Путь к Богу

Валерий Попов, Павел Троицкий, февраль 2004 года

Не скажут ни камень, ни крест, где легли
Во славу мы русского флага,
Лишь волны морские прославят вовек
Геройскую гибель "Варяга".

 

«Будешь в Чемульпо – окуни руки в море», – говорил мне отец Виктор. И Диму, сына, тоже просил. Дима тоже иногда ездил в Корею, помогал. Неравнодушен батюшка к былой русской славе. Да и сам служит в месте по-своему тоже славном. Начинается тоже на «ч». Затем «е», затем «м», ну а уж потом другие буквы – «а» и «л». Получается Чемал. Чемал – село на Алтае, центр алтайской миссии. Чемульпо тоже миссия, но другая.

Многие, конечно, хотели бы стереть, замазать, вычеркнуть подвиг «Варяга» из книги истории. Потому что «Варяг» – это русский дух. А он, сегодняшним языком выражаясь, не котируется. Я не ошибусь, если скажу, что нигде, как в подвиге «Варяга», не сказался [так] русский дух. Конечно, можно вспомнить и великие победы русского народа над Наполеоном, над Османской империей, над Гитлером, наконец, но всё же этот подвиг, которого многие ныне даже понять не могут, именно он и выразил русский дух.

Что казалось бы, замечательного? Бессмысленный бой и гибель одного из лучших современнейших военных кораблей. Найдутся и находятся умники, которые аргументировано уверят вас, что подвига-то никакого и не было. Как они нас ныне уверяют, что не было победы России над Европой, руководимой Гитлером, а именно так и надо рассматривать Вторую мировой войну. Вторжение 12 языков, как говорили о нашествии Наполеона, а про Гитлера уже не смогли сказать – дипломатия не позволяет. Так вот, говорят они и пишут, что не надо было устраивать битвы, а бросить «Кореец», всем перебраться на крейсер и смыться во Владивосток. Японцы, дескать, не смогли бы догнать этот быстроходный корабль. И много, много другого могут наплести эти нерусские или бывшие русские люди. Их не интересуют факты, действительность для них – театр, где можно поставить свою пьесу. Надо истошно закричать на весь мир какую-нибудь сладкую для русофоба ложь, и подхватят её тысячами голосов. И чем гаже скажешь о России, тем это будет популярнее.

Да быть может, «Варяг» только потому и стал известен, что, выйдя навстречу японской эскадре, избавил от опасности судна других держав. Вот благодарные иностранцы, наблюдавшие за боем издалека, и устроили рекламу этому незначительному сражению. А Россия всегда была более чем чувствительна даже к самому слабому внешнему звуку в большей мере, чем к сотрясающему всё существо внутреннему резонансу.
Но можем им ответить, и не только говорим, но и утверждаем, что это был подвиг и не просто подвиг, а подвиг, выразивший всю глубину русского духа. Ни великие победы, ни тяжёлые поражения не выразили в той же мере, как «Варяг», всю душу простого человека, который всегда был, остаётся и есть основным действующим лицом в русской истории. Если, опять же, у Франции был гордый Наполеон, у Германии – мудрый Бисмарк и ужасный Гитлер, то у России хоть и были Дмитрий Донской, Суворов, Александр III, Жуков, но все они были явлениями русского духа и черпали силы из его бездонного источника.

Кто бы ни писал о подвиге «Варяга», обязательно подчёркивает, что решение не сдаваться, а дать бой, было с радостью принято всем русским экипажем. Решение это восхитило и иностранцев, а экипажи кораблей, находящихся на рейде, представляли практически всю Европу. Да, быть может, подвиг «Варяга» остался бы незамеченным, не прогремел бы на весь мир, если бы не было таких зрителей: подвигом русских героев восхищалась вся Европа. И неслучайно песнь в честь русских матросов сложил немец: героизм, явленный в Чемульпо потряс не только Россию, но и Европу. В интернете мне пришлось прочитать статью, автор которой аргументировано пытался доказать, что подвига никакого и не было, а все русские моряки, начиная с командира Руднева, были трусами, перепугавшимися в самом начале боя и оставившими поле битвы в тот момент, когда якобы уже возможна была победа. Что сказать этим людям? Наверное, надо их похвалить: наконец-то им удалось оказаться «впереди Европы всей». Европа видела подвиг, они же – только трусость матросов и бездарность руководства. Достойно похвалы, опередив Европу, остаётся догнать только Ближний Восток.

Некоторые также утверждают, что на героизм надо смотреть через призму результата. Одним словом, кто победил, тот и герой. Но как быть с сербским князем Лазарем, шедшим на явную гибель и погибшим на Косовом поле? Существует же духовная победа, когда, погибнув телесно, народ утверждает силу своего духа, преимущество его над противником. Что важнее в человеке: дух или тело? Всякий выберет первое. И потому духовная победа рано или поздно закончится победой и телесной. В этом-то и миссия Чемульпо.
Не увидели мы победы в русско-японской войне, как, впрочем, не увидели и того поражения, о котором кричали революционеры всех мастей. Но кто знает, может, совершилось это через сорок лет, когда Япония просто испугалась выступить вслед за своим союзником Гитлером? А потом была и разбита, не победоносным бомбометанием, а смелостью и умением потомков, сложивших свои головы в Порт-Артуре, в Чемульпо, близ острова Цусима.

Приезжая в Корею, я несколько раз спрашивал корейцев о святом месте для каждого русского человека. Очень трудно ориентироваться в чужой стране, особенно когда не знаешь языка. На второй или третий раз мой корейский партнёр не выдержал, посадил меня в машину и отвёз в Чемульпо. Место Вальмидо, где стоял «Варяг», поразило тем, что очень уж близко находился Варяг со строениями, расположенными на берегу. Впоследствии мне стало понятно, почему русские моряки не взорвали корабль: могли погибнуть постройки ни в чём не повинных корейцев, русские не хотели оставить о себе мрачный след. Вот, наконец, благодаря моему корейцу, мне удалось набрать воды в этом святом для русского человека месте. Удивительно набирать в бутылку солёную морскую воду: русский паломник привык запасать кристально чистую родниковую воду. А тут, пожалуйста, – морская, солёная. Отец Виктор будет доволен.

Жизнь движется иногда вперёд весьма причудливо, скрывая для глаз отчаянную работу своих шестерёнок. Иногда не понимаешь, какая из них уцепилась своими зубьями в другую, и машина двинулась в совершенно неожиданном для тебя направлении. Но верующему человеку известно, что этими рычагами, шестерёнками и колёсами управляет всё одно и тоже лицо, один водитель – Бог. Вдруг мой кореец, созерцавший таинство набирания воды, вспомнил, что у него есть хороший знакомый – историк; в России учёных этого направления называют краеведами.

