в сухоядении.
Под Георгиевской кельей спряталась небольшая каливка, по внешнему виду более напоминающая курятник. Вряд ли кто-нибудь вспомнит, кто здесь подвизался. Чуть ниже - объемная пещера, к которой приделан небольшой балкончик. Здесь когда-то подвизался русский иеромонах Серафим, это единственное, что можно сказать о ее обитателях. Да еще, что там и теперь переносит тяготы отшельнической жизни наш соотечественник. Сейчас в этой пещере даже неплохо, когда стоит жара. Можно представить себе, каково будет тут зимой, когда повсюду воцарится промозглая сырость. Вот и вся Каруля. Мы возвращаемся в Георгиевскую келью, благодарим ее русского обитателя за помощь и беседу и спускаемся обратно к о. С. Утром вспоминаем, что давно хотели спросить у о. С. : «Что означает слово Каруля? Нам встречались разные объяснения». - «А вы сходите и посмотрите, вот она там. Спуститесь немного вниз и увидите». Когда мы продрались через заросли кактусов, то увидели небольшую площадку, на краю которой над пропастью было закреплено под наклоном небольшое бревнышко. «...На единой убо стене, зело навислой в море, древнии отцы устроиша верв, сверху камени привязан, на его концу привязавши кошницу, испущают колесцом древляным на низу, даже до моря, яже всегда день и нощь висит недалече, яко на полсаженя от воды. Мимоходящие же кораблецы странныи и ладии монастырей различных, аще случится тамо близу плысти, полагают в кошницу милостину: иннии хлеб, иннии сочиво. Или боб, иннии же инно что либо буди. По вечерни же, на всяк ден един от ных зело жестоким путем нисходит до привязания верва верху высокого камени, и востягнув кошницу, взимает, благодаряще Бога, аще что обрящет; аще же ни, паки возвращается к братии, без роптания, понеже суть обичны труждатися...» Конечно, Каруля уже не та.. Да и мы не те. Не осталась бы ныне, когда мимо снуют рыбацкие лодки и даже прогулочные корабли, эта корзиночка пуста! Хотя рыбная ловля вблизи афонских берегов и, тем более, прогулки с разглагольствованиями в громкоговоритель, запрещены. Но у участников этих мероприятий вряд ли возникнет раскаяние и желание загладить свой грех милостыней. Хотя мы были свидетелями, как к берегу подошла лодка, кто-то громко позвал о. С. и наш монах получил посылку. Правда, не через старую карулю, а с помощью более современных приборов. Отец нам сказал, что этот человек регулярно помогает ему. Так что каруля, можно сказать, работает и поныне.

Да, кстати, насчет всяких нарушений тишины. Один из обитавших некогда на Каруле рассказывал, что когда они садились за трапезу, то всегда в этот момент слышали звук циркулярной пилы и прочие связанные со строительством звуковые отходы. «Работа» продолжалась всегда определенное время и в определенное время заканчивалась. Да и мне самому не давало покоя всю ночь какое-то неуместное курортное веселье, шум которого явно доносился до моих ушей. До полуострова Ситония, где действительно расположены курорты, достаточно далеко, и возможность афонцам услышать гуляющих и отдыхающих просто исключается. Правда, о. С. сказал, что отшельников донимают своими криками и разговорами рыбаки, выходящие на ночное делание. Ясно, кто координирует их деятельность, но видно таковы стали нравы в православной Греции.

Надо отметить, что мы интересовались возможностью искушений здесь на Афоне. К тому же, один из авторитетных журналов в свое время растиражировал рассказы одного послушника, уже давно покинувшего Карулю, что, дескать, здесь происходят немыслимые искушения с паломниками. Этот вопрос особенно взволновал Валеру, которому выпало спать на улице. На это о. С. просто и по-монашески верно ответил, что, когда были великие отцы, тогда были и великие искушения, теперь же, когда сила подвижническая ослабла, редки и искушения. Что же, в каком-то смысле досадно, но яснее не скажешь. И нам вспомнился рассказ из карульского предания, как одному подвижнику было такое явление. Вдруг видит он большой корабль, на нем стоят некоторые из священнического и монашеского чина, рядом с ними виднеются фуражки высших офицерских чинов и некоторая представительная публика, и все они зовут подвижника и кричат ему, что его избрали патриархом, и ему тотчас надо ехать на корабле. Удивился подвижник, но раз такое дело, собрал быстро, чтобы не задерживать важных лиц, пожитки и уже выбежал из своей хибарки. Но, тут он остановился и перекрестил корабль. И как все могут легко догадаться, корабль тут же пропал. Даже такой подвижник чуть не поколебался! А приди к нам, младенцам в духовной жизни такое искушение... Предание умалчивает, с кем это произошло. И, наверно, зря умалчивает, как и о многом другом, что могло бы оказаться весьма назидательным для нас. Но, увы, мало мы знаем о жизни афонцев в XX столетии. И только ли революция в этом виновата? Ведь и о предыдущих годах сведения тоже крайне скудны. Но немногое все же можно добавить к уже сказанному.

Посетивший в конце XIX века Карулю паломник оставил удивительное повествование об обращении из раскола здешним старцем двух федосеевцев. Но об этом расскажем в другом месте. В шестидесятые-семидесятые годы XIX века в келье при главном карульском храме вмч. Георгия подвизался русский старец, духовник всех монахов из близлежащих келий. Звали его иеросхимонах Израиль. Было у него два ученика иеромонах Иона и монах Исихий. Но старцу по причине некоторых (неизвестных нам) нестроений пришлось покинуть Карулю и перейти в Андреевский скит. Архимандрит Феодорит направил его в один из метохов скита на остров Тассо, где он и скончался. Грустно умереть святогорцу вне святой афонской земли. И даже такому подвижнику, как о. Израиль, не дано было закончить свой жизненный путь в уделе Божий Матери. Трудна была кончина и его ученика о. Ионы. Будучи крепкого телосложения, он решил вытащить в одиночку лодку на карульский берег и почувствовал, как что-то оборвалось у него внутри. Его доставили в Пантелеймонов монастырь, где он вскоре и встретил свой смертный час. До старца Израиля по воспоминаниям Святогорца уединялся на Каруле архимандрит Онуфрий, который имел бороду до колен, подобно тезоименитому ему древнему святому. Но эти отрывочные сведения, состоящие в основном из имен, да весьма неточных дат, меркнут рядом с карульской историей, которую мне удалось найти в отрывках из дневника Святогорца в одном из номеров «Душеполезного собеседника».

Это рассказ некоего иеромонаха Августина, бывшего насельника Троице-Сергиевой лавры, поселившегося в пустынной келье на Керасии. Вот что он сообщает иеросхимонаху Сергиюв своем письме, датированном 30 сентября 1852 года: «При сем сообщу Вам для пользы душевной одно чудо, бывшее на Каруле. Удостоился и я тут быть. Вот оно: 17 числа октября пополудни случилось мне быть в скиту Каруле, где подвизаются старец Евфимий и ученик его Лукиан, рыбак. Старцу же Евфимию открылось желание непременно быть вверху, где церковь, на Каруле, да и прочие бывшие присоветовали каким-нибудь образом его вытащить из этой пещеры страшным и опасным путем, а как оный старец Евфимий не в силах был сам подняться тем путем, то один из нас, о. Пахомий, вызвался с усердием поднять одного старца. Положили больного старца на торбу и привязали к плечам о. Пахомия, и он с Божией помощью, понес его наверх. В это время один из наших товарищей, да и сам о. Евфимий видели, что вдруг явился Ангел Божий, держа в правой руке перо, а в левой чернильницу и бумагу, и идя позади их, что-то записывал, а когда о. Пахомий донес старца до самой стремнины, или опасного места над морем, вдруг является другой Ангел Божий в белом одеянии и, идя по воздуху, одной рукой поддерживал старца Евфимия и шептал ему на ухо, не велел страшиться и ничего не бояться, а первый ангел продолжал писать. Когда поднялись на самый верх Карули, и положили больного на постели, тогда оба Ангела, несколько посидев у него в головах, утешали старца надеждою будущих благ и затем стали невидимы. Помните ли, я Вам рассказывал, как диавол являлся в виде козла и гнал из пещеры старца Евфимия и хотел еще с ним побороться. Это тот самый Евфимий». Да были старцы, и была брань! Тут невольно вспоминаешь о. С. с его объяснением тиiины на Афоне. Если кто ходил тем путем, которым о. Пахомий пронес старца, ему покажется невероятным, как можно пронести на плечах другого человека по узенькой тропинке, где нога должна ступить только в отведенное для нее место и ни в коем случае ни на сантиметр в сторону. Это очень рискованное предприятие. Это тот самый случай, когда монашескую жизнь оказывается невозможно объяснить рациональными мирскими категориями. Зачем подвергать двух человек страшной опасности? Ради прихоти старого больного человека? Но то, что это была прихоть, опровергают явившиеся ангелы. Или это любовь к храму, к соборной молитве, которая вознаграждена попечением ангелов? Или этот отрывок повествует о том, что земные ангелы настолько угодны Господу, что он посылает им в помощь небесных? И трудная дорога становится легкой с помощью такого невидимого посланца?
Но, вот приходит время нашего отъезда. Прощаемся с русско-сербской диаспорой, с о. Х. Сейчас корабль нас увезет прочь от карульской земли. Хотя правильнее сказать, скалы. Доведется ли еще нам когда-нибудь ступить на эту землю и вновь встретить на ней наших отцов? Ну, хорошо, пусть даже не этих, но достойных их. Умножается в мире грех, но все же есть маленький противоток, маленькое течение, которое приносит к карульским берегам спасающихся и выбрасывает их на этот благословенный берег. Как некогда по благословению преп. Афанасия привела сюда разбойника побеждающая всякий грех сила покаяния. И кто знает, скольких она сюда привела. И для скольких это место стало спасательным кругом, веревкой, брошенной утопающему. Помни об этом, мир!

«...Обитаху же тогда мужие добродетельны зело, с ними же собеседовах и хлеб едох, и ползовахся от беседы их. Бысть от них старец с пресеченною рукою, иже прежде бяше прослутый курсар, и есть разбойник морской, обаче многи тамо уже лета жительствовавше в покаянии, якоже совершенно о нем известихся. Тогда помянух великое Христово милосердие к кающимся грешником и Его евангельские словеса, яко многие разбойники и митари восхищают царствие Божие, и воздхнув, помянух своя грехи, просящи Творца, да дарует мне и всякому желающему благий конец».

Ссылки и комментарии

1. По карульскому преданию о. Парфений принадлежал к царскому роду Романовых. В 25 номере «Русского паломника» опубликованы воспоминания схимника Макария о карульских монахах. Об о. Парфении говорится так: «Личность таинственная. Слышно было, что принадлежал к известной княжеской фамилии. Очень редко кого принимал в своем домике с церковкой. Часто служил Св. Литургию, а помогал ему о. схимонах Зосима-карулец, пел и читал на клиросе. Других он не допускал на свое служение. Я все же один раз удостоился быть принятым в его домике, и в беседе с ним за чашкой чая ясно увидел, что он не из простых людей. Не буду останавливаться на нашей беседе. Но он был подвижник и делатель умной молитвы. Его собранность чувств, его отчужденность от мира говорили сами за себя, подавая пример и нам, желающим спасаться. Его дворик с церковкой находился внизу, недалеко от моря, окруженный оградою. Дворик был нам хорошо виден с дорожкой посередине, по которой о. Парфений имел привычку ходить и тянуть четку. Почил тихо и мирно, и незаметно. Какова была его жизнь, такова и кончина».
2. О. Никон - личность не менее загадочная, чем о. Парфений. Впоследствии нам удалось обнаружить на Каруле не только его фотографию, но и греческий паспорт, который, к сожалению, содержал слишком мало сведений. По профессии он - иеромонах, в 1935-1936 годах ездил в Сербию. Это и не удивительно, потому что, по сведениям «Русского паломника», он жил в эмиграции в Сербии, где и принял постриг. Кроме того русский посланник в Сербии был его родным братом. Еще из этого же журнала мы узнаем, что о. Никон рассказывал своему соседу по келье о. Макарию про Аляску. О. Никон был на Алеутских островах, был на острове Афогнак, соседнем с Еловым островом, где подвизался преп. Герман, и где тогда жил тульский монах Герасим, в свое время бывший и на Афоне. Единственное надежное сведение, которое дает паспорт русского монаха: что он родился в 1873 году. Надпись на его главе в Карульской костнице неопровержимо свидетельствует о том, что он скончался в девяностолетнем возрасте. Правда эти данные вступают в некоторое противоречие с приведенными в докладе архиепископа Аверкия (Таушева) собору епископов РПЦЗ «Святая Гора и ея современное состояние»: «Сверх этого на Каруле..., где русскими построено 3 церкви, до сих пор еще подвизаются семеро русских иноков: 2 иеромонаха, из которых одному 79 лет, а другому 62, оба служащие, 1 монах 78 лет, 1 монах 80 лет, 1 монах 58 лет, 1 монах 60 лет, и еще один иеромонах самый молодой - 48 лет» (на 1 октября 1962 года).
С. Большаков издал в Брюсселе маленькую книжечку об Иисусовой молитве. Там приводится его беседа с библиотекарем Дионисиатского монастыря о. Евфимием: «И пойдет у тебя эта молитва уже сама, как ручеек: ходишь ли ты, работаешь ли или спишь. Я сплю, а сердце мое бдит. а потом и слов не надо, и мыслей никаких, и вся жизнь твоя станет молитвой. Вот как о.Дорофей говорит тебе об Иоанне Молдавском.
- А такие люди есть, как старец Иоанн?
- Есть. Да вот неподалеку, здесь же на Афоне, на Каруле, есть пустынники, весьма далеко некоторые взошли...»
Было это в 1951 году. Кто знает, может эти слова относились к о. Никону.

По русским келлиям

Рано утром мы покидаем гостеприимную каливу о. Серафима. Начинается наш путь по русским кельям. Весна в Греции в этом году явно запоздала. На горе видны широкие белые морщины. По афонским ложбинам, сухим в середине лета, скоро понесутся прозрачные и холодные потоки воды. Сейчас мы поднимаемся в скит Василия Великого - место, где по преданию начинал свои подвиги великий русский старец Паисий Величковский. Но скит Василия Великого - это только начало нашего путешествия и, разумеется, не цель его. Наша цель - посетить как можно больше русских келий. Сегодня, когда говорят «русская келья», то с необходимостью добавляют «бывшая». Такова реальность сегодняшнего дня, и мы хотим с ней познакомиться. В скит же святого Василия нам предложил зайти Павел Рак, которого мы встретили у о. Серафима. Собственно, даже не в сам скит: он захотел нам показать келью очень известного ныне в России старца Иосифа-пещерника. Подъем до скита Василия Великого удалось преодолеть довольно легко, и вот мы в полуразрушенной келье, само расположение которой подталкивает либо к размышлению, либо к молитве. Зеленый склон падает в море, и только лодка или корабль, отсюда кажущиеся совсем крошечными, могут отвлечь внимание созерцателя. Здесь мы устраиваем небольшую трапезу: банка лосося, привезенная из Москвы, кусок афонского хлеба и глоток вина, без которого здесь почему-то не проходит ни одна трапеза. Если, разумеется, это позволяется уставом.

Затем идем наверх мимо немногочисленных келий в кириакон скита. Там мы прикладываемся к святыням и идем дальше мимо вершины пророка Ильи на Керасию дивным сказочным лесом, который всегда, сколько бы здесь ни приходилось ходить, поражает воображение.
К сожалению, даже у самого хорошего ходока и энергичного исследователя не хватит сил обойти все русские кельи. Как-то мы уже заходили в известную Георгиевскую келью, которая была пристанищем для всех русских паломников, поднимавшихся на Святую Гору. Наш знакомый Даниил Серб с уверенностью рассказывает историю о том, как в 1912 году, когда греки заняли Святую Гору, здесь было убито несколько русских монахов. Но как ни сложны были в то время национальные отношения, в это не очень верится.