Мой новый знакомец, был оказывается, если не русофилом, то уж точно активным противником, как сказали бы в недавнем прошлом, милитаристической Японии. По крайней мере, сейчас, как и впоследствии, меня не раз будут поправлять: не Японское, а Восточное море. Интересно, работают ли наши дипломаты в Корее? Неплохие заделы есть. Я, конечно, не знал ещё, что скоро мне придётся познакомиться с некоторыми из них. Я не знаю, ненависть ли к Японии толкает моего спутника в объятия русских (наверное, дипломатам-то и надо в этом разобраться), либо само по себе положительное чувство к северной стране, но он рад делиться и своими воззрениями, и конкретными данными с совсем, казалось бы, незнакомым человеком, да ещё иностранцем. Вот он уже раскрыл предо мной свою маленькую невзрачную книжечку, смотря на которую, невольно думаешь, что работникам умственного труда, видимо, везде живётся нелегко, а не только в России. Вот фотографии, на которых едва ли что можно разобрать. Вот Чемульпо, который мне сегодня хорошо удалось рассмотреть. Но что это за нечёткая фотография, на которой изображён чёрный квадрат. Это флаг «Варяга», узнаю я через переводчика. Как флаг «Варяга»? Откуда? Разве он существует?

Всё оказывается совсем просто, здесь есть музей, в котором есть экспонаты, посвящённые русско-японской войне. Большая часть была вывезена японцами во время Второй мировой войны в Иокогаму, но кое-что осталось для корейского народа. Флаг «Варяга», конечно, не выставлен в общей экспозиции, он находится в запаснике. Не нужно говорить, что минут через десять мы уже были в пути, ехали в этот краеведческий музей. Разве можно ждать? Господь открывает перед тобою дверь, нужно входить.

Рассматриваем фотографии «Варяга», подходим к снарядам и гильзам с русского корабля. Внимательно разглядываем другие экспонаты. Ознакомившись с экспозицией, интересной, но даже целиком всё же не стоящей того экспоната, видеть который желал бы всякий, не покрывшийся постперестроечной коростой безразличия к России. Задаю вопрос через своего друга.
И вот чудо, нас просят немного подождать и выносят, и как-то совсем непочтительно и небрежно бросают флаг прямо на пол передо мною. Флаг для сохранности приклеен на бумагу. Отчётливо вижу маленькие кусочки, которые можно было бы отделить, и [причем] незаметно, и без особого ущерба для экспоната. Это была бы память на всю жизнь. И хранители куда-то исчезли.
Многие, и в первую же очередь, наши соотечественники, ругают русских за варварство по отношению к святыням. Когда я был на Афоне, то слышал там подобные чудовищные истории, что некоторые, прикладываясь непосредственно к самим мощам, буквально выкусывали из них кусочки. Это действительно ужасно. Хотя, может быть, это делается вовсе и не от ревности не по разуму. Увы, мощи всегда были и предметом торговли. Вполне это могут сделать люди, которые продадут явно или неявно святыню другим, или же как коллекционеры будут выменивать на другие частицы. И такое, увы, бывает.
Но всё же флаг «Варяга», небрежно хранимый в корейском музее, распадающийся – это совсем другое. Что-то всё-таки останавливает меня, хоть не раз мне придётся после задуматься, правильно ли я сделал… Могу добавить только одно, что несколько дней спустя, когда представитель нашего посольства приедет сюда же в музей, чтобы увидеть вновь обретённую для России святыню, его, по-русски говоря, даже на порог не пустят. Не дали мне заботливые хранители, прервавшие скоро мои раздумья об отношениях к музейным экспонатам, [и] сфотографировать этот флаг. Обещали даже выслать фотографию, будто бы имевшуюся у них, но так ничего и не выслали. Сегодня можно посмотреть только на маленькую и тёмную картинку в простеньком издании моего корейского друга-историка.

Но тут следует ещё небольшое открытие. Наверное, многое скрыто от глаз только потому, что никто и этим сокровенным не интересуется и не пытается извлечь его на свет. Это фотография больницы, небольшого двухэтажного здания, красного цвета, похожего не те, которые можно встретить у нас в провинциальных городках. Там лечили наших раненых матросов с корабля «Варяг». Кто-то запомнил даже, что не очень-то тратились японцы на их содержание и корейские женщины подкармливали наши солдат.

Но как в сказке катится клубочек, ведёт нас за собой, указывает нам дорогу. Тут же мы узнаём, как найти кладбище, где похоронены русские воины. Собственно, они и не похоронены в нашем смысле слова. Сотрудник музея объясняет, что останки наших героев сначала были сожжены, а потом и захоронены. Не надо объяснять, что мы уже через несколько минут едем на машине на иностранное кладбище. У ворот кладбища табличка, на которой написано, что здесь похоронены иностранцы (дипломаты, миссионеры, моряки и врачи). Довольно обычное аккуратное европейское кладбище с белыми крестами и без нагромождения бесконечных изгородей, как у нас в России. Проходим сквозь всё кладбище к низкой полутораметровой бетонной стене, почему-то увенчанной колючей проволокой. Назначение колючей проволоки скоро выясняется: за стеночкой находится американская военная база. Здесь и лежат останки тех 32 русских военных моряков, которые навсегда вошли в историю. А подвиг их мы будем помнить всегда, пока ещё звучат слова великой русской песни, пока существует Россия.

Достаю из нагрудного кармана икону и получается первый иконостас храма-памятника под открытым небом. Совершаю поминальные молитвословия, доступные мирянину, и думаю о том, как возгласит здесь могучим басом вечную память какой-нибудь протодьякон, спутник и сослуживец русского архиерея.

Да, замечательны слова песни о «Варяге». Но жизнь подправила отдельные строки.

Не скажут ни камень, ни крест, где легли
Во славу мы русского флага,
Лишь волны морские прославят вовек
Геройскую гибель "Варяга".

Вот оно, место, принявшее последние останки русских героев, похороненные пусть и по иноземному обычаю. Они легли здесь во славу русского флага. А теперь уж наша задача, чтобы и крест, и камень с именами погибших сказали путнику из дальней России, оказавшемся здесь, на чужбине, что именно здесь покоятся 32 моряка, прославивших Россию своим подвигом. А хорошо бы, был здесь и флаг, во славу которого они легли…

Кажется, маленькая совсем история: отец Виктор, просивший немного воды из далёкого залива, ставшего святым местом для русского человека, поездка по делам в Корею. Случайная встреча с историком-патриотом. Флаг… Но такие истории, начинающиеся как бы из ничего, так просто не заканчиваются и всегда имеют продолжение. Моя знакомая, переводчица, неожиданно встретившаяся мне, рассказала, что как-то, прогуливаясь около своего дома, встретила какую-то русскую семью. Как там завязался разговор, не знаю, но для русского человека в далёкой стране, каждый человек, говорящий на его родном языке, можно сказать, почти что соотечественник, даже если он этнический кореец. В ходе знакомства выяснилось, что глава этой семьи не больше ни меньше, как военный атташе.

Не много ли для одного дня: днём – обретение флага, вечером – знакомство с русским атташе. Но Бог только один распоряжается нашими силами и временем, и ему только известна мера одного дня, способного иногда вместить и вечность.
И вот мы сидим с Виктором Меркурьевичем Никифоровым в маленьком корейском кафе, [и] что греха таить, – пьём корейскую водку, самый любимый напиток здешних жителей, который они поглощают в больших количествах, опорожняя не как мы, европейцы, бутылки, а наливая его прямо из чайников.
Знакомство прямо знаковое. Атташе оказывается, что называется «нашим» человеком. Русский патриот и в Корее, и в Японии, и в Америке, всегда им и остаётся, и мой рассказ не оставляет его безучастным. И дело даже не в том, что через год будет праздноваться столетие битвы в Чемульпо. Просто пришло время вспомнить о «Варяге». И мы, сидя за столиком, как бы тянем за нить, разматывая клубок, и приближаемся к середине. Сейчас, когда многое стало возможным в нашем Отечестве, – плохое и хорошее, мы даже не знаем количества погибших, не знаем их имён, не имеем памятника и даже не можем сказать, где тела их нашли последний приют. Уж не говоря о том, что надо бы отслужить панихиду по погибшим. Надо создать мемориал, где написать бы имена павших героев. Удивительно, что не один подвиг русского народа не явился столь назидательным для потомков, не был столь воспет самим народом, чем подвиг героев «Варяга» и «Стрегущего». Вроде неудачная война, предвестница страшных событий в нашем Отечестве, и вот именно она дала как бы эталон героизма и мужества, воспетый самим народом: сто лет прошло с тех пор, но так же звучат и звучат мощно и раскатисто слова из песен о «Варяге» и «Стрегушем». Эти слова не смогла вычеркнуть даже всемогущая советская цензура, которой не по силам оказалось предать забвению эти песни, ставшие гимнами русского духа. Говорили о физическом поражении русских в Японской войне, но никто никогда не вспоминал о духовной победе.
Хотя говорить о победе в Японской войне в целом всё-таки не приходится. Если на море русские явили мужество и решительность, то на суше они преуспели мало. Это произошло, в основном, по вине начальства. Желания воевать у простых солдат было предостаточно: ведь к концу войны набрали около 40 тысяч добровольцев, то есть военных, следующих на поле брани не по приказу, а по собственной воле. Но армия, руководимая Куропаткиным, старательно удерживалась от всяких активных действий. Спокойно дали высадиться [японцам] на материк, затем хладнокровно отступали «по-кутузовски» в глубь страны, наверное, надеясь, что начнутся морозы и начнётся партизанская война. А надо было «по-суворовски» и «по-скобелевски». Были моменты, когда решительное выступление окончилось бы, несомненно, катастрофой для японской армии. Но бросили Порт-Артур без достаточного запаса провизии умирать голодной смертью. Всему этому был виной материализм, уже разъедавший русское общество.
Генерал Куропаткин думал только об обеспечении армии, но дух армии, духовные составляющие его вобще не волновали. Но голодная, оборванная, казалось бы, обречённая армия часто может сделать гораздо больше, чем обеспеченная надувными ваннами и кормимая мороженным. Куропаткин, обладавший личной храбростью, издавал приказы: «Атаковать, но без решимости», «с превосходными силами в бой не вступать»… Что могли дать такие приказы армии? Конечно, уж точно не победу. Мало быть храбрым человеком, мало быть заботливым интендантом, надо быть Александром Невским, усвоившим простую доктрину: «Бог не в силе, а в правде». И написав этот лозунг на своих знамёнах, он разгромил превосходящие силы противника на Чудском озере и на реке Неве. Надо быть Суворовым с его наукой побеждать: «Рядовому храбрость, офицеру – неустрашимость, генералу – мужество». Но армейский материализм породнил Куропаткина не с Суворовым и святым благоверным князем Александром Невским, а с Мольтке, поклонявшимся расчёту и материи.

Но что русскому – здоровье, то немцу – смерть. Очевидно, правильно и обратное. Любой народ, оторвавшийся от своих коренных, глубинных основ, обречён на поражение. Как может не только существовать, но и успешно действовать, отрицающее свою сущность, идущее в разрез с ней. Поэтому русский никогда не сможет жить ни по-немецки, ни по-американски, ни по-израильски. А если сможет, то это будет уже не русский, хоть и не еврей, и не американец, а некто, хочется сказать, даже нечто, что лишено право на существование, что не может существовать. Поэтому, видимо, некоторые народы покидали театр мировой истории: вернуться на сцену им было уже не под силу. «Пуля – дура, штык – молодец», - вот военная формула, чётко выразившая русскую душу на поле брани. Не отсиживаться за укреплениями, полагаясь на техническое совершенство своего оружия, а решить всё надеждой на Бога и готовностью положить душу «за други своя».

Многие скажут, что теперь не воюют штыками, а более полагаются на технические средства. Чем более развита страна, чем больше её экономическая мощь, тем вернее она победит. Вроде всё так, да не совсем. Действительно, технический прогресс как бы хочет вывести человека из-под власти Бога. Победа в войне достигается не стоянием в правде, а обладанием техническими средствами: ракетами, авианосцами, спутниками. Если человека посещает болезнь, то исход решает подготовленность и оснащенность медиков… Может, это и правильно, но сколько раз мы, забравшись, казалось бы, на самую вершину технического прогресса, вдруг понимали, что оказались на пустом каменистом утёсе, возвысившем нас над основанием вершины, но лишившем нас как свободы передвижения, так и возможности наслаждаться природой нижнего мира. Не будет ли то же самое с техникой и военными арсеналами, не окажется ли потом, что пуля – дура, а штык – молодец, если его сжимает твёрдая рука воина, вставшего на защиту Добра и Истины? Нет, нельзя отвергать технического фактора, но нельзя и полностью положиться на него.