Так же пропускаем мы и келью Димитрия Солунского, где подвизался старец Хаджи Георгий, и где вокруг него стало собираться русское братство. Зато случайно попадаем в другую малоизвестную келью - Рождества Богородицы. Сейчас в ней живет русский инок о.С., бывший охотник. Но видно не только бывший охотник, но и нынешний хороший работник. В короткое время он поднял из руин не только жилые помещения, но и храм, разбил вокруг прекрасный огород. Видно, что у него нет ни минуты для праздного времяпрепровождения. Что касается истории кельи, то что либо сказать о ней почти невозможно. Путеводитель 1905 года сообщает, что старцем кельи был схимонах Феодосий, а путеводитель 1913 года упоминает уже монаха Нектария. Сам нынешний единственный обитатель кельи немного рассказывает о своих предшественниках. В какой-то момент после войны в ней жили молдаване, затем долгое время обитал грек. О.С. показывает нам чудом оказавшуюся у него фотографию. Высокий, стройный и сильный он более напоминает спецназавца, чем монаха. Он совсем недавно умер, увы, вне Афона в девяностолетнем возрасте. Жил здесь еще один грек, ставший охотником. Плохое это превращение из монаха в охотника, гораздо более впечатляет то, что произошло с о.С. Охотник грек довел келью до плачевного состояния, кончил тем, что жил в подвальном помещении, предоставляя верхнему этажу с храмом разрушаться.

Кто-то удивится: разве возможна на Афоне охота? Именно погоня за косулей привела охотника к преподобному Петру, но тогда Афон еще не был монашеским государством. Теперь через тысячу с лишним лет, когда он получил такое значение, охота как-то не вяжется с Афоном. Тем не менее мне неоднократно приходилось слышать рассказы афонцев об иноках-охотниках. Нам приходилось находить множество гильз от патронов. А один раз мы даже встретили жителя Афона, бродившего по глухим местам с ружьишком за плечом. Правда, это был мирской человек, видимо, рабочий. Признаться, такие встречи в глухом лесу не очень-то радуют паломника.
Недалеко от кельи о.С. находится холм с остатками древнейшего капища. Там же водружен православный крест. Времена меняются, и сегодня злые духи с новой силой пытаются вернуться в оставленные пристанища. Наше знакомство с этими бесовскими местами привело к малоприятным результатам. Если идти по тропинке на Великую Лавру, прямо у дороги можно заметить подобный языческий жертвенник. Любопытные московские путешественники решили сфотографироваться на капище, и после этого по непонятным причинам засомневались в правильности пути. Пришлось вернуться к кресту, что на развилке под горой. Затем пришлось идти тем же путем обратно мимо этого языческого памятника. Эта назидательная прогулка заняла больше часа. Но видно, для таких бестолковых учеников мало одного урока: по пути из Зографа в Хиландарь опять захотелось сфотографироваться у подобного языческого камня. Потом около часа шли в другую сторону, пока дорога вдруг не закончилась. Так сказать растворилась. Обратно пришлось подниматься в гору и по жаре.

Если не спускаться в скит Кавсокаливия, дорога лежит по пустынным местам до самого скита Иоанна Предтечи. Чуть ниже останется келья преп. Петра Афонского. Зашли мы и в эту келью. Без Павла нам было совсем трудно объясняться. Но с некоторыми отцами, кажется, и не нужно говорить. Достаточно посидеть рядом. Ученик о. Иоакима о. Петр один из таких. Павел мне много рассказывал и об ученике, и об учителе и подарил портрет старца. Теперь он лежит у меня дома на столе. Не застали мы самого старца: он уже перешел в лучшую келью, в лучшую обитель, - но остался его ученик, и ученик достойный. С ним можно говорить молча. Жаль, таких отцов становится все меньше, и все чаще, идя по афонской тропе, видишь, как вдалеке краснеют крыши обустроенных дач и дворцов.
Пещера же преподобного Петра уже давно замурована, дабы у современного монаха не возникло искушения пожить, так как жил великий подвижник. В прошлом веке многие пытались, и кончалось это все весьма прискорбно.

Праздник победы мы встречаем в молдавском скиту, который теперь называют румынским, - в этом грустная символика нашего времени. Запомнился интересный эпизод, который мы наблюдали, когда только что пришли в скит. Как всегда, довольно продолжительное ожидание архондаричного. Мы заходим в лавку, где нам подают обычное афонское угощение. И вдруг на автобусе приезжает небольшая группа греков. Они приехали, приложились к мощам и уже собирались уезжать, как увидели двух уставших путников с белыми солевыми разводами на несвежих одеждах. Один игумен, ощутив в буквальном смысле на собственной шкуре последствия паломничества, остроумно назвал это явление отложением солей на подряснике. И вот наши непримечательные личности вдруг вызвали живейший интерес у греков. Посыпались вопросы: откуда вы приехали, откуда сегодня пришли. Ответ «ту подья» вызвал у них какое-то странное возбуждение. Они быстро стали что-то обсуждать, жестикулировать и удивляться, мол, есть такие чудаки, которые тащатся пешком по жаре. И тут мы неожиданно вспомнили, что за всю дорогу от Карули до молдавского скита встретили только одного паломника, улыбчивого, небольшого роста англичанина, который мужественно шагал по жаре и чему-то очень радовался. Это было написано на его лице. В последние годы начинаешь замечать, что меньше становится тех паломников, которые устало меряют афонские тропы ногами, привыкшими более к городским мостовым. И все больше тех, кто облегчает себе жизнь разными видами транспорта: водным, автомобильным и теперь, увы, даже и воздушным. И эта тенденция превращения паломника в путешественника в первую очередь коснулась именно греков. Греки уж очень стремятся в Европу и в любви к транспортным средствам уже перещеголяли европейцев: те все же ходят пешком. На тропе можно встретить и немца, и датчанина, и англичанина, иногда даже и негра. Немцы, вообще, кажется, не признают иного транспорта, кроме своих двоих, и это для них своеобразный спорт, а православные греки, видимо, исходят из предположения, что главное - это сама святыня, а не путь к ней. К чему утруждать плоть, лучше прибыть со свежими силами и отдаться молитве. Все-то так оно так, да не совсем. В уделе Божией Матери любой труд, любые невзгоды и страдания, которые приходится терпеть, щедро вознаграждаются Ею. Предпочитающие путешествия в комфортабельном автобусе скитаниям под безжалостным южным солнцем лишаются Ее награды.

Несколько раз я бывал в этом скиту, принадлежащем Великой лавре и ни разу не был в пещере Афанасия Афонского. Один раз мне удалось добраться, но и это показалось ничтожным в духовном смысле действием. Просто спустились по каменным ступеням вниз, постояли у закрытой двери и вернулись обратно: благо идти было недалеко. Но кто может ответить на вопрос, почему здесь самое маленькое событие, незначительная встреча приносят духовную пользу и благодать, а посещение известной святыни оставляет человека безразличным? Может быть, надо искать причину в своем духовном состоянии. Но посещения Афона приучили меня к другому: твоим внутренним состоянием здесь управляет внешнее - святость, неотъемлемо принадлежащая этому месту.
Так уж странно получается, что путь к русским кельям лежит через румынские или молдавские кельи и скиты. Молдаване и румыны отличаются для нас собственно только тем, что молдаване говорят по-русски, а румыны - нет. Мы выбираемся из афонского микроавтобуса, на котором ехали от лавры до поворота на скит Лак. «Лак» происходит от слова «лаки», что означает яма. И действительно, скит расположен как бы в огромной каменной яме у северо-восточного подножия Афонской Горы. Перед нами, еще одно примечательное место - бывшая Амильфийская обитель, иначе это место называется «Морфино». Здесь была когда-то обитель итальянцев, разумеется, существовала она до отпадения от церкви западных христиан. А еще ранее, до начала иночества, по преданию, какой-то вельможа построил здесь башню для своей дочери Морфины, где она и жила в одиночестве.

Как мы не пытались найти тропинку к башне, красиво расположенной на вершине холма, все было тщетно. Поплутав с полчаса, мы вспомнили, что путь наш лежит в румынский скит. После непродолжительного перехода по густому афонскому лесу перед нами открылось красивое зрелище: ущелье, на каменных стенах которого разместились афонские кельи. Все они в полном порядке, видно не только то, что здесь прошел большой ремонт, но и то, что трудолюбивые жители хорошо заботятся о своем хозяйстве. На дне ущелья шумит мощная по афонским понятиям река. Правда, быть может, силу набрала она именно в это время года, когда еще не до конца растаял снег, составляющий белое убранство горы. Мы надолго «застреваем» в скиту. Ходим от кельи к келье, и везде нас ждет радостный прием. И он становится для нас еще более радостным, когда удается поговорить по-русски.

Но вот встречи с обитателями скита заканчиваются, и мы, вооружившись подробными наставлениями и указаниями скитян, вновь идем афонской тропой на Провату. Вот Провата. В самом начале стоят, как близнецы, две большие молдавские кельи. Одна Предтеченская, другая Богословская. Только первая, в которой уже 20 лет живет монах Михаил, нуждается в ремонте, а вторая - Богословская - поражает своим хорошим состоянием. Эта громадная келья, более напоминающая замок, была возрождена не так давно двумя братьями монахами, выходцами из Пантелеймонова монастыря. Двенадцать лет они провели в Пантелеймоновом монастыре и примерно столько же здесь. За это время они подняли келью буквально из руин. Теперь у них даже несколько послушников. Одного из них мы знаем: это Василий, бывший нашим переводчиком у старца Дионисия (о визите к старцу я расскажу чуть позже в главе «У старца»). Он угощает нас, и завязывает долгий разговор, рассказывает о себе, как он был корреспондентом молодежной спортивной газеты и прочее, и прочее, что я уже слышу сквозь сон. В конце концов мы с Валерой приходим в келью и в буквальном смысле этого слова выключаемся. Как будто кто-то внутри выключил какой-то рубильник. Просыпаем половину воскресной утрени. Впрочем, сегодня это не слишком большая потеря и вот почему: если у греков мы понимаем основные моменты, то здесь даже это не получается. Служба идет на румынском языке. Единственное, что мы усваиваем, это «дона милуешти», то есть «Господи помилуй». Простившись с гостеприимными хозяевами, - устремляемся дальше по намеченному маршруту. Ведь наша цель - именно русские кельи.

Келью Иоанна Предтечи едва не постигла печальная участь, обычная для многих келий. В 70-ых годах она опустела и так простояла почти 16 лет. Из опустевших келий буквально все забиралось в кириархиальный монастырь. Естественно, потом рассчитывать на возврат трудно, хотя мера эта вынужденная. Последнему хозяину удалось что-то спрятать, и благодаря этому, братья получили наследство. Среди наследства - бесценная икона Иоанна Богослова, написанная на узкой доске. В 1821 году во время папского гонения (почему-то добавляют путеводители, хотя гонение в то время было от турок) жил здесь один грек по имени Анания. С ним произошел следующий удивительный случай. Как водилось в те времена, на обитель напали разбойники с целью всех обитателей убить, а келью ограбить. Но попался им в руки только Анания - других обитателей уже не было. От него стали требовать денег. О. Анания, попав в такое сложное положение, попросил у разбойников разрешения приложиться перед смертью к иконе святого апостола, так как денег у него не было. Он прочел тропарь святому апостолу Иоанну и провел около часа в молитве перед иконой, никем не потревоженный. Когда он вышел из кельи, то не нашел ни одного из злодеев. Более того, оказалось, что во всей местности он остался единственным монахом, все насельники из других келий бежали в это время с Афона, опасаясь бесчинств как турок, так и греков-разбойников. Дореволюционный путеводитель сообщает, что от этой иконы происходили и другие чудеса, но какие именно, умалчивает. Келья очень древняя. Существует предание, что на этом месте в древности стоял храм во имя св. Иоанна Богослова и существовала богословская школа, в которой обучались монахи из монастыря «Морфино». В 1870 году разрушенную келью приобрел старец о. Доментиан, он и восстановил ее. Современное предание сообщает нам, что этот старец (или один из его последователей) получал большую помощь из России, он же возобновил и соседнюю Предтеченскую келью. В России старец пользовался большим уважением и даже имел награды от Синода. Кроме того, близ Сухума он построил точно такую же келью.

Нелегкой задачей для нас оказалось разыскать знаменитую каракальскую келью Воздвиженья Честнаго Креста и ее ближайшую соседку - Артемьевскую келью. Воздвиженская келья поднимается из руин, в храме сохранилось только две-три фрески. Пол, крыша - все делается заново. Медное покрытие крыши напоминает русских родственников. Медные крыши теперь часто встречаются в России. А когда-то эта келья имела два филиала: один в Святой земле (Фаранская лавра св. Харитона), другой под Бейрутом. Имела келья и хорошее издательство. В Артемьевской келье, которая находится совсем рядом, мы нашли аккуратные пачки книг, отпечатанные в начале XX века в Воздвиженской келье. Сама же Артемьевская келья тоже практически разрушена. Храм не сохранился. Вместо одного корпуса построено современное здание, напоминающее коттедж. Но внизу сохранился небольшой роскошный прудик - редкое явление на Афоне. Этот прудик делает афонскую келью похожей на русскую помещичью усадьбу.

Эти две большие кельи напоминают двух сестер, расположившихся неподалеку друг от друга. Когда-то здесь были сотни насельников: теперь в обеих пустота. С Воздвиженской кельей связаны нелучшие моменты из истории взаимоотношения греческих и русских монахов. Бедный Каракальский монастырь уступил ее русским келиотам и даровал самые обширные права. Делалось это, конечно, не безвозмездно. И вот когда деньги были получены, то ли сами каракльцы испугались такой широкой автономии для русских, то ли надавило греческое землячество, и делу захотели дать обратный ход: деньги не возвращать, а строительству кельи препятствовать. Русские, которые в те времена не были столь безвольными, как ныне, отказались, и в один прекрасный день в келью ворвалась компания греков, в основном рабочих, и попыталась устроить погром, но их попросту выгнали. Старец кельи о. Пантелеймон отсутствовал в это время. Затем пошли нападки на самого старца, которые попортили много крови русскому монаху, но цели не достигли. И только Первая мировая война и последующая революция примирили всех: русские монахи просто вымерли, с ними умерла и проблема.

Следующая русская остановка в Карее. Здесь две кельи святителя Иоанна Златоуста: Иверского монастыря и сербского монастыря Хиландарь. Об обоеих мне пришлось писать уже не раз. Хиландарская келья стала своеобразным русским центром на Афоне. Отсюда русские анахореты отправились возрождать знаменитую Дечанскую Лавру в Косово. Ныне трехэтажный храм еще сохранился, хотя уже почти полностью спрятался в лесной гуще. Внутри же не осталось ничего. Некоторые русские монахи в последнее время пытались получить разрешение на восстановление этой кельи, но неизменно получали отказ из Протата: слишком близко от Кареи. То есть опасно русских слишком близко подпускать к административному центру. Могут захватить.

В одноименной келье Иверского монастыря подвизался знаменитый старец схимонах Константин, герой турецкой войны, организатор добровольной монашеской дружины «Красного Креста» в Японскую войну. Он удостоился чести быть принятым в Царском Селе, когда в качестве делегата принимал участие в Первом Всероссийском монашеского съезде в Петербурге. Видимо, тогда он познакомился с цесаревичем Алексием, и дружба эта была довольно прочной. По крайней мере, сохранилась фотография, на которой о.Константин стоит рядом с большим колоколом, даром царевича. Храм кельи совершенно разрушен. Виною этому пожар. Эту келью пытается по мере сил возродить здешний обитатель схимонах Михаил, хотя ему это сделать и непросто: он не принимает лживой европейской помощи. Фотографию главы схимонаха Константина я уже приводил в книге «Андреевский скит и русские кельи на Афоне». Наверно, эта келья из всех русских келий имеет самую богатую историю: ведь здесь одно время жил духовник всего русского Афона иеросхимонах Арсений, не раз уже здесь упоминавшийся.