И на суше, несмотря на неудачное руководство, русские солдаты явили несколько примеров необычайной доблести: под Тюренченом отличился 11-й Восточно-Сибирский полк, сражавшийся с противником, имевшим пятикратный перевес в живой силе. Геройскому полку удалось пробиться штыковой атакой сквозь кольцо врага. В атаку ходили с музыкой, полковой священник шёл впереди с крестом. Героизм русских ввёл командующего Куроки в заблуждение: каждый полк он посчитал за дивизию. Узнав, что против его армии сражалось только два полка, Куроки поклонился пленным русским офицерам и сказал: «В таком случае, господа, поздравляю вас – вы герои!»
13 мая, после жестокого сражения, Оку форсировал Цзинь-Чжоуский перешеек – ворота в Ляодун. На пути 2-ой японской армии, состоящей из 32-ух батальонов и 210 орудий, встал 5-ый Восточно-Сибирский стрелковый полк. На каждую русскую роту японцы двинули полк, по каждому батальону били из 12 батарей. Все атаки японской армии были отбиты русским полком, но наши солдаты были вынуждены покинуть позиции, будучи взяты в оба фланга огнём неприятельского флота. В этом деле потери японцев превосходили русские в четыре раза. В сражении под Ляоланем также имел место замечательный эпизод: бой при Ляндансане, где Зарайский полк гнал штыками 4 версты японскую гвардию. Но вот характерная деталь: надо было перейти в наступление по всему фронту и разбить врага. Можно было остаться и на прежних позициях. Генерал Куропаткин нашёл третье решение: отступать.

Не те же [ли] генералы потом решат отступать в марте 1917? По крайней мере, одного мы точно знаем – генерала Алексеева, бывшего тогда в русском контингенте. Не потомки ли тех генералов теперь зовут нас отступать и отступать сегодня. Армия – великая сила, но она плоть от плоти государства и народа. Какое состояние народа, такое и состояние армии. В 1905 году солдаты шли на подвиг, генералы имели иные соображения.

Но не всё так просто в истории. Генерал Алексеев, бросивший своего Государя в 1917 году, писал в 1905 в письме к своей супруге: «Имея во главе жидов и поляков, наши революционеры с легким сердцем идут на разрушение государственной целостности. Но целость эта будет продана потоками крови не революционеров, а коренного русского народа. Падут сотни и сотни тысяч, отстаивая, но отстаивая безнадежно, русское достояние. Не лучше ли, чтобы пал десяток тысяч революционеров? Пал скорее, расчистил мрак, нависший над Россией, и дал бы возможность лучшим, честным силам приступить к созидательной работе. Жидовско-польские вожаки честно и сознательно служить России не будут, преследуя свои цели, желая даже сделать на России примерку теоретически выкроенного нового костюмчика, наши всякого придатка социалы ли (имеются в виду масоны и революционеры) - должны под давлением силы спрятаться в свои норы и подпольные щели, в которых сидели раньше, или Россия подпишет свой приговор, ведущий к её погибели». Тогда, в 1905, Алексеев не знал, что он сам подпишет этот приговор, вместо того, чтобы арестовать кучку Гучковых, Милюковых и Родзянок.

Сегодня точно так же генералы ждут приказов от светских лиц, а солдаты пусть в малом числе, но готовы стать на защиту и веры, и народа. Вспомним хотя бы воина Евгения Родионова.
Вот такие мысли приходят в голову, когда сидишь вдали от Родины в кафе и поглощаешь экзотические яства и напитки. Вот сидит напротив меня русский офицер, и так радостно, что мы почти во всём согласны. К тому же и военный атташе.

Речь заходит и о том, что подвиг «Варяга» стал как бы символом для всего русского флота. Он вдохновлял русских моряков на другие подвиги, наверное, неменьшие. Многие никогда не слыхали о подвиге миноносца «Страшный», сразившегося с неравным по силе противником. Японцы собирались высадить десант на Квантунский полуостров, и краса русского флота адмирал Макаров послал отряд из восьми миноносцев помешать этой операции. Случилось так, что два миноносца отстали от своих. Один из них «Смелый», спокойно вернулся в Порт-Артур, а «Страшный», долго блуждая по морю ночью, наконец, нашёл шесть наших миноносцев и пристроился к ним в хвост. Но с рассветом обнаружилась страшная ошибка, миноносцы были японскими. В темноте японцы также не опознали врага и позволили двигаться за собой. Так курьёзная ситуация стала прологом для ещё одного подвига русских моряков. Ясно, что миноносец был обречён на гибель, к тому же к шести кораблям добавились ещё два лёгких крейсера. Но русские, вдохновляемые подвигом «Варяга», решили не сдаваться и принять неравный и последний бой. Одним из первых снарядов был убит командир корабля Юрасовский, его место занял лейтенант Малеев, с достоинством выполнивший свой долг до конца. Сначала он попытался уйти к Порт-Артуру, но попытка эта оказалась тщетной. Тогда он предпринял хитрый маневр: повернув резко вправо, уйти за кормой последнего миноносца; сблизившись, он торпедой потопил один японский крейсер. У нашего корабля появилась надежда спасения, но вражеский снаряд перебил паропровод носовых котлов. Скорость резко упала, и участь миноносца была решена. Японские суда стали приближаться, Малеев попытался торпедировать ещё один корабль, но, увы, в аппарат угодил снаряд, и раздался страшный взрыв, от которого рухнула палуба, погибли и прислуга торпедного аппарата и расчёты кормовых орудий. Их заменили машинисты и кочегары неподвижного корабля. Но скоро в неравном бою все орудия были уничтожены, и миноносец стал удобной мишенью. Японцы послали шлюпку к затихшему кораблю и ошиблись. На корабле осталась одна трофейная митральеза (картечница), к ней удалось пробраться раненному в обе ноги лейтенанту Малееву. «Умрём, но не сдадимся», – с этими словами он расстрелял шлюпку и открыл огонь по палубе японского эсминца. Японцы, оправившись от шока, открыли артиллерийский огонь. «Страшный» начал погружаться в воду. В пучину за ним отправились и лейтенант Малеев, и все тяжелораненые. Только пятерым из команды в 47 человек удалось спастись. Их подобрал на борт подоспевший броненосец «Баян», посланный Степаном Осиповичем на помощь героическому миноносцу. Видимо, они и сообщили подробности битвы.