Вокруг Кареи множество бывших русских келий. В некоторых из них нам удалось побывать в разное время. Заходили мы в реставрируемую Благовещенскую келью в Карее, где теперь находится сербское подворье. Были в знаменитой келье «Достойно есть», которую русский путеводитель относит к славянским. Именно в этой келье произошло явление ангела, открывшего послушнику дивную песнь. Не раз бывали в самой благополучной ныне по внешнему устроению «Белозерке», где начинали свой путь многие русские монахи, в том числе и известный старец Тихон. Один раз мы случайно попали в келью великомученицы Варвары Кутлумушского монастыря, когда разыскивали келью схимонаха Константина. И каково же было наше удивление, когда и она оказалась русской! Много раз проходили мимо карейских келий сщмч. Игнатия Богоносца, Святой Троицы, Иоанна Богослова, Трех Святителей. Чтобы хотя бы посетить все эти кельи, нужно месяца два. Пока найдешь хозяина, если он есть, пока достучишься, пока объяснишь, что тебе надо. Да и иной раз саму келью-то найти почти невозможно, но об этом позже:
Из Кареи наш путь лежит к Филофеевскому монастырю, но не понизу, мимо Иверского монастыря, а верхней дорогой. Около монастыря Филофей находится много древних келий. Но установить их местонахождение порою можно только весьма приблизительно. Старые путеводители весьма скупы на точные географические ориентиры, справедливо полагая, что к большим и известным кельям ведут хорошие тропинки, либо мощенные камнем, либо плотно утоптанные. Теперь этих тропинок нет, часто они обрываются, поглощаемые ровными проселочными дорогами, пригодными для езды на автомобилях, которыми располагают почти все нынешние келиоты. Так старые путеводители рекомендуют после посещения Старого Руссика направляться прямо в Златоустовскую келью сербского монастыря, расположенную в 15 минутах ходьбы от Кареи. Но этой тропинки давно уже нет. А что не смогло сделать время, довершили пожары. Кроме того, чаще всего путеводители значительно преуменьшают расстояние.

Вот и сейчас мы уже идем три часа, правда с некоторыми остановками, а кельи прпп. Петра и Онуфрия еще не видно. Мы уже любовались прекрасным видом на Карею, вот уже увидели внизу Иверский скит, а кельи все нет и нет. Я думаю, мы никогда не попали бы в эту замечательную келью, если бы не Валерино упорство и не заботливо расставленные современными обитателями указатели, которые мы обнаружили при приближении к ней. Места вокруг настолько глухие, что не встретишь случайного прохожего. Только проезжая дорога, да непроходимые зеленые дебри.

Дело уже шло к вечеру, и вот после 3,5 часов пути мы наконец поднялись на вершину холма, и после очередного поворота перед нами открылась внешне невзрачная афонская келья. Зато какой вид открывался вокруг! Стоило подниматься сюда только для того, чтобы увидеть это величие афонской природы. И здесь нам не пришлось испытать того разочарования, которое мы ощутили при посещении Воздвиженской и Артемьевской кельи. Келья была обитаема и в относительно хорошем состоянии. В ней жили старец Христодул и послушник Серафим, по нашим сведениям прибывший на Афон из далекой Австралии. С ним-то нам и удалось объясниться на английском языке. В келье сохранилось два храма: нижний - святителя Николая и верхний - преподобных Петра и Онуфрия. В нижнем проводятся службы, верхний нуждается в ремонте. Но в обоих храмах сохранились великолепные русские иконостасы, наглядно показывающие, что и синодальный стиль способен открывать молящемуся горние вершины. Отец Серафим рассказывает нам славную историю кельи, которую мы примерно знаем из путеводителя, добавляя к именам подвизавшихся здесь патриарха Каллиста, преп. Григория Синаита и свят. Григория Паламы еще и преп. Максима Кавсакаливита. Перечисленных имен достаточно, чтобы ощутить святость этого места, Когда-то здесь был скит. Где-то совсем рядом находится пещера, где обитал известный всему православному миру старец Гавриил, принявший в свои руки Иверскую икону Божией Матери, но греческие монахи отговаривают нас отправляться сейчас на поиски этой пещеры: солнце уже спешит к окончанию своего ежедневного пути. Но как бы взамен послушник Серафим открывает нам небольшую афонскую тайну, которую мы бы без помощи этих отшельников никогда бы не смогли узнать. Оказывается, в двух шагах находится келья Положения пояса Богородицы, в которой подвизался почитаемый ныне в России старец Феодосий. О. Серафим проходит с нами буквально сто метров и начинает что-то искать в кустах, стоящих плотной стеной. Мы понимаем, что в келью можно попасть, только продравшись через эту стену. В гуще находится как бы несколько террас, выложенных камнем. Валера берется за дело слишком усердно, буквально разрывает естественное заграждение, образовавшееся из кустов и афонской колючей проволоки - лианы с большими и острыми шипами. Когда же он, к своему удивлению, выбрался снова на дорогу, которая делала в этом месте виток, то на нем, что называется, живого места не было. О. Серафим объясняет нам, что надо было взять левее. Снова работаем руками и ногами и наконец видим нечто вроде невысокой каменной стены метра в 2 - 3. Нужно идти еще дальше вперед.

Надо отметить, что весной на Афоне можно встретить достаточно большое количество змей. Укусы многих из них, особенно в мае, смертельны. В этом году мы встречали их весьма часто. Здесь можно встретить и грозную большую гадюку - гюрзу, и маленькую, но еще более страшную змею, которую сербы называют «поскок», прыгающую на несколько метров, укус которой тоже смертелен. Поэтому не нужно говорить, с какой осторожностью мы, северные жители, ходили по Афону. По сравнению с нашими широтами, бедными подобной нечистью, это настоящий террариум. Но сейчас мы совершенно забыли о возможности столь неприятного исхода нашего путешествия. Вот, наконец, мы пробились к стенам кельи. Такого разрушения мы еще не видели на Афоне. Ведь эти руины даже сфотографировать почти невозможно, потому что нельзя отойти от них на заметное расстояние, настолько они поглощены афонскими джунглями. Но все-таки удается сделать один кадр: обломок стены и перекрытия, перемешавшиеся с тем, что когда-то было полом. Нет намека на потолок, невозможно даже определить, где был храм. Развалины, которые трудно сравнить с чем-либо. Вторая неделя по Пасхе, мы трижды поем «Христос Воскресе» и слышим, как рядом шарахается какой-то зверь. И тут мы делаем непростительную ошибку: не осмотрев как следует руины, мы спешим, заботясь о ночлеге в монастырь Филофей, где нам часа полтора еще придется сидеть в ожидании архондаричного. Здесь время можно было бы провести с большей пользой: Обычно в таких случаях предполагается: а вот завтра: но это «завтра» не наступает никогда:

Ильинский скит

Нам много приходилось слышать об Ильинском ските. В последнее время он упоминался в основном в связи с изгнанием русских монахов. Часто издалека нам приходилось видеть его купола, и даже с большого расстояния было заметно, что относительно хорошее состояние скита контрастировало с разрухой, царившей тогда в других русских обителях. На отношения человека к тому или иному предмету часто влияют некоторые подсознательные связи, грешным нашим умом не различимые. Мы до сих пор не были в Ильинском скиту, и чувствовались некоторые чисто духовные преграды на пути к нему. Наверно, то, что скит был незаконно захвачен смиренными послушниками несмиренного Константинопольского патриарха создавало первую преграду. То что скит это малороссийский и насельники его всегда противопоставляли себя великороссам, - преграда вторая. Но самая объективно маленькая, но субъективно большая преграда возникла после рассказа одного нашего знакомого, воочию наблюдавшего жизнь скита. Он сказал нам простую вещь. До 1992 года на стенах скита висели портреты русских Царей. Никакие лихолетия, никакие революции и гражданские войны как в Греции, так и в России не тронули портретов членов Царствующего Дома. Но когда скит захватили посланники патриарха Варфоломея, эти фотографии были сняты и заменены на всевозможные изображения их духовного наставника, прописавшего своих чад в русском скиту. Соответственно, и на чад глядеть особенно не хотелось. Но все же мы пришли сюда.

Ильинский скит расположен на прибрежном холме на северо-востоке Афона. «Удален от больших дорог, вблизи его нет ни единаго человеческаго жилья, и потому в скиту постоянная тишина и безмолвие:», - как написано в одном дореволюционном путеводителе. Оттуда же узнаем, что воздух в этой местности благоприятен, так она открыта для восточных и северо-восточных ветров. Из скита открывается красивейший вид. Внизу расположен монастырь Пантократор. Это символично: как Андреевский, так и Ильинский скит по численности братии намного превосходил свой кириархиальный монастырь. В лучшие дни здесь подвизалось до 400 монахов. А собор скита был одним из самых больших на Афоне. Могучий семиглавый храм может вместить до 1000 молящихся. Размер собора в длину 54 аршина, в ширину - 34 аршина, а высота - 36 аршин.

Скит святого пророка Илии был основан в 1757 году известным подвижником - преподобным Паисием Величковским. О. Паисий выпросил у монастыря Пантократор, на территории которого проживал в то время с восьмью учениками в келье святого равноапостольного князя Константина, другую совсем ветхую келью пророка Ильи, где создал скит с общежительным уставом, то есть по сути общежительный монастырь (киновию), но подчиняющийся главенствующему, кириархильному монастырю Пантократор. Вскоре в скиту проживает уже около 60 человек, и уже устроены и храм, и кельи, и трапезная. Затем в 1763 году о. Паисию приходится покинуть Афонскую Гору с большей частью братии (64 человек) и перебраться в Валахию. Это происходит из-за оскудения в средствах, причиной которого были частые русско-турецкие войны. Период расцвета этого братства лучше всего характеризует тот факт, что о. Паисий со своими учениками по предложению греков собирался занять запустевший монастырь Симонопетр. Было получено согласие Кинота, но старец убоялся, что восстановление монастыря потребует слишком уж больших вложений: И Симонопетр не стал русским, вернее малороссийским. Надо отметить, что в те времена духовная жизнь в скиту была весьма высока. Преподобный Паисий был духовником многих афонских монахов, в том числе и патриарха Серафима, жившего тогда на покое на Святой Горе, а незадолго до этого давшего благословение на открытие скита. Патриарх часто приходил в скит, чтобы побеседовать на духовные темы с о. Паисием. Но почет и уважение не избавили о. Паисия от стрел лукавого, а породили в иных насельниках Святой Горы зависть и ожесточение,. Так один молдавский монах, живший неподалеку на Капсале, публично называл преподобного льстецом и обманщиком. По просьбе братии о. Паисию пришлось даже писать ответ на эту клевету. Это дало результат: клеветник вразумился и покаялся. Итак, в скиту осталось всего 17 человек братии. Надо было ждать другого Паисия, он и явился, но только в 1841 году.

Надо отметить, что в ту пору скит пополнялся в основном черноморскими казаками. В 1806 году был построен собор в честь пророка Илии. С этим периодом связан любопытный случай в истории скита. Скитский иеромонах Парфений в 1820 году увез через Триест в Россию частицу Животворящего Креста Господня, мощи, церковные сосуды, ризницу, книги. С ним отправились скитские иноки Савва и Дамиан. В Ильинском скиту не осталось тогда ни одного человека. О. Парфений поселился в Лебяжьевском Николаевском монастыре на Черном море. И вот он зачем-то отправился в Петербург и был принят самим Государем Императором Александром I. О. Парфений полагал, что турки навсегда пришли на Афон, и хотел передать все скитские святыни Государю, но тот отказался их принять со словами: «Сохраняй это у себя. Бог даст, с турками скоро будет заключен мир, и тогда ты возвратишься на Афон в свой скит, для которого эта святыня драгоценна и необходима!» Так и случилось: в 1830 году был заключен мир с Турцией и иеромонах Парфений вернулся на Афон. Нашел он в скиту 8 человек, вернувшихся из Молдавии, которые в смутное время скрывались преимущественно в лесах и неприступных ущельях. Запустение было столь велико, что о. Парфений долго не мог найти скит: все дороги и тропинки к нему заросли лесом и кустарниками. Кстати, и ныне это проблема. В наш век прогресса иноки и паломники стараются передвигаться не самым простым способом - на двух ногах, а с помощью техники. Соответственно, иные тропинки остаются без внимания и зарастают.

Наступили лучшие времена, но на смену черноморским казакам пришли запорожские и выходцы с Дуная и из Валахии. В 1836 году иеромонах Аникита (Шихматов-Ширинский), знаменитый князь-монах, построил на свои средства храм в честь святителя Митрофана Воронежского, слава которого достигла и Афона. Напомним, что и в Пантелеймоновом монастыре был построен Митрофановский храм, и везде, где жили русские иноки, писали они иконы великого святителя. О. Аникита был похоронен в построенном им храме, в нише правой стены, где была установлена доска с надписью. Забегая вперед, могу сказать, что могилы его мы так и не нашли. Слава о. Аникиты была велика, имел он влияние и на греков, об этом можно прочитать в истории Пантелеймонова монастыря. Неожиданная смерть его весьма огорчила русскую общину Афона. Промыслом Божиим Русский Афон получил точное свидетельство о святости этого мужа. В 1871 Ильинский скит посетил Николай Васильевич Елагин, лично знавший князя Шихматова-Ширинского. По его настоянию могила князя была открыта, и все ощутили сильное благоухание.
Затем скит переживал не лучшие времена. Явилась даже чума - явное наказание Божие скитянам, так как уносила она жизни только в Ильинском скиту. В то время произошла страшная распря с великороссами, составлявшими меньшую часть скита и они были изгнаны вместе с иеромонахом Павлом, выдающимся подвижником, ставшим вскоре духовником русского братства в Пантелеймоновом монастыре. Мне уже приходилось писать об этой позорной истории и о том, как недолговечна человеческая память. Забыли ильинцы свой позор и снова стали ругать этого поистине святого мужа. И, увы, читая историю скита, я снова натыкаюсь на пристрастное описание этой истории: «При слабохарактерном и малоопытном игумене Павле в Ильинском скиту произошли несогласия между братиями:» Далее повествуется о том, что этим воспользовались пантократоровцы и отобрали документ, выданный Протатом в 1766 с подписью 20 монастырей о том, что они предоставляют скиту полную независимость. Украдены были также: договор 1798 года с игуменом Афанасием о выделении скиту земли, царская грамота Императора Никифора Фоки 964 года некоему Успенскому ставропигиальному монастырю о даровании частицы Животворящего Креста Господня, грамота о приобретении в 1809 году у этого монастыря Ильинским скитом частицы Креста, а также части левой стопы святаго апостола Андрея Первозванного. И все это будто бы из-за о. Павла, который во время чумы в скиту не принимал никаких мер предосторожности, служил литургии, причащал заболевших, отпевал умерших и при этом остался живым. Виновата не распря, из которой утрачены документы, а о. Павел. И вот останки предводителя восставших были откопаны и: Эта история хорошо известна и приводится в летописи Свято-Андреевского скита.

Изгнание из Ильинского скита подтолкнуло великороссов к созданию собственной обители, которой вскоре стал Андреевский скит. А Ильинский скит потом долго еще лихорадило. Ни один игумен не мог долго быть в монастыре. Досаждали ильинцы даже русским дипломатам. Константин Леонтьев, будучи на дипломатической службе, весьма жаловался на свободолюбивый нрав запорожских казаков-монахов.
Вот тогда-то в эту духовную и физическую разруху и явился уроженец Бессарабии Паисий II, болгарин по национальности, и братия стала снова умножаться. Два раза бросали ильинцы жребий, и дважды он указывал на келиота Паисия, жившего на Капсале, и неслучайно. В этом же 1841 году он закончил постройку храма Святителя Митрофана, который был тут же освящен. Построил он еще два скитских храма в честь Святителя Николая и Архистратига Божия Михаила. В 1846 году был построен большой двухэтажный корпус с пекарней, кухней и кельями. В 1847 году - еще корпус для канцелярии и келий. Умер он в 1871 году. Достаточно привести слова одного из историков скита: «Редко можно встретить в одном человеке столько добродетелей, как в лице о. Паисия II, настоятеля Ильинского скита и, по сути, его основного строителя. Горячая вера, любовь к Богу, доверие и простота в отношении к людям, высокие хозяйственные качества сделали его одной из известнейших личностей на Афоне. А за тридцатилетнее управление скит он превратил в обитель, известную далеко за пределами Афона. Еще при жизни он был порадован многими знамениями и даром предвиденья».