Так примеры «Варяга» и «Стрегущего» вдохновляли русских моряков на новые подвиги. Хорошо, что есть ещё в России, которая напоминает корабль, потерявший управление, люди, помнящие подвиг русских моряков. Хорошо, что есть те, которые не меряют всё результатом, пользой. Погиб «Варяг» – а какой в этом смысл? Сдались бы лучше японцам матросы «Страшного», – все были бы живы, ведь сопротивление всё равно было бессмысленно. Только не думают поклонники результата, что без таких «сумасбродных» поступков мы не победили бы ни в одной войне. И, вероятно, были бы в пределах московского княжества, в каких и ныне мы можем оказаться, если будем уповать только на расчёты.

Через два дня ХХХ… вместе с российским послом отправился по моим следам. Но тут работники музея уже проявили бдительность, и флаг русским официальным лицам не показали. Как у нас говорится: «От ворот поворот». Но моя информация вызвала большой интерес в посольстве. Ведь через год будет юбилей битвы, надо организовать праздник, и нельзя проходить мимо таких исторических реликвий, как флаг с погибшего корабля. Только через неделю после разных переговоров и объяснений представителям удалось таки увидеть этот редкий экспонат корейского краеведческого музея.

На следующий день панихида, которую служит руководитель Синодального отдела по взаимодействию с Вооружёнными Силами протоиерей Димитрий Смирнов. Вот стоит он около невысокой стены, обмотанной колючей проволокой, задумчиво склонив голову. Справа от него стоит военный атташе Виктор Меркурьевич, слева отец Феофан. На отце Димитрии красная пасхальная епитрахиль, и кажется, красный цвет тут неслучаен. Ведь для погибших действительно сейчас Пасха, потому что положили они живот свой «за други своя» – значит, умерли для вечной смерти, и ожидает их вечная слава на небесах...

Дела мои закончились, и путь лежал в Россию. Довольно скоро я и один мой друг отправились к Вячеславу Михайловичу Клыкову. Очень захотелось русским людям к юбилею поставить монумент на могиле героев. Удивляться, наверное, не следовало, так как у каждого скульптора есть свои разработки и наработки, но всё-таки мы были несколько обескуражены той быстротой, с которой Вячеслав Михайлович предложил нам памятник: большое распятие и … где должны были написаны имена русских моряков, покоящихся в корейской земле. Причём распятие уже фактически было готово, оставалась только небольшая часть работы – написать имена и всё оформить единым мемориальным комплексом.

Но русский человек, хотя многому уже научившийся из общения с иностранцами, всё же сохраняет в себе долю наивности. Поэтому нас несколько сразил ответ на наше предложение, полученный от военного атташе. Чертежи, высланные факсом, ему очень понравились, но выяснилось, что демократические корейские власти никак не могут допустить, чтобы на могиле русских героев стоял такой большой памятник, да ещё с распятием.
При этом надо отметить, что в значительной степени корейский народ можно считать христианским. Правда, в протестантском понимании. Протестанты составляют где-то 34% всех верующих, если взять ещё католиков – около 11%, то получится, что христиан примерно столько же, сколько буддистов. Есть ещё небольшая православная община, но об этом чуть-чуть позже.

И вот в такой стране, - не Индонезии, не Израиле, не Албании самых «светлых» коммунистических времён, - нельзя поставить памятник с распятием. Но впоследствии выяснилось, что, видимо, для этого запрета вид памятника сыграл не главную роль. Дело в том, что за маленьким заборчиком, обнесённым колючей проволокой, находится американская военная база. Видимо, янки всё-таки побаиваются русских моряков, пусть даже мёртвых, и никак не могут допустить излишнего внимания к их могиле со стороны соотечественников. Вот такая стратегия по отношению к России нашего «лучшего союзника». Любопытно, что в памятные январские дни только американцы не выражали восхищения подвигом русского флота, и не приняли ни малейшего участия в помощи пострадавшим морякам.

Время же юбилея неуклонно приближалось. Вот уже засуетились государственные чиновники: нельзя же игнорировать подвиг, удививший в своё время весь цивилизованный мир и даже воспетый не каким-нибудь русским черносотенцем, но весьма уважаемым поэтом из весьма уважаемого ныне народа. Начали издавать брошюры, книги, красочные альбомы. Задумали даже оторвать современного тёзку корабля героя от берега и отправить его к корейским и китайским берегам. Но последнее частично сорвалось: китайцы наотрез отказались принимать в своих портах военные корабли.

Да и министр обороны сразу отказался от столь маловажной роли: дойти до Чемульпо, там устроить митинг и отправиться обратно. Удалось уговорить даже корейского министра, чтобы обеспечить достойное представительство, хотя этот праздник - Кореи, собственно, и не касается. Удалось убедить японцев, что это мероприятие не является какой-то демонстрацией недоброжелательности по отношению к ним. Но не удалось убедить министра РФ, что это мероприятие очень важно для России, для её армии и флота. Подумывал уже отказаться и от поездки заведующий Синодальным отделом РПЦ МП протоиерей Димитрий Смирнов. Уровень не тот, и стоит ли ехать в такую дальнюю дорогу? Неизвестно, как и кем он будет там принят. Пришлось через его сотрудников, заведующего издательским сектором игумена Алексия (Просвирина) и капитана I ранга в отставке Ковтуна, убедить, что дело это стоящее и всё, благодаря военному атташе, будет организованно. Отец Димитрий прилетел самолётом прямо в Корею. Отец Алексий и Ковтун отправились морем на самом «Варяге».

Как потом рассказывал отец Алексий, путешествие это было малорадостным. В первую очередь, потому что он воочию увидел состояние нашего флота, флота великой морской державы. 7 лет простоял «Варяг» на приколе, и удивительно, как ещё смог совершить такое плавание. Корабль приводили в порядок буквально на ходу: докрашивали борта матросы, подвешенные на верёвках. Скрашивало только присутствие архиепископа Вениамина, уважаемого в православном мире за бескомпромиссную позицию, - русского православного патриота. Любой рад бы был такому соседству.

Но вот новый «Варяг» пришёл в Чемульпо, город этот называется ныне Инчхоном. Я встретил отца Димитрия в аэропорту и доставил его на место. А то, конечно, нелегко соориентироваться в незнакомой, тем более, азиатской, стране. Встреча была торжественной.

И вот, наконец, праздник: на берег ступила наша делегация, корейцы встречают почётным караулом и оркестром; прибыл на праздник и посол России в Республике Корея: Рамишвили Теймраз Отарович. Да, не удивляйтесь – российский посол в Корее… Интересно, есть ли послы Америки по национальности, скажем, китайцы. Вот остальные участники торжеств: командующий Тихоокеанским флотом Фёдоров, военный атташе Никифоров Виктор Меркурьевич, доктор И Са Нам, сотрудник Инчхонского Института Культурного Развития, автор книги о «Варяге» мистер Ким Иоон Сик и известный нам Владимир Николаевич Ковтун. Из духовных лиц присутствуют архиепископ Вениамин, митрополит Сотирий (Трамбос) Новозеландский и Сеульский, о нём скажем чуть-чуть позже; как уже говорилось, протоиерей Димитрий и игумен Алексий, кроме того, иеромонах Феофан, «русский» кореец, то есть вполне русский по образованию, воспитанию, мышлению, но кореец по национальности.

Слушаем выступления командующего, владыки Вениамина. Да, забыл про командующего корейским флотом и послов держав, которые по нелепости не относятся к России. А как разделить подвиг «Варяга» между Россией, Украиной и Белоруссией? Не могу сказать, были ли на «Варяге» матросы родом из теперешних Украины и Белоруссии. Тогда была другая география. Страна была одна, и все переживали гибель «Варяга» и все воспевали его подвиг в песнях. Нелепость искусственного дробления России на три части хорошо и видна сейчас, здесь на корейской земле, в святом для каждого русского месте. Кому нужно было это разделение? Впрочем, планировалось оно уже давно, в начале 19 века, – это уж я точно знаю. Да и после, когда был единый и неделимый Советский Союз, в эмигрантской прессе активно обсуждались: быть ли единой России? Это всё понятно, но почему, так легко, так запросто, произошло это разделение, без единого выстрела, без мало-мальского конфликта. Вот что интересно… впрочем, неинтересно… Произошло это именно так, как произошло и именно по этой причине наш великий флот находится ныне в таком оскорбительном упадке...

На наших командиров корейские дети при залпах пушек надевают венки. Трогательное приветствие. По нашим понятиям, так приветствуют победителей. Но мне почему-то кажется, что это венки на могилу, но не героев «Варяга», а на могилу нынешнему флоту. Вроде бы хорошо мы живём и хлеб жуём, и не только хлеб, но и всё, что хочешь, можно купить – были бы деньги… Но чем богаче становятся центральные улицы и проспекты Москвы, тем слабее и беднее становится Россия своей военной мощью. Видимо, это неслучайно: армия, а значит, честь и сила страны, стоит немалых средств, и чтобы отстоять эту честь, а значит, русскую идею, которая была и есть и, будем надеяться, будет, русские люди раньше не жалели ни сил, ни денег, ни самой жизни.
Ведь каким эхом, бессмысленная с точки зрения прагматика, гибель «Варяга», отозвалась не только в той России, но и в веках, прозвучала и в Советской России, и сейчас ещё звук не затих. А что сейчас честь России для многих представителей верхушки? - для них и сама Россия-то ничего не значит. Это просто беззащитная, ничья территория, которую можно грабить. А грабить надо скорее, а то либо ничего не останется, либо всё–таки поймают за руку. Хотят растащить не только недра России, но и её историю, доказать, что, собственно, этой истории у неё не было. Вернее [якобы была] история всяких жестокостей, кровопролитий, и сочиняют сказочки в духе избитой легенды об Иоанне Ужасном (именно так переводится с английского распространённое там наименование первого русского царя: John Terrible,).

Интересна тактика этих тёмных сил. Где-то на задворках Европы появляется какая-то дрянь, или гнусное учение, или какая-то мода, или увлечение, или даже изобретение. Постепенно оно захватывает Европу. Но вот Европа освобождается от неё, дав волю другой, новой пагубной страсти. А мерзкие прислужники тьмы тянут всё это старое, отжившее, в Россию. Навязывают ей, распространяют, употребляя все свои возможности. И в России, могучей стране, болезнь разыгрывается с невиданной силой. И вот тогда эти самые отравители начинают радостно вопить: вот Россия – грязная, ничтожная страна, прибежище всякого порока. Это происходит потому, что [якобы] по сути она такова.

Откуда явился марксизм-большевизм? Кто занёс на нашу землю пещерный капитализм 19 века? Русские полировали множество граней пошлости и разврата? Русские породили атеизм и безверие? Ах, какая дурная страна она, даже изобрести ничего нового не может. Тут же найдутся, [что] ответить, проповедники тьмы.
Проходят годы, столетия, и появляются всё новые прогрессивные деятели, которые с неуёмной энергией тянут Русь на Запад, к её закату. Довольно, не пора ли остановиться? Встать крепко ногами и потянуть на себя запад. А заодно и восток. Вспомнить наш герб, герб Российской империи. Иначе не православная вера придёт на обезумевший Запад, а у нас через десяток лет начнут, как в стране заходящего солнца продавать с молотка те самые храмы, которые сегодня так торжественно возрождали и освящали. Слушайте же сказки про Великого и Ужасного нашего первого Царя, слушайте и удивляйтесь тому, что слушаете.

К сожалению, западное влияние не миновало и палубы героя-«Варяга». В 1905 году Всеволод Фёдорович Руднев, бывший командир крейсера «Варяг», бывший флигель-адъютант Его Императорского Величества явил крайнюю неблагодарность по отношению к благоволившему к нему Государю, поддержав беспорядки в 14 флотском экипаже, которым командовал в то время. Матросов потянуло на митинги. Разумеется, боеспособность митингующей армии стремится к нулю, и верные своему долгу ротные командиры начали наводить порядок, применяя репрессивные действия против главарей. Паршивая овца всё стадо портит – в правильности этой поговорки удалось убедиться очень скоро, в 1917 году. Руднев же запретил офицерам поддерживать дисциплину. Из-за подобных командиров и происходил развал армии. Деятельность Руднева не была оставлена без внимания, он был уволен в отставку, правда, с повышением в контр-адмиралы.

Но был и другой человек на «Варяге», до конца нелицемерно преданный Государю Императору и России. Это старший офицер крейсера «Варяг» Вениамин Васильевич Степанов. В бою в Чемульпо он проявил исключительную храбрость, всё время находился на верхней палубе. После возвращения корабля в порт он готовил корабль к новому бою. Он оказался единственным офицером «Варяга», отказавшимся подписать обязательство не воевать против японцев. Такое обязательство требовали наши противники в обмен на свободу. Но японцы умели ценить патриотизм и выпустили старшего офицера без постыдной подписи. Вениамин Васильевич был убеждённым монархистом и осуждал своего командира за либерализм. Разумеется, революции Степанов не принял и путь его лежал сначала на Юг, а потом в Югославию, где он и скончался в 1931 году в городе Иголо...