Однажды меня попросили написать статью о преподобном Гаврииле Афонском. Много раз я бывал на Афоне, но никогда не слышал о каком-то русском Гаврииле, да еще преподобном. И вдруг выяснилось, что он канонизирован Священным Синодом УПЦ в 1994 году. Рака с мощами установлена в соборном храме Ильинского монастыря в Одессе (бывшем афонском подворье). Вскоре я узнал, что он в конце девятнадцатого столетия - начале двадцатого был игуменом Ильинского скита. История скита не сохранила почти никаких сведений о нем. Не удалось даже установить его фамилию. И вдруг - он святой. Впрочем, обратимся к скупым строкам энциклопедической статьи: «В 1887 году стал игуменом (дикеем) Ильинского скита. В 1891 году Константинопольским патриархом Иоакимом III возведен в сан архимандрита. О. Гавриилу удалось разрешить конфликт с кириархиальным монастырем Пантократор, что позволило продолжить строительство скита. Получил разрешение на сбор средств в России, куда и прибыл в 1893 году со святынями скита: иконой «Млекопитательница» и стопой св.апостола Андрея Первозванного. Для паломников построил в 1894-1896 гг. в Одессе подворье скита с трехпрестольным храмом. В 1894 заложил, а в 1898 году построил общежительный корпус в Ильинском скиту на Афоне. Им были построены две цистерны для запаса воды и новые стены для виноградников. Построены подворья скита в Таганроге и Новониколаевске. В 1899 начал перестройку скитского собора. Ему удалось завершить перестройку фундамента и подвальной части собора. В 1901 году, несмотря на плохое состояние здоровья, был вынужден отправиться с поездкой по российским подворьям скита. Скончался 19 октября 1901 в станице Новониколаевской и 2 ноября был похоронен в склепе храма одесского подворья. Предание о захоронении строителя собора в склепе сохранилось до 90-ых годов 20-го столетия. Часто из подвала были слышны стуки. Клирики храма по благословению митрополита Одесского и Измаильского Агафангела 22 июля 1994 года открыли нетленные мощи преподобного Гавриила. В последующие дни совершилось множество исцелений: от беснования, от болезни ног, от расслабления, от спастического паралича...» И далее о причислении архимандрита Гавриила к лику святых и о том, что ему составлены: тропарь, молитва и даже акафист.

Видим довольно обыкновенную жизнь настоятеля афонского монастыря или кельи: сборы, стройка. Труды, труды... И вдруг по смерти Господь его прославляет многими чудесами. Тайна святости: великие подвижники, молитвенники никак не проявили себя по смерти, а труженик, хозяйственник пребывает святыми мощами в городе Одессе и творит чудеса.

При о. Гаврииле был практически закончен новый собор пророка Илии. Но освящен он был только в июне 1914 года. Освящал его архиепископ Анастасий (Грибановский), будущий первосвятитель РПЦЗ. По преданию, когда строили храм вокруг него бегал юродивый и кричал: «Стройте, стройте, все равно он будет пустой». И довольно скоро это запустение началось. Началась война. Прекратился приток паломников, перестали поступать средства из России. Затем стало еще хуже - в России произошла революция. Незадолго до революции русский посол в Афинах дал игумену скита совет забрать все деньги обители, находящиеся в одесских банках. Не послушал игумен мудрого совета: дескать, Россия стоит твердо и нерушимо, - так казалось афонским монахам, жившим на чужбине. Большевики экспроприировали все деньги скита, и монахам пришлось работать в ближайших к Афону городах и селах, чтобы расплатиться с кредиторами: много они задолжали при строительстве нового собора. Разумеется, подворья скита в России были конфискованы. А греки, в свою очередь, стали препятствовать пополнению славянских обителей. Почти сорок лет - до 1954 года - скит не получал пополнения, и численность насельников с 400 человек в 1914 году упала до 10 человек в 1961 году.

Начальствующий в то время в скиту архимандрит Николай стоял перед выбором: либо обратиться за помощью к России, то есть к Московской Патриархии, либо погибнуть. Пантелеймонов монастырь после некоторых колебаний, не желая умирать естественной смертью, призвал монахов, советских граждан, и выжил, Андреевский скит никого не призвал и умер. Архимандрит Николай был настроен к Советской стране совсем уж враждебно и попытался найти промежуточный вариант: обратился к русской диаспоре, то есть к русской зарубежной церкви. Но та при всем своем желании не могла существенно помочь Ильинскому скиту. Даже такой светильник православия, как архиепископ Аверкий (Таушев), который хорошо знал о нуждах Афона, ничем помочь русским афонцам не смог. Конечно, помогали и деньгами, и людей подыскивали, но всего этого было явно недостаточно.
В 1966 году в Ильинский скит из Джорданвилля, где он подвизался 20 лет, был направлен известный подвижник зарубежья архимандрит Нектарий (Чернобыль). По замыслу он должен был сменить престарелого архимандрита Николая, уже неспособного управлять скитом. На Афоне о. Нектарий застал в Ильинском скиту всего трех монахов: игумена, одного иеромонаха, тоже уже немощного и монаха, выполнявшего обязанности эконома и по совместительству единственного певчего скита. И это при том, что в обители было четыре или пять храмов, а служба в трапезной церкви совершалась ежедневно! Сбылось пророчество юродивого: Архимандрит Нектарий, по его словам, занялся привычным делом: стал трудиться в огороде. Но труды его продолжались недолго, чуть более чем через год о. Нектарий был отозван архиепископом Аверкием обратно в Джорданвилль. Одно можно сказать: о. архимандрит покинул Афон не по своей воле, ибо имел твердое желание навсегда остаться святогорцем. «И все же, несмотря на все трудности, как чудесно было на Афоне! Там кругом тишина и безмолвие. Днем с вершины горы, на которой стоит скит, видно море. Я вспоминаю это время как лучшее время моей жизни. Я и сейчас с радостью жил бы там. Несколько раз в дальнейшем я просил вернуть меня на Афон, но на это не получал согласия. Будучи на Афоне, я посещал русских отшельников Никодима Карульского и иных:"Можно себе представить жизнь в скиту после отбытия архимандрита Нектария! Когда последний игумен скита карпаторосс, родившийся уже в Америке, о. Серафим (Бобич) приехал в скит, он застал там двух стариков, младшему из которых, игумену, было 85 лет! Молодой иеромонах спас положение. Пусть в скиту жило постоянно 2-3 человека, но он жил! И еще был своеобразным русским центром на Афоне. Наш знакомый о. Антоний, чадо РПЦЗ, посещал скит, ходил на службы. Были службы и скит жил! В скиту кроме о. Серафима подвизались о. Иоанн, русский из Джорданвилля, и о. Иоанникий, американец, преподаватель Свято-Троицкой семинарии в Джорданвилле, прекрасно изучивший не только русский и церковнославянские языки, но и византийское пение по крюкам!
Затем имела место трагедия 1992 года, которая поставила точку в российской истории скита. Не хочется искушать читателя очередным пересказом этих трагических событий, которые уже довольно полно изложены во многих изданиях. Хочется заметить, что иной раз Бог попускает и в святых местах совершаться делам лжи. Досаднее всего, что в роли разбойников и обманщиков выступают люди в рясах.
Вот стоим мы перед главным собором скита. Вроде бы греки принимают нас весьма радушно, но за радушием этим какая-то музейная пустота. Был малороссийский скит, основанный великим Паисием, теперь нет его. Есть что-то другое, православное, но не то:
И вдруг явственно слышим пение на церковно-славянском языке. Нет, слух не обманул нас. Это паломническая группа Польской Православной церкви во главе с митрополитом. От Малороссии до Польши рукой подать, так что можно сказать, что в скит пришли свои. Вот батюшки заходят в церковную лавку, где мы находимся, чтобы приобрести святыни. Какие открытые, простые и приятные лица! Вот уж действительно Филадельфийская церковь. Сколько их там православных в Польше? Зато нет лишних людей: Слышал я от одного польского батюшки, бывшего москвича, что он не раз видел, как митрополит отправляется на клирос, дабы нести клиросное послушание. «Митрополит и послушание! Кому послушание?» - удивятся иные. «Богу, Богу, конечно, как и у всех», - ответим мы. Ведь он такой же послушник, как и все, только место у него особое, ответственное. Правда, конечно, оно не на клиросе.

Вот потому что все они послушники - и батюшки и митрополит, - лица у них, если так можно выразиться, совсем православные. Одним словом, радостная встреча в бывшем малороссийском скиту.
Еще хочется сказать немного о национальном. На Афоне жили монахи разных национальностей и, как мне уже приходилось писать, не раз сталкивались между собой. Не обошлось и без трений между великороссами и малороссами. Об одной истории с изгнанием о. Павла тоже не раз говорилось. Но хочется отметить, что это, нет, не вражда, а некоторое напряжение между великороссами и малороссами проявлялось на Афоне всегда. Великороссы иной раз вспоминали при встрече с младшими братьями Мазепу, а те тоже в долгу не оставались. Иной раз представители одного народа, но разделенные исторически, успевшие обзавестись своими обычаями, а иногда и религией, становятся непримиримыми врагами. Например, сербы и хорваты, сербы православные и сербы-мусульмане. Немало сил приложил Бисмарк, чтобы выкинуть из германского союза австрийцев, это ему удалось и возникло мощное государство: Германия.

Западная Украина уже «освободилась» практически от православия, по крайней мере, канонического, а мы освободились от нее и, думаю, нам от этого не стало хуже. Жалко только малое стадо, которое вынуждено быть там. Удастся ли им стать филадельфийской церковью, как соседям полякам, не знаю. Зазвучит ли когда-нибудь в Ильинском скиту славянская речь? Тоже не знаю. Знаю только, что православный - значит, русский, - об этом постоянно напоминает мой спутник Валера. И смерть для православия, когда православные враждуют с православными. Таких-то уж точно русскими не назовешь. Русские принимали к себе все народы, желающие жить православно. В этом-то и была их сила.

Крумница

Название происходит от слова виноград. Но звучит у каждого по-своему. Кроме «Крумица» можно встретить и «Кромица», и «Кромница», и «Крумница». Это маленький скит недалеко от границы Афона. Находится он в уединенном месте. Тишина. Кругом виноградники, которые как бы подтверждают название этого места. Они кругом, но, к сожалению, уже давно отданы в аренду грекам. Говорят, что некий грек, бывший когда-то простым рабочим, стал благодаря этой выгодной аренде миллионером. Отсюда и происходит вино «Тсандали», которое буквально заполнило прилавки магазинов. На этикетках бутылок на иностранных языках красочно расписывается, как с любовью и большими трудами изготавливается это вино в Пантелеймоновом монастыре. Но это неправда. Кто побывает на Крумице, обязательно увидит, что часть монастырских строений занимает общежитие рабочих, которые не чураются даже шашлычка. Как-то они поймали кабаненка и вырастили в громадного кабана, к которому привязались душой и теперь, как говорится, рука не поднимается. И живет это чудо природы, достаточно больших размеров, в загончике, отгороженным прямо на территории скита. Рабочие устроили себе, так сказать, маленький зоопарк.
Но отцы монастыря создали этот скит вовсе не для аренды, а для обеспечения монашеской трапезы, в том числе и вином, являющимся необходимой принадлежностью ее, разумеется, в дни, установленные уставом, и в количествах, им же оговоренных.

Надо отметить, что в тяжелое для Пантелеймонова монастыря время греческие иноки, населявшие тогда монастырь, заложили участок земли, на котором сейчас находится скит, за весьма малую сумму. Но это было еще до возвращения русских. При игумене Макарии (Сушкине) здесь все было приведено в порядок. В то время тут и стали разбивать виноградники и фруктовые сады. Ранее на Крумице существовала только одна малая келья с церковью Рождества Богородицы. При о. Макарии и был построен скит с церковью во имя преподобного Платона Студийского и святой мученицы Татианы. Эта церковь была устроена на деньги тамбовской купчихи Татьяны Васильевны Долговой, в память ее почившего супруга Платона, чем и объясняется столь сложное название храма. В этот храм мы так и не попали: он находится как раз на территории рабочих. Братство стало быстро умножаться, и в 1882 году был освящен новый храм в честь Казанской иконы Божией Матери. Были построены и новые здания, с трапезной и кельями для братии. Количество монахов-тружеников достигало в лучшие дни 100 человек. Сейчас в этом чудесном месте проживает всего несколько монахов. Возможно, здешние насельники действительно предпочитают всему тишину и покой, есть среди них и престарелые, доживающие свой век, есть и те, по которым не очень скучают в монастыре. А между тем люди между ними появляются просто замечательные.

Один из них - благочестивейший о. Иоаким (Сабельников), составитель книги «Великая стража», которую можно назвать самым лучшим, что когда-либо было написано о Пантелеймоновом монастыре. Рядом с Крумицей находится местность, называемая по-гречески Мегали-Вигла, что в переводе означает «Великая стража». Именно здесь ученик преподобного Григория Синаита, преподобный Марк, видел Царицу Небесную на престоле в царственной славе, окруженную неисчислимым сонмом сил небесных. Богоматерь осеняла Святую Гору, и на нее изливалась благодать, которая как бы ограждала Святую Гору от мира. Рядом, как стражи Святой Горы, стояли афонские святые во главе с преподобными Афанасием и Петром Афонскими. И вот, автор-составитель «Великой стражи» оказался рядом с «Великой стражей» в уединенной Крумнице, и поэтому совершенно неясно, выйдет ли когда-нибудь второй том этого произведения.

Это место, можно сказать, - духовная граница Афона. Отсюда идет дорога в сербский монастырь Хиландарь, самый близкий к афонской границе. Именно этой дорогой мы сегодня и пойдем.

Много лет проживает в скиту и о. Паисий. Недавно уже, совершенно больной, поселился в скиту иеромонах Иаков, уроженец Алтая. Более двадцати лет прожил он в Ксилургу. Годы дают себя знать, и о. Иаков, несмотря на то, что весьма жизнерадостен, почти ничего не помнит. Но то, что он говорит, иногда попадает прямо «в десятку», и это мы на себе и ощутили. Видимо, так и должно быть: немощь, необходимая спутница человека после грехопадения, часто берет верх над человеческим телом, но подвизающийся человек всегда остается чадом Божиим, поэтому даже в немощном лепете старика иногда являет свою мощь Божия сила. По крайней мере, мы чувствуем, что устами старца говорил Бог для нас, вразумляя и наставляя нас на путь истинный.

Вечером после службы о. Иоаким ведет нас в храм. Что здесь потрудились многие отцы, легко увидеть в костнице под храмом Иерусалимской иконы Божией Матери. И храм, и костница находятся ныне в состоянии, просто удручающем. Но это касается разрухи внешней: Много раз мне приходилось бывать в афонских костницах, но все равно испытываешь какое-то особое чувство, когда смотришь на останки отцов. Тут, наверно, и напоминание об общем Воскресении, и о том пути, которым предстоит пройти нам, и о святости этого места. Эти черепа и кости нельзя назвать святыми мощами, потому что мы не можем назвать тех, кому они принадлежали, святыми. Но, я уверен, что святая жизнь этих братьев отразилась в разрушенных природой человеческих храмах. И наступит великий час, когда будут воссозданы эти храмы Святого Духа. И это не пустые слова: когда переступаешь порог такой костницы, ощущаешь эту святость и понимаешь, что эти отцы в большинстве своем были подвижниками и вели жизнь, достойную подражания, и нам пока далеко до этой жизни.