На следующий день панихида, которую служит руководитель Синодального отдела по взаимодействию с Вооружёнными Силами протоиерей Димитрий Смирнов. Вот стоит он около невысокой стены, обмотанной колючей проволокой, задумчиво склонив голову. Справа от него стоит военный атташе Виктор Меркурьевич, слева отец Феофан. На отце Димитрии красная пасхальная епитрахиль, и кажется, красный цвет тут неслучаен. Ведь для погибших действительно сейчас Пасха, потому что положили они живот свой «за други своя» – значит, умерли для вечной смерти, и ожидает их вечная слава на небесах. Пасхальный, потому что сегодня как бы малое воскресение для них, малая пасха-воскресение в душах потомков. Правда часто они, эти потомки, слушая песнь про гордый «Варяг», который не сдаётся, пропускают эти слова через уши, а не через души. Как объяснить, что никто не знал, не нашёл, не отметил памятником это святое место. И вот сегодня погибшие воскресают для нас, как возвращается из забвения и подвиг «Варяга». Звучат слова краткой заупокойной службы – литии, поют «со святыми упокой». И всё-таки ошибся автор песни немец, написав строки:

Не скажут ни камень, ни крест, где легли
Во славу мы русского флага...

Здесь будет камень и, дай Бог, когда-нибудь - православный Крест, – страшное оружие против врага. Великая сила заключена и в словах этой песни, сочинённой не русским человеком – немцем. Сто лет звучит она, и нет лучше гимна непобедимому русскому воинству. Прошли через нас и ушли дальше в небытие джазы, роки, всякие металлы, никому неведомо, сколько всякой этой дряни пройдёт через наших детей, но звучит и звучит, и остаётся в наших сердцах эта песнь.

Только неясно куда подевались слова:
Где ждут желтолицые черти.
И почему вместо них появились слова:
Где нет ни защиты, ни тверди...

А потом был приём на новом «Варяге». На приёме присутствовал архиепископ Вениамин. Прибыл туда и посол России Теймураз Отарович. Были военные представители Италии, Новой Зеландии и Великобритании. Мне поручили вручить послу и его помощникам медали, выпушенные к 100-летию прославления преподобного Серафима Саровского. После краткой церемонии многие еще выступали. Довелось сказать и мне пару слов. Не знаю, насколько удачно перевели на языки «дружественных» держав мой тост, завершившийся словами без которых нельзя было обойтись: «За Веру, Царя и Отечество», но дома у меня сохранилась фотография, на которой радостные моряки западных стран поднимают бокалы за будущего русского Царя, сами не понимая, что пьют за Самодержавие.

На следующий день, можно сказать, - главное событие празднования. На площади владыка Вениамин освящает памятные знаки и за нашими спинами беснуются корейские «патриоты», нанятые, видимо, за небольшую сумму в качестве борцов против русской экспансии. Экспансия заключается в том, что русские моряки, священники и горстка патриотов приехали отдать честь русским солдатам, погибшим сто лет назад в борьбе против японской экспансии на Востоке.

Потом посещение храма святителя Николая. Сейчас это храм Константинопольского патриархата, но история его начиналась совсем в другом месте. Храм этот был построен русскими миссионерами. До сих пор в музее при храме есть облачение св. праведного Иоанна Кронштадтского. Он сам хотел посетить миссию, но этого не случилось, и на Восток отправилось только облачение святого. С тех пор оно и хранится здесь как великая святыня. Во время второй мировой войны храм был совершенно уничтожен японцами. Возрождали его греки. С плащаницей этого храма произошла история, достойная древних патериков и преданий. Один из американских солдат во время корейской войны вывез плащаницу из бывшего русского храма. Прошло много лет и другой американский солдат, потомок того вернул плащаницу обратно в храм… Что было между этими событиями мы не знаем. Но чувствуется, что Господь сумел объяснить незадачливому похитителю, на что он замахнулся.

Сейчас во главе корейской митрополии стоит владыка Сотирий (Трамбос). Когда я в первый раз пытался попасть на Афон, я обратился к этому владыке, ставшему моим хорошим знакомым, за помощью. Он написал мне рекомендательное письмо на греческом языке. Письмо мне не пригодилось, проник я на Афон совсем другим способом, но это совсем другая история… Письмо же я бережно храню дома. Каковы бы ни были противоречия между греками и русскими, которые, увы, часто дают себя знать, но и те, и другие -православные, а значит и среди тех и других рождаются, вырастают и совершают подвиги святые. К чести греческих владык, многие из них, особенно живущие далеко на чужбине, сохранили смиренный образ монаха, который, в принципе, должны иметь все владыки. Владыка Сотирий – один из тех, настоящих монахов. Как-то я узнал, что он из одной деревни с нашим русским святым греческого происхождения преподобным Максимом Греком.

Владыка тут же попросил у меня привезти его иконы. Раз преподобный прославился в России, где же, как не в России, написать его икону? Помню, как мне и моему знакомому диакону приходилось прорываться через границу с этой иконой преподобного. Требовали разных разрешений, в том числе и из Министерства культуры. Это за полтора часа до самолёта. Но Россия не Америка и не Германия. Мне не хотелось отступать и бросать икону здесь. После некоторого сопротивления вызвали какую-то молодую девушку, которая посмотрела сзади на доску, махнула рукой и сказала: «Икона новая». И меня пустили, несмотря на то, что в то время любые предметы церковного культа, новые и старые, не подлежали вывозу из России. Попробовал бы я что-нибудь доказывать в Германии. Подвесили бы меня, прицепив за параграф, и висел бы я на нём, пока не оставили бы силы. А вот теперь икона наша лежит на аналое здесь в Корее...

После посещения храма всех нас: владыку Вениамина, протоиерея Димитрия, игумена Алексия и других батюшек пригласили на небольшую трапезу. Там мы подняли бокалы за здоровье наших православных народов: русского, греческого, корейского, то есть за Веру, Царя и Отечество. Будет Вера, будет православный Царь, будет Русское отечество, тогда все православные народы смогут спокойно готовиться к небесному отечеству в своём земном. Никто их не тронет. Будет Царь, будет время на покаяние. Хорошо, что почти все из присутствующих это отчётливо понимали.