Кругом до боли знакомая разруха, разруха земная, разруха временная. И это вокруг того, что было когда-то ими, напоминающего нам, чем скоро станем мы. В верхнем храме дыры в иконостасе. На месте икон, открывающих нам видение иного мира, получились окна в мир настоящий, мир разгромленных алтарей. Наверху странное завершение, по крайнее мере, для нашего взора: вместо царской короны двуглавый орел, имеющий большой, превышающий его по размерам, крест. Какая символика! Символика, требующая осмысления.
Но тут с удивлением мы замечаем, что трость с губой на этом распятии располагаются справа, а копие - слева. То есть, противоположно общепринятому у нас изображению. И тут я вспоминаю про «исправление» креста на вершине Афона, о котором я написал в «Ночном восхождении». Что это? Особая греческая традиция изображения распятия? Но храм-то русский и строился русскими. Загадка, одна из тех, которых много на Афоне. Может быть, кто-то знает на нее ответ, но мы пока недоумеваем.
И, наконец, пред тем как мы покинем храм, хочется обратить внимание на куски ржавого металла, упокоившиеся среди глав честных отцов. Это вериги. Здесь на Афоне увидишь их немало!

«Какая дикость, какое непонимание сути подвижничества!» - возопит иной современный человек, считающий себя православным. По его мнению, борьба со страстями заключена только в Таинстве Покаяния, послушании, делании добрых, полезных дел. Какой смысл мучить тело, беречь которое советовал даже апостол Павел? А тут какие-то железки, которые только мешают выполнять послушание. Но те отцы носили их, и об этом свидетельствует ржавое железо. И они были и святее, и, думаю, умнее нас. И понимали, что им это необходимо:
Но вот пришло время, и мы покидаем храм Иерусалимской иконы Божией Матери. Из старого описания я потом узнал, что этот кладбищенский храм освящен в честь чудотворных икон Божией Матери Иерусалимской и Смоленской. Не так далеко отсюда Новая Фиваида - скит Пантелеймонова монастыря, место, где селились русские пустынники, покидавшие свои кельи из-за притеснения со стороны греков. Сколько мы слышали об этом месте, но опять идем мимо - в Хиландарь.

Старец Каруля

Мне уже несколько раз приходилось бывать на Каруле перед тем, как я однажды в исторической библиотеке, раскрыв старую книгу, прочитал дивную историю, имевшую место в конце XIX столетия, очевидцем которой был один русский паломник. Кажется, кому интересны записки обыкновенного паломника - одного из тысяч, посетивших Святую Гору? Но из этих кратких описаний встреч, разговоров, просто случаев, имевших место во время паломничества и складывается святогорская история, обильно питающая нашу духовную жизнь примерами истинного подвижничества и святости.
Он совершал паломничество со старообрядцами, которые хотели открыть свои сомнения опытным в духовной жизни скитникам. Естественно, обратиться за решением своих проблем они посчитали возможным только к афонским монахам, которые, как можно было предположить хоть с какой-то долей вероятности, были свободны от «никоновской порчи». Они особенно стремились к некоему старцу-подвижнику, жившему среди русских иноков Карули, которому, как они слышали, Господь дал особенную благодать. Здесь надо сделать отступление и повторить еще раз то, что уже неоднократно говорилось. Это удивительно, как незаметно скрывается пренебрежительное отношение к русскому Афону среди наших соотечественников за восторженно-поверхностным его почитанием. Так вот, об этом старце, слава которого вышла за пределы каменистых обрывов Карули и достигла даже далекой России, мы ровным счетом ничего не знаем. Не знаем даже его имени, так как в рассказе оно не приводится, а более никаких упоминаний о нем не имеется. Известно только по рассказу другого паломника, посетившего Карулю в 1895 году, что там настоятелем был схимонах Аркадий, и подвизалось с ним 12 русских монахов2. Кроме того, автор воспоминаний добавляет, что ранее здесь жили великие люди, между которыми были и епископы. А нам приходится только развести руками: взяв в руки объемистый «Афонский патерик», недоумеваешь: кто посчитал его составление вредным или ненужным и лишил нас продолжения и расширения этого цветника духовной жизни? Кто посчитал, что для мира более не нужны примеры истинного христианского подвига? Или новым писателям житий просто не хватило времени или усердия, чтобы увековечить святых своих современников3?
Возможно, старца звали и Аркадий, но следует отметить, что он был не схимонахом, а иеросхимонахом. Перейдем к нашей истории, достойной украсить житие святого или какой-нибудь древний патерик. Эта история очень напоминает эпизод из жития преподобного Сергия Радонежского, но богатые афонские краски делают ее еще ярче.
При входе в Карульский скит старообрядцы сразу стали спрашивать братию, где бы им найти старца-настоятеля.
А старец в это время трудился на огороде, копая заступом землю под овощи. «Подождите немного, пока он выйдет», - отвечали иноки. Нетерпеливые паломники заглянули в огород и увидели там смиренного старца в заплатанной одежде, трудившегося в поте лица. Суемудрые пришельцы не могли поверить, что этот старичок-нищий - тот самый великий и прозорливый старец, которого они желали видеть, и с которым так желали побеседовать. Они снова стали спрашивать иноков, требуя, чтобы показали им старца: «Мы из России нарочно приехали и пришли сюда, чтобы видеть его, у нас есть до него важное дело». «Мы уже указали вам нашего старца», - сказали им иноки, - «если не верите, что это он, то потрудитесь спросить его самого». Стали поджидать. Преподобный (так не без основания называет его рассказчик) вышел, и иноки указали на него: «Вот тот, кто вам нужен».
Но честолюбивые старообрядцы отвернулись от него в сторону и сказали: «Мы издалека прибыли посмотреть на пророка, а вы нам показываете какого-то оборванца! Но мы еще не дожили до такого безумия, чтобы принять этого старичка-нищего за того знаменитого старца Каруля (так называли паломники старца), о котором так много слышали».
Старец, этот преподобный Сергий нашего времени, взглянул на них с удивлением и проговорил: «Нам, духовным, подобает исправляти таковаго духом кротости» (Гал. 6,1). И, не дожидаясь себе поклона от пришельцев, труженик Божий сам подошел к ним и с великим смирением поклонился до земли. Так смиренномудрый радуется своему бесчестию и уничижению столько же, сколько богатый и тщеславный приходит в восторг от почестей и похвал людских! Тогда старообрядцы, видя такое радушие убогого старичка, поведали ему печаль свою. Что им доселе не удается повидать их старца-настоятеля пустыни.
«Не скорбите, братия, - утешил их преподобный отец, - Бог так милостив к месту сему, что никто отсюда не отходит печальным. И вам Он скоро покажет, кого вы ищете». Тут ударило било и все пошли в храм на вечерню.
По афонскому обычаю, ночью наших путников разбудили на полунощницу и утреню. На Каруле служба началась очень рано - в 12 часов. После Божественной литургии, которая закончилась лишь в 11 часов дня, все молившиеся в храме стали подходить к старцу под благословение. Смущенные старообрядцы ходили около монахов и богомольцев, окруживших старца, стараясь сквозь толпу разглядеть настоятеля. Один из них, Ляпихин, опять спросил одного из сиромахов: «Кто же этот чернец, что благословляет выходящих из храма?» Сиромах взглянул на него то ли с удивлением, то ли с презрением и сказал: «Разве вам не говорили, что это настоятель пустыни, тот, кого вы спрашивали вчера?» Не соответствовал старец ожиданию старообрядцев, они слышали о его громкой славе и ожидали увидеть человека, сразу поражающего величием и блеском. Вместо этого перед ними стоял человек в простом рубище, малого роста, худого и болезненного вида. Его истощенное подвигами лицо, которое, по-видимому, так часто орошалось слезами, носило отпечаток обычной грусти, его бедное одеяние более походило на одежду нищего, нежели на одежду иеросхимонаха и, притом, настоятеля более или менее многолюдной пустынной обители. И, тем не менее, старец скоро заставил паломников забыть все эти первые невыгодные впечатления, выполнив все, и даже более того, что от него ожидали. Он отдал свою чистую душу всецело на служение Богу, и святость его кроткой смиренной жизни, как солнечный луч, пригрела всходы на засохшей почве, которые посеяны были в сердцах раскольников и раздорников православия.
Когда старец стал выходить из храма, Ляпихин спросил его: «Ведь при такой вашей утомительной и суровой жизни можно скоро, пожалуй, умереть». - «Мы, раб Божий, каждый день умираем, но живем для Господа», - смиренно ответил ему старец. Тогда старообрядец еще спросил его: «Каким же вы делом занимаетесь здесь кроме молитвы?» Старец сказал: «У нас идет непрестанная брань не с плотью и кровью, но со страстьми и похотьми, с духами злобы поднебесными». Старообрядец, как бы исправляя свои первые вопросы, опять спросил: «Какое же вы употребляете против них оружие?» - «Строгий пост, непрестанную молитву в сердце и слово Божие на устах. Мы, - сказал старец, - как повелел апостол, препоясали чресла наши истиною, облеклись в броню правды (Ефес. 6, 14), в устах наших меч духовный - еже есть глагол Божий; мы покрылись крепким щитом веры, о который все раскаленные стрелы лукавого притупляются, а крестом мы поражаем его на каждом шагу, во всякое время. Через эту победу мы надеемся получить от Христа Бога награду, ибо Дух Святый сказал: «побеждающему страсти и диавола дам сесть на престоле Моем» (Апок. 3, 21), на престоле славы - на небесах. А вашему пугливому воображению, возлюбившему тьму, что же, стало быть, тяжек свет святыни? Жалко, что вы вышли от нас, а нашими не были!». Этим последним кратким словом старец как бы овладел их душой: они поняли свое невежество, и, слыша его слова прозорливости, стали откровенны. Ляпихин тогда прямо сказал: «Вот уж справедливо зовут нас, невежд, раскольниками, как будто я ослеп и не вижу, с кем говорю!» Так горевал окутанный заблуждениями старообрядец, умоляя старца простить ему его лукавство и недоверие, и начал раскрывать пред ним свою раскольническую повесть.
Вот такую историю поведал русский паломник Черкасов. Смирение быстрее находит ключи к душам, через ереси и расколы отделившим себя от Бога, чем обличения, споры и доказательства. Еще раз приходится подивиться нашему странному равнодушию, которое не хочет видеть сокровенной истории русского монашества. Оно царствовало и раньше, и теперь выдает пропуск для входа только в одни и те же хранилища, чтобы в тысячный раз переворачивать одни и те же страницы. А стоит только отойти в сторону от Пантелеймонова монастыря, заглянуть в недавнюю историю, и мы уже встречаемся со столь великими примерами подвижнической жизни. Может быть, это оттого, что мы перестали ее понимать, да и не сейчас, а уже в то время, когда жил старец Каруля. Вот как воспринимает Карулю архимандрит из России, стороной обошедший это «страшное» место: «Недаром на Куруле так часты в прошлом и так нередки в настоящем случаи религиозного безумия греческих монахов. Сколько монахов, говорят, полетело в пропасть в Куруле, потому что дошло до Галактионовой4 мысли о своей победе над миром и над собою, до мысли о своем обожествлении и об ангельском достоинстве. Это безумие могло создаться на почве и большой религиозной экзальтации, и на почве действительного, необычного, великого подвига». Видите, ученый архимандрит, побывавший на Афоне, даже не запомнил правильного названия места, известного всему миру своими подвижниками. Более того, он почему-то решил, что там живут греки, которым, по его мнению, больше свойственно отшельничество, и посему большее количество из них прыгает в пропасть. Архимандрит был бы разочарован, если бы узнал, что Каруля прославилась в первую очередь русскими подвижниками. А прелесть и попытки прыгнуть в пропасть были, есть, и, наверное, будут и у русских, и у греческих монахов. Интересно другое наблюдение этого же архимандрита. Он шел мимо, как ему казалось, заброшенной кельи, случайно заглянул в окно и увидел монаха-грека. Отшельник молился, лежа на афонском терновнике, который кучей был разложен на полу. Он простоял не менее 10 минут, и монах его не заметил. А шипы всем нам известной розы не сравнить с шипами этого афонского растения.
Многие начнут сетовать, что нет сейчас не только на Каруле, но и на Афоне, подобных старцев. Кому-то это послужит поводом унизить Афон. Трудно утверждать, говоря про весь Афон, но, конечно, современная монашеская жизнь на Каруле не знает таких подвигов, о которых говорилось выше. Нет, наверное, и таких старцев, к которым бы устремлялись верующие за тысячи километров. Но вернемся к нашему рассказу о карульском старце. На прощание он сказал Черкасову слова, которые врезались ему в память: «Сорок два года подвизаюсь я на горе сей, и никогда не слыхал, чтобы люди, имеющие с нами единство веры, так безбожно и безстыдно шли наперекор святоименному Афону, а теперь вижу: грозная туча уже собралась над головами пустынножителей его (особенно русских) и готова разразиться голодом и всяческими утеснениями - гонят их, яко жиды Христа. Пустынники, Христовы наследники, терпят ныне великие гонения от своих же единоплеменников, памятуя слова Виновника своего, говорящего: «Аще Мене изгнаша, и вас ижденут». Но благословен Бог, иже не даде внести мерзостей в нашу освященную семью, которая, при помощи Божией и заступлением Царицы сего вертограда, не знает тех злопомнений и заблуждений, коими переполнена наша благословенная Русь, а все до единого единым чистым духом и усты прославляют Распятого за ны и умоляют Его о мире всего православного мира».
Читатель удивится: о каких гонениях можно было говорить тогда? Но гонения были от либерального общества, которое задавало тон в русской жизни. Особенная ненависть обрушивалась на монашествующих. Эти настроения привели к тому, что некоторых русских афонцев, обращавшихся за помощью в Россию стали считать жуликами и запретили отправлять им почтовые переводы. Многие келиоты, создавшие из келий маленькие монастырьки, помогали, поддерживали пищей как карульских, так и других отшельников. Становясь немощными, анахореты шли в монастыри, скиты и кельи и там оканчивали свой жизненный путь. Конечно, эта кампания не ограничилась запретами на переводы, шла также активная травля в газетах и журналах того времени.
Прошло столетие, но карульские отшельники гонимы и поныне. Дело в том, что они проживают в своих кельях без разрешения (омологии). Многие пришли в них, когда кельи были заброшены. Насобирав старых досок, починили они ветхие хибарки, но никто не давал и не собирается давать им разрешение на проживание в этих убогих кельях, в которых мало кто согласится жить. Такова церковная политика нынешнего времени: ведь большинство из них являются зилотами и не поминают Вселенского патриарха. Другая же часть является изгоями иного рода: это русские и молдаване, которые не имеют греческого гражданства, а, значит, не имеют законных прав на пребывание на Святой Горе, являющейся ныне частью Греции. Так что большинство нынешних карульцев живет в постоянном страхе быть изгнанными из своих ветхих, но полюбившихся келий. Им уготовано подвижничество иного рода - быть гонимыми. Хотя для современного изнеженного человека подобная затворническая жизнь на скале - это уже великое подвижничество. Если карульцы обрели некоторые современные технические средства, если у них уже нет необходимости идти в монастырь за сухарями десятки километров по крутым скалам, - теперь достаточно спуститься на пристань и сесть на комфортабельное морское судно, то подъемников, кроме карули, никто здесь еще не завел, никто не провел водопровода, не поставил кондиционера. Не нужно большой фантазии, чтобы представить, как легка подобная жизнь на скале в условиях здешних летних месяцев, когда камни раскаляются так, что по ним невозможно ступать босиком. И в этих условиях карульцы разрешают себе только умыть руки и лицо, тело их не знает мочалки, причем от этого они нисколько не страдают, так же, как и окружающие. Как бы то ни было, но само проживание в этих местах, даже без сугубого поста и непрестанных, почти круглосуточных, молитв, - само уже является подвижничеством. Это ясно выразил один из паломников в начале двадцатого века: «Вообще, жизнь на Каруле и Катунаках настолько стеснена и обрезана в самых естественных человеческих нуждах и потребностях, что даже одна сама по себе, как подвиг ради Бога, она без всяких других подвигов является, думаю, уже немалою заслугою в очах Божиих»5.

Ссылки и комментарии

1. Так называли старца паломники, о которых дальнейший рассказ.

2. Пузанов Н. Д. Дневник путешественника в Иерусалим и на Афон в 1895 году. М. 1897 г.

3. Примечательную историю в этом отношении приводит Ю. Воробьевский в книге «Наступить на аспида». Рассказывает монах Пантелеймонова монастыря Вонифатий: «Когда в начале 90-ых годов я подвизался на Афонском подворье в Москве, к нам приходил один старый монах. Он рассказывал, что еще застал отца Силуана в живых. А после его успения такие раздоры начались: Одни считали старца святым, а другие говорили: простой, неотесанный он был деревенщина. Чтобы не доводить споры до предела, хотели даже выбросить череп Силуана в море: А я, рассказывал тот монах, главу его спрятал. Потом уже достал, когда страсти улеглись». Что это: бесстрастие или безразличие? Почти фантастическая история: на афонское подворье приходит бывший афонский монах, живший в Пантелеймоновом монастыре в 30-е годы. Удивительно что он дожил до этих лет, поразительно, как оказался в России. В общем, сплошные загадки. Приходит такой старичок, видевший преподобного Силуана, его послушали и отправили с миром, может, дав благословение, ... в могилу, в которую он по всей вероятности и унес все свои воспоминания об Афоне, старце Силуане и своей собственной жизни. Если, конечно, о. Вонифатий, благочестивый афонский монах (пишу без иронии) не захотел над нами пошутить, имея в виду под старым монахом архимандрита Софрония. Это иллюстрирует отношение современного монашества к истории Афона. Нужно скрывать свои подвиги, а не чужие.

4. Галактион - один из обитателей Афона того времени, находившийся в прелести и трагически закончивший свой земной путь.

5. I. П. В защиту земного удела Божией Матери, Святой Горы Афонской. Наставления и утешения святой веры христианской. 1914. №3. С. 109-110

Воронок для старца

Наконец-то, мы подходим к Зографу. Позади полузаросшая тропинка, которая нас привела из монастыря тружеников Костамонита. Идти такой афонской тропой нелегко: ветви цепляются колючками за одежду. Монастырь «трех Георгиев» - самый тихий афонский монастырь. Так мы между собой его назвали, потому что в нем три чудотворные иконы великомученика Георгия. Лежит он вдалеке от моря, утопает в зелени, по ночам погружается в тишину и темноту, и, кажется, ни звука не пропустят холмы, плотным кольцом окружившие монастырь. Но до ночи еще далеко: мы приходим в монастырь как раз к вечерней службе . Впрочем, немного про этот монастырь я уже рассказывал. Хочется еще вспомнить, что Зограф особенно прославился противостоянием унии, о чем свидетельствует небольшой памятник посреди монастыря. Где-то, по описанию одного из паломников XIX века, находится знаменитая фреска, изображающая отношение папы римского к церкви. «Очень оригинальное изображение я видел в Зографском монастыре. На стене изображена «Лодка Православия», ее матросы - святые, вооруженные крюками, и Сам Иисус Христос держит руль и правит, между тем как с берега старики, а между ними Папа Римский и Мартин Лютер под начальством сатаны, усиливаются зацепить своими крюками лодку и опрокинуть ее». Но спросить об этом нам сегодня не удается. Как только мы приходим в монастырь, сразу ощущаем какую-то необычную напряженность, которая сегодня как бы висит в воздухе. Непривычно краток сегодня в разговоре о. Василий, только что вернувшийся из Болгарии. На службе я замечаю странного человека, который разгуливает по храму с портфелем и достаточно непринужденно разговаривает с монахами. Мы ложимся спать, уходить нам придется рано поутру, чтобы до корабля успеть зайти к старцу Рафаилу.
Мы покидаем обитель, как только начинает светлеть. Быстро спускаемся вниз: здесь, недалеко от пристани нашел себе келью новый русский келиот, иеромонах Рафаил. Отца Рафаила мы встретили недалеко от Андреевского скита и, конечно, после того, как мы его увидели, стало просто невозможно не посетить его. Сколько раз мы читали у Маевского, в других описаниях афонских паломничеств, как благоговейно, с трепетом пришедший издалека странник открывает дверь или калитку и входит к известному старцу. Сейчас, увы, таких старцев стало меньше, и мы впервые открываем свою калитку. К сожалению, для данной кельи калитка - это образное выражение. Здесь еще многого не хватает, а, еще точнее, мало что пока есть. Мы встречаем послушника, он зовет старца, и вот мы видим доброе его лицо и слушаем в течение полутора часов его нежный голос. А спросить у старца нам нужно многое. Старец на все наши вопросы отвечает мягко. Но, уверенно. Речь заходит об опасности глобализации. Элладская церковь и Афон тогда решительно высказывались по этому поводу, а в России этот вопрос только начал подниматься.
Но скоро выясняется, что мы попали к старцу в самое тяжелое для него время1. О. Рафаил рассказывает нам, какая истерия захватила болгарских чиновников, включая даже министра культуры: «Русские захватили болгарский монастырь». Оказывается, маленький старец и несколько худых, как тростинки, послушников - это оккупанты, коммунисты, комсомольцы, которые вторглись в болгарскую келью, где будто бы были уникальные виноградники, которые спустя несколько десятков лет запустения кельи теперь надо срочно возрождать. Несомненно, в скором времени комсомольцы захватят и болгарский монастырь. Это мне напомнило разнузданную травлю в конце девятнадцатого - начале двадцатого века русских келиотов разуверившимися либералами. Старец же, как и его предшественники, был безответен на оскорбления, но не мешкал, когда нужно было постоять за правду. Интересно, что маленькие, физически слабые люди часто оказываются духовными силачами.
После этого мы узнаем, что скоро должна появиться комиссия, которая будет разбирать дело захватчика. Как все это напоминает далекое прошлое, только тогда либеральное цунами, шедшее на Афон, рассосалось само собой: никто не сможет объяснить, каким образом. Затем греки захватили Афон, потом война. И самих либералов уже истребили в России. Ну а что будет со старцем? Старец волнуется, просит нас помолиться, нас, самих нуждающихся в его молитвах. Сюда прибыла триединая комиссия из представителей Греции, Болгарии и России. Болгарина-то мы и видели вчера в монастыре. Старец готовится к исповеди, надевает епитрахиль, но исповеди этой не суждено состояться. К келье, вернее, к ее развалинам подкатывает черная машина, которой Валерий тут же дает название «черного воронка». Машину покидают трое представительных мужчин, один из них с нами здоровается, легко распознав в нас русских. «Это наш кэгэбешник», - комментирует Валера. Ждать нам больше нечего. «Тройка» поднимается на небольшой балкон, где их смиренно ждет о. Рафаил. Нам можно уходить вперед, на корабль. Но, кто-то из нас издалека нарочито громко просит благословения у старца - все, чем мы можем ему помочь. Старец нас радостно благословляет, и, по-моему, это производит впечатление на комиссию: пусть знают с кем имеют дело. За старцем пусть слабая, но все же Россия.
Потом мы узнаем, что в этот раз все «обошлось» для отца Рафаила. «Черный воронок», в отличие от недавних времен, когда такие визиты с необходимостью заканчивались расставанием с обителями навсегда, не увез старца, и для старца обозначился отрезок мирного времени. Правда довольно скоро старец перебрался в Новую Фиваиду, которая, впрочем, не очень долго принимала старца с послушниками: русское гостеприимство оказалось еще жестче болгарского. Мягко стелили, да спать оказалось жестко. Старец вернулся обратно в болгарскую келью, и снова заголосили в Болгарии: «Русские идут!» Ну, что поделаешь, - идут. Ведь не боялась Болгария русских в 1877 году. Не возражала против вечных русских поселений под Плевной. Не бранила Скобелева, когда «заговоренный» генерал поднимал своих солдат в атаку. Так и сегодня можно помолчать. И не звать на помощь печально знаменитого не только в России, но и по всему миру, патриарха Варфоломея, который давно уже пришел к мнению, что Святая Гора - это не Удел Божией Матери, а его собственное имение, куда он выдает виды на жительство. Говорят, что он как-то сказал по поводу старца примерно следующее: «Пусть ищет себе другое место - это моя гора». Но мы верим, что за разрешением нужно обращаться в главную инстанцию, и хотим напомнить патриарху, Кто Хозяин на Святой Горе, чтобы не закончилась эта непосильная для человека борьба за власть так, как всегда она заканчивается, когда человек пытается бороться с Богом. В противном случае можно последовать за одним печально известным американским военачальником, которому воспаленное воображение представило русские войска на американском континенте, после чего он просто выпрыгнул из окна. Русские идут!

Комментарии

1. Описываемые события относятся к 2000 году. 25 мая 2002 под давлением болгарских властей и Константинопольского патриарха иеромонах Рафаил с братией был вынужден покинуть Афон.

Белые люди

Монастырь Григориат расположен на западной части полуострова. Основан он в XIV веке преп. Григорием. Соборный храм посвящен святителю Николаю. Ранее среди насельников монастыря было много славян, так что русский путешественник Григорович-Барский относит его к славянским монастырям. Сейчас Григориат известен русскому человеку благодаря его игумену, бывшему профессору университета. Он решительно выступает против электронных паспортов, и его статьи печатались в русских газетах. Некоторые его богословские труды переведены на русский язык.
Кроме того, монастырь примечателен миссионерством, ставшим теперь редким явлением в православной среде. Несколько братьев из монастыря находятся в Африке - в Заире. Пройдя в храм и поклонившись святыням, мы идем на архондарик. Здесь помимо обычного угощения нам предлагают кофе. Вдруг появляется человек в одеянии почти монашеском, но с одной поправкой: оно белое... И поэтому он слегка смахивает на медбрата. Мы недоумеваем... С «белым человеком» еще один мирянин. Они о чем-то долго разговаривают. Мы решаем выяснить у них причину столь необычной «окраски». Но «белый человек» молчалив и замкнут. Удается выяснить только, что он итальянец и православный. Мы удивляемся этому необычному сочетанию. Хотя... В истории Афона уже были достойные примеры. В сороковых годах XIV века на Афоне подвизался преп. Никифор, наставник преп. Григория Паламы. Долгие годы преп. Никифор провел в молитве. Его житие говорит нам о подвижнической жизни в уединенных местах Святой Горы. Преуспевший в подвигах в пустыни, сей муж украсил «Добротолюбие» поучением о внутреннем делании. Но это не все. Этот афонский исихаст по свидетельству Никодима Святогорца был родом латинянин и перешел в православную веру. Правда, здесь сведения об этом подвижнике разняться. Некоторые считают его исповедником, пострадавшим от императора Михаила Палеолога за сопротивление унии около 1280 года. Осуждал этот подвижник и главенство папы и многих святогорцев удержал от принятия унии, за что был выслан с Афона и провел долгие годы в заточении. Более о нем ничего неизвестно. Сроки разнятся, но главное, что сей муж, родом из Италии, отвергнув латинское лжеучение, твердо стоял в православной вере, принося много духовного плода как в умном делании, так и проповеди православия. Вот что мне напомнил «белый человек». Кто знает...
На Афоне, особенно в греческих монастырях, символ веры во время литургии не поют, а читают. Также и «Отче наш». Если в монастыре присутствует гость, то очень часто его могут просить прочитать эти молитвы. Утром на службе это делает «белый человек». После трапезы он быстро удаляется к себе в келью. Один из моих спутников хорошо говорит по-английски, и «белый человек», видимо, тоже. Но опять мы только узнаем, что он итальянец и православный. И он тут же исчезает. Видно, что он боится растерять богатство, которое сейчас имеет внутри. Богатство православной соборной молитвы. Мы додумываем, что этот человек недавно перешел в православие, и, возможно, раньше был непростым человеком у католиков. «Паче снега убелюсь», как хорошо эти слова подходят к нему, вот духовный смысл его одежды. Может быть, тут что-то и не так, но нам хочется думать, что мы не ошиблись, мы уверены: Богом сугубо возлюблены те, кто, оставив прежнее нечестие, находит дорогу к Нему и идет ею, не оглядываясь.
Сколько подобных «белых людей» знала история Афона!
В 1910 году в Пантелеймоновом монастыре присоединился к церкви лютеранин Иаков Эпгер родом из Баварии. Тогда ему было лет около тридцати. Отец его был ревностным лютеранином. Иаков получил хорошее образование, и отец уже хотел сделать его пастором. И тут сын заявил, что он не чувствует к этому склонности и желает стать инженером. Отец разгневался и сказал, что он может идти, куда хочет. И Иаков вынужден был удалиться. Но куда направить свои стопы? Как образованный человек он многое знал о России. Знал так же, что немцам там живется хорошо. И он уехал в Киев. Там он занялся слесарным ремеслом и потихоньку выучил русский язык. Через несколько лет он переехал в Одессу и стал работать машинистом на пароходе «Русского общества». И вот представьте себе: его пароход приплывает на Афон, ведь корабли этого товарищества возили паломников из Одессы в Иерусалим, то есть в порт Яффу, и, конечно, заходили на Афон. Во время плаванья он познакомился со многими простецами-паломниками - от них больше всего узнаешь об Афоне. И через эти разговоры он понял русское благочестие, и узнал о вере православной. Ощутил он всю сухость лютеранства. Понял ложность этого исповедания, отвергающего почитание и Святой Девы, и вообще всех святых. Ведь паломники давали ему книжки и листки издания Пантелеймонова монастыря, а главное - иконы великомученика Пантелеймона, который с точки зрения протестантизма никакой и не святой. Он прочел его житие и больше не мог не почитать его как святого. Так великомученик просветил лютеранина. Он часто смотрел на Святую гору, ведь пароход останавливался всего в часе хода от Пантелеймонова монастыря. Он уже многое знал об этом святом месте. И постепенно он решил оставить лютеранство и принять православие.
Но не дремлет враг нашего спасения. А когда он видит человека почти спасенного, то во много раз усиливает свою работу. И каким-то образом Иаков вместо того, чтобы ехать на Афон и принять православие, вдруг оказался в Англии машинистом парохода, совершающего рейсы из Англии в Нью-Йорк. Но Бог протянул ему руку помощи, и вот корабль, на котором плыл Иаков, попал в страшную бурю. Корабль затонул, погибли и его пассажиры. Их было около 300. Чудом спасся только Иаков. Сам он не ничего не помнил. Помнил только, что его смыло водой и выбросило на поверхность. Когда он очнулся, то парохода уже не было. Огромные волны поднимали его метров на 20 вверх и бросали вниз. Но вот буря улеглась, и оказалось, что он один-одинешенек в море. Почти 60 часов он пробыл в воде. В это время ему было видение святого великомученика, и он получил от него вразумление. Тут он вспомнил о своем былом решении принять православие.
Вскоре его заметили с французского корабля, подняли на палубу и доставили во Францию. Там ему пришлось некоторое время лечиться, и когда он выздоровел, то решил идти на Афон поклониться целителю Пантелеймону и принять православие. Но до этого, видимо, как немец, привыкший все делать по порядку, он отправился на Родину и рассказал своему отцу о своем намерении принять православие. Отец сильно разгневался на него и прогнал его прочь. И он из Баварии отправился на Афон пешком - такой обет он дал великомученику. Представьте себе путь этого паломника: через Швейцарию, Венгрию, Македонию шел он к своей цели и вот он пришел в Солунь, оттуда пошел дальше, на Афон. И вот уже он приходит на Крумницу и рассказывает старцу, зачем он пришел на Святую Гору.
Пантелеймонова монастыря он достиг накануне Пасхи. Тогдашний гостинник монастыря о. Пифнутий привел необычного паломника к игумену Мисаилу. Отец игумен внимательно выслушал немца и определил его в мастерскую к электротехнику монастыря о. Досифею. И начал бывший лютеранин подвизаться: ходил на богослужения, крестился по-православному, прикладывался ко святым иконам и мощам. Но долгое пребывание в воде во время катастрофы плохо сказалось на его здоровье, и у него открылась чахотка. Еще по пути на Афон, в Австро-Венгрии, ему пришлось лежать в больнице, но тогда он поднялся на ноги. И вот уже пришлось ему лечь в монастырскую больницу, и он, чувствуя скорый конец, стал настойчиво просить игумена присоединить его к православию. Болезнь его развивалась быстро, и уже невозможно было провести этот обряд в соборе, - далеко было идти от больницы, которая находилась за воротами монастыря. Пришлось обряд присоединения совершить в больничном храме в честь иконы Божией Матери «Скоропослушница». 22 мая он прошел исповедь, но без разрешения, так как еще не был присоединен, а через несколько часов состоялся сам чин. По просьбе присоединяемого он получил новое имя в честь великомученика Пантелеймона, его покровителя. Затем присутствовал, правда, уже сидя, на литургии, которую служил сам игумен и приобщился Святых Тайн. На следующий день он снова причастился, а на третий день этот человек, совершенно очищенный от грехов, отошел в вечность, где пребывает рядом со своим покровителем великомучеником Пантелеймоном. Вряд ли у какого-нибудь верующего человека в этом могут быть сомнения.
За три дня до смерти больной видел удивительный сон. Настолько удивительный, что он, несмотря на свое крайнее изнеможение, нашел в себе силы подняться, придти к своему старцу-наставнику о. Досифею и пересказать сон ему. Видел немец Пантелеймон, что идет он по равнине без дороги. Кругом пыль. Жара невероятная, чувствует, что сильно устал и вдруг видит обширнейший сад, у которого нет конца. В саду этом прекраснейшие деревья с плодами, все покрыто красивыми цветами. И все в этом саду было красиво и величественно и не могло быть описано языком человеческим. И видит немец: вокруг в разных местах сада гуляют монахи, много монахов. Он сел, чуть-чуть отдохнул и пошел дальше. Вдруг увидал красивые врата, у которых стояло двое: отец и сын. Хочет он войти в эти врата, но не может: эти двое не пускают его. Они говорят ему: «Там находятся только те, кто много потрудился в обители». И сколько ни просил, его не пустили внутрь. Тут он проснулся:
Монахи легко разгадали смысл видения: сад - это место вечного упокоения монахов Русского Пантелеймонова монастыря. Двое, стоявшие у врат, - священномученик Ермолай и его ученик великомученик Пантелеймон, а то, что немца не пускали внутрь обители, означало, что сей великий святой уготовил места в небесной обители только тем монахам, которые потрудились в его обители земной. Вот такая удивительная история немца-лютеранина. Удивительная и не удивительная. Потому что, наверно, много подобных историй знал Афон за свое двухтысячелетнее прошлое. Нечего ходить далеко: всего за два года перед тем как произошла эта история, в Пантелеймоновом монастыре, здесь же «паче снега убелился» другой человек. Русский паломник из Австро-Венгрии Александр Иванович Кабалюк. Это был униат, специально прибывший в обитель целителя для присоединения к православию. Вот как кратко написал об этом событии журнал Пантелеймонова монастыря «Душеполезный собеседник»: «8 июля торжественно состоялось присоединение угро-русина униата Александра Кабалюка к православию. Присоединение совершил сам настоятель монастыря отец архимандрит Мисаил. На Божественной литургии в свое время новоприсоединившийся был приобщен Святых Таин Тела и Крови Христовых «во оставление грехов и в жизнь вечную со святыми». 13 июля он выехал с Афона на родину». Вот такая краткая справка. А что за этим?
А за этим долгая жизнь, проповедь, исповедничество. Этого человека впоследствии назовут апостолом Карпатской земли. Скоро уже, в 1910 году, примет Александр священный сан. Затем - вынужденное бегство в Америку, где он проповедует среди диаспоры русинов возвращение на родину, фактически на Голгофу. Он был схвачен, брошен австрийскими властями в тюрьму, затем, после освобождения, - долгая борьба за православие. Собор 1944 года в Мукачеве, инициатором и вдохновителем которого был архимандрит Алексий (Кабалюк), вынес решение о присоединении карпаторусской православной церкви к РПЦ МП. И наконец, смерть в 1947 году. Но этим история афонского паломника не кончилась.
Летом 1999 года были обретены святые мощи отца Алексия (Кабалюка). Практически полностью сохранилось тело и мантия, истлели только стопы и кисти рук. Из могилы была извлечена положенная туда при погребении Иверская икона Божией Матери, которую отец Алексий привез с Афона. По свидетельству очевидца: «На ней, пролежавшей в более чем влажном грунте вместе со святыми мощами духовного отца Подкарпатской Руси, даже не потускнели краски». Что еще к этому добавить? Только разве что: 21 октября 2001 г. митрополит Киевский и всея Украины Владимир с сонмом архиереев канонической церкви совершил прославление в лике святых схиархимандрита Алексия (Кабалюка). Вот такими разными путями ушли из Пантелеймоновой обители почти в одно и то же время два молодых человека, присоединившиеся к Церкви. Один ушел в обители вечные, другой - в сердце славянской цивилизации для многолетней проповеди православия. Но встретились, думаю, «белые люди» все там же: у врат небесной обители святого Пантелеймона.
Тут можно и поставить точку в повествовании о людях, убелившихся на Афоне подвигом исповедничества, ведь именно таким подвигом является переход в православие людей, не принадлежащих традиционно к православному исповеданию. Но все же хочется добавить еще маленький штришок к этой картине. Тот же «Душеполезный собеседник» за 1908 год, который поместил краткую заметку об Александре Ивановиче Кабалюке, сообщает нам о паломничестве на Афон преосвященного Евдокима, ректора Московской духовной академии. И вот среди прочего читаем: «В день отъезда преосвященного к нему пожелал войти за благословением русский паломник из Австро-Венгрии Александр Иванович Кабалюк, униат, нарочно прибывший на Афон и в обитель для присоединения к святой Православной Восточной Церкви. Преосвященный радушно принял его, крестообразно благословил его на присоединение к православию и пожелал ему твердо держаться святой православной веры, в которой находились его предки, все русины в Венгрии, постыдным коварством давно завлеченные латинянами-папистами в унию с Римом». Пожелание епископа Александр Иванович выполнил: как мы знаем, он твердо стоял в вере, не запятнав свои белые ризы, чего не скажешь про митрополита Евдокима (Мещерского), ставшего синонимом позора для православия, человека, недостойного священного сана, не только совершившего канонические преступления, но и учинившего обновленческий раскол в церкви. Он подписал в 1922 году печально известное «письмо трех», положившее начало обновленческому расколу. Он так и умер вне святой Православной Восточной Церкви. Опять две разные судьбы. Двое прибыли на Афон, восхищались его красотами: и духовными, - и природными, и разошлись, один чтобы созидать православную церковь, другой - чтобы ее разрушать. Оказывается, все-таки в разные места ведут дороги с Афона. Об этом я думаю, глядя в спину новому «белому человеку», на сей раз итальянцу. Куда-то лежит его путь: Хотелось бы, чтобы он шел путем Александра Ивановича Кабалюка, а там Бог ведает.

Рядовой монах

Были в Пантелеймоновом монастыре и святые игумены, были и святые простецы. Жил в Руссике скромный схимонах, а после смерти выяснилось, что он был святым. Звали его Силуан. Сейчас это имя знает весь православный мир. Простец, необразованный мужик, бывший солдат Силуан многих богословов нашего времени. Нас заинтересовало: есть ли подобные простецы в нашем монастыре сегодня и могут ли они быть.
Несколько лет назад мы случайно разговорились с одним монахом высокого роста. Очень он удивил меня во время первой нашей встречи. Я хотел его сфотографировать, но он замахал руками. Нам тогда уже было хорошо известно, что многие афонские монахи не любят фотографироваться. Но о. Иннокентий дал объяснение иное: «Раз я работал на послушании и присел отдохнуть. Подрясник на мне бедненький, драный, а тут подкрался незаметно один фотограф, и… потом моя фотография в календаре обошла весь мир. А мне пришлось объясняться с игуменом». Когда позже я бывал в монастыре, то всегда искал глазами о. Иннокентия: жив ли? Но вот он появляется в храме, и еще издалека слышно его шарканье. Вот и худая фигура в стареньком подряснике: на голове неизменная русская скуфейка, а на ногах огромные башмаки явно не по размеру, шаркающая походка. Иной раз ему разрешали прочитать 50-ый псалом на панихиде и на молебне. Читал он наизусть, весьма волнуясь. И видно, что этот простой человек гордится своей обязанностью. Хорошее напоминание священнослужителям, которым вверено больше, но которые дорожат своими обязанностями меньше, чем этот простой монах. Кое-что он, конечно, рассказывал нам о себе, но довольно подробное его жизнеописание я нашел в журнале «Памятники Отечества за 1992 год.
– Я родился в деревне Зубаревка Орловской области, – неторопливо начал отец Иннокентий, в миру Иван Матвеевич Дудкин, – бабушка записала мне год рождения 1918, хотя кто знает, может, я родился и раньше. В нашей деревне сразу-то не писали, кто когда родился. Отец мой был красный конник, пришел с гражданской, да вскоре помер. Потом померла мать. Остались мы с сестрами. Жили в бедности, а потом и сестры померли, и остался я как перст на Божьем свете…
А далее говорится о том, как в 15 лет начал работать. А школы вообще в их деревне не было, лишь когда образовали колхоз, была открыта и школа. Только проучиться в ней удалось Ване Дудкину всего три года. Но Ваня оказался способным, особенно хорошо разбирался в технике, поэтому он в колхозе первым сел на трактор. И началась его трудовая биография. Позже он отправился работать шофером в Харьков. И всю жизнь продержал он в руках баранку.
Потом служба в армии в Литве, затем война, на которой тоже пришлось крутить баранку. Конечно, в разведку он не ходил, не ходил и в атаку. Но каково было служить в войну военным шоферам, каково было ехать под бомбежкой или артобстрелом, рассказать могут только они сами. Рассказал бывший солдат Дудкин про то, как в первые дни войны вывозил он солдат из окружения. Многих спас. Так и провоевал он с баранкой в руках от начала войны и до самого конца. Кончил войну в Кенигсберге кавалером двух боевых орденов. И медалей у Ивана Дудкина было достаточно. А дальше работа, работа и работа. Работал на Севере и в Сибири, мотался по всей стране. Но вот осел он во Владимире, потом стал прихожанином Успенского храма в Суздале. Стал потихоньку помогать, ведь нигде и никогда будущий афонский монах не оставался без работы. Потом отправился в Печерский монастырь и здесь, конечно, шоферил. И тут двух знакомых монахов о. Иннокентия направили на Афон. Там они не забыли про Ивана Дудкина и пишут оттуда: «Ваня, приезжай! У нас шофера нету!» И Ваня приехал. Как его пустили – не монаха, простого мирянина в Грецию, мне лично непонятно. Долгое время был послушником, потом пострижен в монашество. И здесь пригодились его руки – работал шофером. Помню о. Анфим, который тогда исполнял должность антипросопа, с гордостью показывал изобретение о. Иннокентия. Само изобретение я не запомнил, но помню, что о. Анфим чрезвычайно им гордился. Вспоминаю и другой эпизод. О. Иннокентий после службы разговаривает с кем-то в монастырском дворике, и вот к нему подходит архиепископ Кирилл Ярославский и Ростовский, тогда бывший викарием Тульской епархии, и складывает руки для благословения. О. Иннокентий, заметив его, едва не отпрыгивает от испуга, но затем начинается оживленный обмен воспоминаниями: а как там Васька или Колька? Видимо, их жизненные пути пересеклись во Владимире: там Михаил, будущий архиепископ, стал монахом Кириллом.
В 2005 году мы застали о. Иннокентия уже лежащим на постели. Говорил он слабым голосом, но живо всем интересовался. Как всегда, от любых подарков отказывался, согласился взять только полбуханки черного хлеба. Вот такой простой человек. Думаю, что о. Иннокентий не рассердится на нас за эту публикацию, да скорее всего он и не узнает об этом, ведь как истинный монах, отрекшийся от мира, он книг и газет не читает. Вспоминается, как он удивлялся, что афонские монахи ныне ездят на Родину: на похороны, на свадьбы, просто проведать своих родных. Сам о. Иннокентий никогда не покидал Афона, хотя какая-то родственница звала его приехать повидаться, ведь оба были уже в таком возрасте, что встреча эта очевидно была бы последней. Но о.Иннокентий решительно сказал ей: «Нет!» И это не значит, что о. Иннокентий, как иные странники по чужбине, забыл о своей Родине. Помню слова его из публикации: «Я не жалею, чувствую, что здесь нужен. Хоть и далеко от родимых березок, но ведь Пантелеймонов монастырь – частичка Русской земли, и вокруг все свои. Я ведь патриот России. Мы за Россию здесь молимся, за всех наших солдат и офицеров, что на войне полегли, за всю землю Русскую. Мы тут для Родины нашей ношу несем, кусочек ее маленький сберегаем. Ведь если не мы, то кто все это здесь сохранит?»
Вот так простой монах, рядовой солдат монашеского воинства думает, как все здесь сохранить, хотя никто ему этого не поручал. Но он думает, потому что считает себя ответственным. А иные генералы ждут приказов из ставки. И в вопросах обороны всецело «полагаются на Господа»: ничего предпринимать не будем, дескать, Бог нас сохранит, а если не сохранит, значит, Сам того хочет… Поэтому не могу не вспомнить, как после беседы с одним важным монахом, исполненным подобного «смирения», мы пришли к отцу Иннокентию. Разговор и там, и здесь шел о нападках последнего времени на Святую Гору: строят дороги, вертолетные площадки, добиваются отмены «аватона». Если ученый монах прикрылся словами: «Богородица не допустит, – и волноваться-то не стоит», – то наш старец, едва разговор начался, прямо вскрикнул: «Смотри, что делают масоны! Строят тут кафе, чтобы им тут с женщинами сидеть!» И речь здесь не о достоверности этих фактов, а о том, что у рядового монаха, которому тогда было почти 90 лет, и который до этих безобразий не дожил, болела душа за родную обитель, за Святую Гору. Болит более, чем у иного «генерала». «Ведь если не мы, то кто все это сохранит?»
Думал, что напишу про о. Иннокентия пару строк, а получился целый рассказ. Чудо! Так незаметные, что называется «маленькие», люди не помещаются в рамки небольшого рассказа. Да что значит маленький? Только смерть ставит точку в биографии человека, только смерть открывает его святость.

Русский келиот

Однажды несколько лет назад я случайно познакомился с о. Д. Он живо интересовался Афоном, и таким образом у нас возникла общая тема для разговора. Как и у большинства русских батюшек и монахов его взгляды были устремлены на Свято-Пантелеймонов монастырь, и он, как и все прочие, наивно полагал, что найдет там приют. Мне пришлось его несколько разочаровать, тем более что речь шла о долгосрочном пребывании. Многое о человеке узнаешь сразу же в момент первой встречи. Спокойные карие глаза вселяли в меня уверенность, что о. Д доберется до Афона.
И вот на Дафни во время посадки на корабль кто-то окрикнул меня, и я узнал о. Д изрядно похудевшего, но такого же жизнерадостного и в то же время спокойного. Времени было мало, и я понял только, что он устроился где-то в кельи, конечно же, вдали от Пантелеймонова монастыря. И каждый раз, когда я после этого приезжал на Афон, я где-нибудь обязательно его встречал. Вот мы сидим на архондарике Ватопедского монастыря, и туда входит русский монах. Это о. Д. После этого довольно долго идем вместе по вьющейся по зеленым холмам дороге. Не помню о чем мы говорили, мой собеседник был, как всегда, весел, но мы уже знали, что не очень-то легко живется на Афоне русским монахам. В тот год из Пантелеймонова монастыря вышло особое распоряжение, по которому запрещалось принимать, исповедовать и причащать во всех обителях, принадлежащих монастырю, русских «беглых» монахов. «Беглыми» я назвал их по аналогии с прошлыми временами, когда монахи пускались в бега из монастырей, не выдержав искушений, или просто не от хорошей жизни. Всем известно, что сегодня монашеская жизнь в нашем отечестве, так сказать, не налажена. Не в материальном смысле, конечно, а духовном. Слишком быстрое созидание обителей привело их только к внешнему благоукрашению. И вот многие черноризцы едут проходить монашескую науку на Святую Гору, где традиция все-таки не прерывалась, и где молитва все-таки считается главной задачей для отрекшегося от мира. Некоторые, быть может, просто вылетают из монастыря, что случается теперь весьма нередко. Хотя это уж вовсе непонятно: человек умирает для мира, находит себе могилу в монастыре, и кто может выставить его наружу и по какой причине? Но это загадки, на которые мы здесь не будем пытаться отыскать отгадки. Хотя, конечно, среди них есть доля авантюристов, которые едут на Афон искать свободной жизни и лучшей доли. Мне приходилось встречать и таких, но не стоит о них говорить.
Так вот, эдакий вот монах приезжает потихоньку на Афон, а по-другому он-то и приехать не может – иначе нужно разрешение Вселенского патриарха, который этого разрешения почти никогда не дает, о чем свидетельствует основательная и многолетняя переписка между Константинополем и Москвой, уже опубликованная мною в книге «Русские на Афоне». Что же делать такому ревнителю монашеской жизни. В Пантелеймоновом монастыре, который порой слишком ревностно следует указаниям Константинополя и греческого правительства, такой монах долго пребывать не может и вот он идет либо в греческие монастыри, либо тайно поселяется где-нибудь на келье. Исповедоваться и причащаться, да и на службы, он конечно, по возможности приходить к своим, русским, и вот тут ему и «перекрывают кислород», мол, иди, куда хочешь и исповедуйся, где хочешь. Был разослан по этому поводу из монастыря даже некоторый циркуляр. Получается, греческие власти смотрят «сквозь пальцы» на нарушение паспортного режима небесными гражданами, а свои же братья ревнуют о государственном порядке. Впрочем, было это два года назад.
Вот такая нелегкая жизнь русского келиота и отшельника. Многим, конечно, нелегко без духовного окормления, без старца, без средств к существованию. Уж каждый устраивается, как умеет. Но живут такие монахи и в лесах и на карульских скалах.
Есть небольшой процент русских келиотов, получивших омологии, то есть разрешения на официальное проживание в келье в греческих и славянских монастырях. Но таких мало, слишком мало, и часто подобная прописка получается благодаря какому-то чудесному случаю.
Вот дорога нас приводит к очередному перекрестку, о. Д. останавливается. Здесь мы прощаемся, он дарит мне традиционные четки – афонское рукоделие – один из источников существования келиота, и мы прощаемся. Я не спрашиваю, где его келья, живет он один или с кем-то. Не нужно задавать таких вопросов, на которые он не может ответить. Мы прощаемся и почему-то уверен, что если Бог даст мне в следующий раз приехать на Афон, где-нибудь на пути меня окрикнет о. Д., и мы снова пойдем одной дорогой.

Хери

Не надо думать, что паломничество сегодня – легкая и приятная прогулка. Это раньше, в XVIII веке, паломничество было опасным и трудным делом. Поэтому так известен в православном мире Григорович-Барский, совершивший два путешествия по святым местам Востока. Отчасти это правильно. Сейчас к святым местам ездят на поездах и самолетах, не страдают от холода и голода, да и разбойники чаще всего сегодня не прибегают к физическому воздействию, а пользуются другими методами.
Но всё-таки паломничество – это не туризм, а труд, жертва Богу, и поэтому оно не может быть исключительно просто и приятно. Господь все время испытывает нас. Меньше, конечно, чем наших предков, из-за нашей немощи, но испытывает. Ни разу мне не удалось съездить так, чтобы не было никаких искушений, чтобы сразу попасть на Святую Гору, не встретив никаких препятствий. Нет, то визу вовремя не дадут, то забудут внести в список для получения диамонтирия (специального афонского паспорта), и дальше, на Святой Горе, отправишься в одно место – окажешься совсем в другом и так далее.
Но бывает, когда все паломничество состоит из сплошных преград. А в этот раз случилось все, что только могло случиться: и визу не успели дать, и билет пропал. Два раза отменяли корабль. Когда же, наконец, ступили на афонскую землю, то я почти сразу сбил ноги. Первый раз за все свои путешествия по Афону. Но к ногам прибавилось весьма весомое дополнение: мы заблудились. Причем заблудились совершенно безнадежно и пришлось заночевать в лесу. Случилось это так: прямо с парома мы выехали на монастырской машине в Хиландарь, там поклонились Божией Матери и отправились в Есфигмен, где выслушали довольно длинную лекцию об экуменизме русскоговорящего отца О. Все рассказанное есфигменским отцом мы давно уже хорошо знали и сами, но не хотелось обижать отца, нашедшего время просветить нас. Мы очень внимательно его слушали и задавали вопросы. А в конце задали самый животрепещущий для нас вопрос: «Как добраться до Ватопеда?» Потому что никто из нас никогда не ходил отсюда пешком в Ватопед. Отец довольно долго и подробно объяснял нам и это. Но едва мы вышли за ворота, как начались неожиданности. Указатели, которые предназначены указывать дорогу, валялись кучей на земле. Это произошло то ли от того, что шли какие-то работы, то ли от обиды есфигменцев на остальную афонскую братию, которая не разделяет их чувств к Вселенскому патриарху. И, тем более, не разделяет их методов борьбы. Так или иначе, но начало трудностям было положено. Хотя с этой проблемой мы легко справились и нашли вроде верную дорогу. Нам надо бы торопиться: времени уже оставалось мало дело шло к вечеру. И мы устремились в едином порыве в Ватопед.
Редко спутники оказываются равные по силам. Вот и мне было очевидно, что не угнаться за Костей. Тот готов был рваться вперед прямо без тропинки. И самое удивительное, что это у него получалось. Мало того, что я не такой уж хороший ходок, но, как я уже говорил, уже в самом начале пути успел стереть ноги. И, все равно, мы спешили, как могли, по широкой, пробитой, очевидно, недавно. дороге. Думать было некогда оглядываться по сторонам тоже, и когда мы обнаружили, что идем не по берегу моря, а забираемся все выше и выше наверх, куда-то вглубь полуострова, поворачивать было уже поздно. Но дорога должна нас привести куда-то, так наивно мы думали. Самое смешное, что вокруг довольно много отметин цивилизации: то какая-то хибара, что-то вроде общежития для рабочих (разумеется, пустая), то даже машина в весьма приличном состоянии, конечно же, без хозяев. То есть чувствуешь себя не заблудившимся в дебрях, а как бы разгуливающим по городу, но подуставшим от одиночества. Я давно уже заметил, что человек научился помечать территорию самым удивительным образом. Поэтому и там, где редко ступает нога человека, найдешь весьма приличный проселок и множество технических деталей разбросанных по пути: колеса, шестерни, а вокруг ни души на десятки, если не сотни километров. Так и здесь. Вот дорога начала ветвиться. Тот, кто не ходил проезжими афонскими дорогами, не знает того разочарования, которое испытывает путник после десяти километров пути по жаре, когда он обнаруживает, что дорога… Нет, не сужается, не переходит в маленькую тропинку, а просто обрывается, а далее – чащоба, точно такая же как и во всех остальных направлениях. Возвращаешься назад и задумываешься о капризах цивилизации. И приходишь к одному и тому же выводу: «А может, лучше на Афоне совсем без нее, без цивилизации. Без вертолетов, микроавтобусов, компьютеров и даже телефонов?» Есть еще на Афоне запреты не некоторые продукты цивилизации. Например, на интернет. Им разрешено пользоваться только в определенных случаях, определенным людям. Но мой знакомый, долгое время живший в греческом монастыре, вечерами после службы отчетливо слышал характерную мелодию модема и как бывший программист недоумевал: «Если пользуешься потихоньку этими благами технического прогресса, то надо уметь ими пользоваться и отключить звуковой сигнал у модема».
Таким образом, мы исследовали все ответвления дороги и были твердо уверены, что идем единственно правильным путем. Уже начало смеркаться, когда мы подошли к вырубкам. В темноте было нелегко отыскивать теряющуюся дорогу, но мы твердо следовали ей, пока она не сделала тот же самый финт, что и ее младшие родственники: просто исчезла в этих вырубках. Вероятно, дорога и вела к этим лесозаготовкам. Но по карте недалеко должен был находиться монастырь Зограф, и, быть может, нам при свете удастся отыскать тропинку к нему. Уставшие, мы легли рядом с дорогой: благо были у нас туристические коврики. Ночевка была не очень радостной. Дело в том, что тогда вся Греция страдала от сильнейшей засухи, а у нас осталась неполная полуторалитровая бутылка воды. Кроме того, было ясно, что ночевать придется с кабанами и шакалами. Рядом шла тропа, по которой измученные жаждой животные шли куда-то в лес, где остался еще не пересохший ручей или небольшая лужа. По дороге нам попадались и шакалы, и обнаглевшие в последнее время кабаны. Кроме того, нас, северных жителей, всегда смущает наличие гадов и всяких недружелюбных насекомых типа скорпионов.
Но усталость взяла свое, и мы уснули, махнув рукой и на кабанов, и на волков, и на всякую нечисть. Усталость неплохо примиряет с окружающим миром. Утром оказалось, что мы спали на развилке, и рядом находились обломки указателя, на котором было написано «Зограф – Есфигмен». Дело в том, что новые дороги выполняют еще одну недостойную миссию: они сокрушают на своем пути старые, веками существовавшие тропы; уничтожают целые куски дорог, которые с любовью многие десятилетия выкладывали предшественники нынешней афонской братии. Поэтому мы, сориентировавшись по карте, решили идти по руслу пересохшего ручья, который точно выведет к Зографу. Пока мы шли по ручью, Костя вспоминал многочисленные случаи из своей охотничьей практики. Ему приходилось бывать в разных переделках. Вот, наконец, мы нашли небольшую лужицу, уцелевшую благодаря каменной нише – очевидно место паломничества представителей здешней фауны. Мы немного поели, именно немного, потому что есть почему-то особенно и не хотелось. Снова пошли: и тут за поворотом увидели буквально чудо.
Когда человек живет в квартире с водопроводом, и даже ванной, которою можно наполнить благодатной жидкостью, он перестает ценить эту благодатную жидкость, дающую жизнь человеку. Да и вообще, современный человек разучился ценить маленькие радости жизни, которые дает Бог. Какое значение имеет для нас источник холодной воды, когда в любом лотке можно купить в случае необходимости бутылку? Да и погода, жара или холод, нас особенно не волнуют: есть у нас и кондиционеры, и нагреватели.
Мы, конечно, не мучились еще от жажды, но хорошо поняли чувства падающего с ног странника, мечтающего только о глотке воды, когда он видит посреди высохшей реки маленький родник. Эта ниточка живой воды вышла наружу среди камня и маленькой струйкой бьет, подобно пульсу, слабому источнику колебаний в масштабах вселенной, но дающему жизнь человеку. И этот маленький родничок сумел собрать литров двести влаги в естественном микроводоеме, а после, через несколько метров, таким же непостижимым образом просто исчез в камне.
Современный человек ничего не хочет знать о чуде. Он так старается себя обезопасить от всего: от капризов природы, от всяких неожиданностей, что не может понять, какое чудо родник посреди пересохшего русла. Мы защитились от природы, а через это защитились и от Бога, от Его забот и гнева. От радости глотка из лесного источника и от страха перед ураганами, цунами и наводнениями. Паломничество не только дает нам возможность приложиться к святыне, но и почувствовать, что Бог не только Создатель природы, но и Промыслитель, заботящийся и о нас, и о всей твари. Еще и Смиритель. Я слышал рассказ, как несколько московских бизнесменов весьма опрометчиво отправились по афонской дороге, не запасшись таким простым продуктом, как вода. Так вот после того как им пришлось несколько часов идти под палящим солнцем и промучиться от жажды, они с величайшим наслаждением пили воду, почерпнутую из лужи фуражкой. В луже той водились головастики, но бизнесменов это нисколько не смутило и, думаю, что радости им этот напиток доставил больше, чем самое дорогое вино в самом лучшем московском ресторане.
Когда мы выбрались, наконец, к Зографу, нам не нужно было мягких кроватей в архондарике. Мы попали к концу службы и после трапезы вытянулись на пару часов на скамейке около монастыря. Потом была не очень трудная дорога к Ватопеду, мимо местечка, называемого «хери» (рука), где заботливые отцы поставили целый монумент-указатель с изображением руки. Дань всем блуждающим по путающимся афонским тропинкам.

Небольшое послесловие

Вот закончена ещё одна книга о Святой Горе. Сколько всего уже написано о ней! Библиография, опубликованная в 1976 году в «Богословских Трудах» архимандритом Иннокентием (Просвирниным), насчитывает 912 работ только на русском языке. Более полные зарубежные библиографии включают в себя несколько тысяч источников. Но никогда эта тема не может быть закрыта. И не только потому, что всё, связанное с Афоном, интересно для православного читателя. И не только потому, что голос со Святой Горы особенно важен для нашего спасения в современном мире. Увы, мы до конца не осознаём, что этот мир существует, пока существует Афон. Написать об этом лучше, чем архиепископ Аверкий (Таушев), просто невозможно. Поэтому просто приведём его слова из доклада 1962 года, посвящённого тысячелетию Святой Горы: «Такое столь печальное современное состояние нашей многовековой святыни не может не вызывать у нас чувства самой глубокой скорби и естественного желания что-то предпринять, чем можно было бы помочь нашим вымирающим обителям на Св. Горе. Но оно говорит нам и ещё о чём-то – весьма знаменательном и судьбоносном. Ведь Св. Афон, как мы говорили об этом в самом начале, есть «земной жребий Божией Матери», о котором Она Сама благоизволила изречь, что он будет существовать «до скончания века». Следовательно, если Св. Афону придёт конец, то это – явный признак, что наступает кончина века.
Единственное средство отсрочить эту явно приближающуюся кончину века сего это – оказать какую-то существенную поддержку нашим монастырям на Афоне, дабы они не вымерли окончательно, но могли бы и далее, с Божией помощью, и под Покровом Царицы Небесной, продолжать своё существование, неся своё высокое служение всему христианскому миру».
Сегодня можно с уверенностью сказать, что наши обители не вымерли. Остался Пантелеймонов монастырь, вновь стали появляться на Афоне русские келиоты. Даже российское правительство обратило внимание на нужды Афона. 18 сентября 2006 года состоялось заседание Попечительского Совета фонда поддержки русских святынь на Горе Афон. Кроме духовных лиц в Попечительский совет вошли: Полномочный представитель Президента РФ в Центральном федеральном округе Полтавченко Г. С., мэр Москвы Лужков Ю.М. министр иностранных дел Лавров С. В., руководитель Торгово-промышленной палаты Примаков Е.М. и многие крупные российские предприниматели. И конечно же цели они имеют самые серьезные и разруха на территории русского Афона заканчивается.
Но все это относится только к материальной сфере. Гораздо труднее вернуть прежний духовный потенциал русского Афона. На это нужны годы и годы. Но я верю, что Афон опять займет то же место в жизни русского, человека, которое он занимал в прежней России. Для этого надо всем нам молиться и трудиться в той мере, какая отведена нам Господом