Когда мы ходили по прекрасному корейскому храму, построенному, правда, в несколько модерновом стиле, разглядывая непривычные подписи под иконами на корейском языке, я подумал о тех, кого меньше всего вспоминают, когда говорят о ратных подвигах. Это военное духовенство. Сейчас у нас есть синодальный отдел по взаимодействию с армией и флотом. Его возглавляет небезызвестный отец Димитрий, там трудится отец Алексий (Просвирин) и выпускник Свято-Тихоновского института, бывший капитан I ранга Ковтун. Но что мы знаем о их предшественниках?

До 1904 года 111 священников были награждены золотыми наперсными крестами на георгиевской ленте. Первым из них был священник Полоцкого пехотного полка Трофим Егорович Куцинский, который в 1790 году, когда его командир был убит, возглавил атаку Полоцкого полка при штурме Измаила, а также проявил личное мужество при взятии Очакова, Бендер, Килии. Он также был награждён орденом Святого Георгия IV степени.

Конечно, всем известно имя капитана I–го ранга командира Варяга Всеволода Феодоровича Руднева. Но много ли наших сограждан знает его однофамильца, корабельного священника того же судна, отца Михаила Руднева? И если Руднев-командир управлял боем из рубки, то Руднев-священник под сосредоточенным арт-огнём японцев «безтрепетно ходил по залитой кровью палубе, напутствуя умиравших и воодушевляя сражавшихся», по свидетельству одного зарубежного источника. Это было русскому флотскому священнику не в диковинку.

Также, к примеру, действовал на крейсере «Аскольд» во время боя 28 июля иеромонах Порфирий. За время Русско-Японской кампании 12 иереев были ранены, 19 перенесли все тяготы плена вместе со своей паствой.

К сожалению, невозможно было собрать точных данных о нашем военном духовенстве в годы первой мировой войны. Это и понятно, следом за войной шла революция, постаравшаяся стереть всякую память не только о военном, но и о любом духовенстве. Но тем не менее, некоторые цифры стали нам известны. По неполным данным, за годы этой войны военным священникам были вручены 227 золотых наперсных крестов на Георгиевской ленте, 85 орденов Святого Владимира III степени с мечами, 304 ордена Святой Анны с мечами, 239 орденов Святой Анны III степени. \"Нам нужно поклониться в ноги военному духовенству за поддержку, какую Оно оказывает нам в тяжёлую годину войны\", – говорил великий князь Николай Николаевич.

Представьте себе как нелегко под огнём противника, в бою довольствоваться только одним оружием – молитвой. Надо иметь твёрдую веру в то, что это оружие самое сильное.
Такую веру имел священник 45 флотского экипажа отец Иоанникий (Савинов), который в Севастополе появился в разгаре битве в епитрахили с крестом в руках, чтобы ободрить русских солдат. Темноту разорвало громкое пение молитвы: «Спаси Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое, победы благоверному императору нашему, на сопротивные даруя…».
И ни штык, ни пуля не смогли взять русского батюшку. Правда штыком изодрали ему епитрахиль и рясу, а пуля попала прямо в крест.

Не надо говорить, как нужны батюшки на поле боя, когда надо ободрить солдат, надо напомнить им о молитве. Замечательную проповедь сказал по этому поводу русский Златоуст, преосвященный Иннокентий Херсонский - солдатам, во время обороны Севастополя:
«В минуту смертных опасностей не требуется от вас продолжительных молитв, ни обыкновенных в сем случае пощений, ни даже церковной исповеди.
«Боже, милостив буди мне грешному!» – вот ваша молитва.
«Без числа согреших, Господи, помилуй мя!» – вот ваша исповедь.
«Пресвятая Богородице, спаси мя! Ангеле-хранителю, сохрани мя!» – вот ваши молебны.
«Святителю Христов, Николае, буди мне помощник; Святителю Митрофане, не остави мене!» – вот ваши акафисты.
«Трудно ли сделать сие? А этого в вашем положении, когда то делается от души, достаточно для всякого».

Когда я приехал домой, то вспомнил, что у меня на столе лежала папка с тогда еще неизданными письмами генерала Алексеева. Всякому русскому человеку известна печальная роль этого генерала в событиях 1917 года. Но письма жене, которые ждали меня на столе, относились к более раннему периоду - к русско-японской войне, в которой участвовал генерал. Какая же метаморфоза произошла с русским обществом за какую-то дюжину лет. Это легко проследить по генералу Алексееву. В те годы это [был] твёрдый монархист, противник революции.

«В том-то, моя любимая, наше и горе русское, что все мы хотим выстроить свою хатку с краю, и если в этой хатке все пока обстоит дело складно и благополучно, то нет того общего горя, общей работы, которые могли бы нарушить покой и мирное житие бесчисленного числа таких богоспасаемых хаток. Там и пейзажи, там и весенний самодовольный смех… Это – наша болезнь…»

Вчера я с трудом заставил себя перечитать два нумера газеты «Наша жизнь» Ходского и «Русская правда» (московская). Первые годы свободы печати, когда молодая, незрелая мысль сбрасывает с себя узду, конечно, должны отличаться крайностями во мнениях, несдержанностью в выражениях. Здесь у нас нет молодости мысли, нет, - это какое-то злобное, старчески-изжитое шипенье, самооплёвывание, полная утрата веры в себя, в свои силы, одни слова..., слова…, слова…, и никакого проблеска творческой сознательной мысли.
Дочитывал с трудом, только из сознания, что нужно дочитать, так в этих убийственно неприятных строках, столбцах, страницах, сидит душа известной части русского общества. Гаденькая, трусливая, трусливая душа блудного старикашки, которого потребовали к смертному расчёту. Вопит эта душа лишь о мире, во что бы то ни стало; восторгаясь умением нашего противника сознательно умирать за славу своей Родины, как бы противопоставляя отсутствие таких качеств у русского, эта душа мечтает, что Япония, как нация не страдает под гнётом потерь и утрат…

В «Русской правде» – фельетон Немировича-Данченко, обильно поливающий грязью армию.
И они думают, что подобными писаниями поднимут дух, самосознание в армии, а в офицерском её составе - в особенности. В мирное время наша печать замалчивала, игнорировала армию. А когда выдвигала кого-либо на сцену из среды армии, то всегда в смешном, глупом виде. Собирательный русский человек не только не любит своей армии, он считает её каким-то злом, в которое надлежит отдавать из интеллигенции только отребье.
И неужели Немирович-Данченко не может понять, что отрицательные типы в армии даны обществом, даны только потому, что целым рядом лет оно оттолкнуло всё лучшее от армии, а наши порядки способствовали тому, что всё светлое, энергичное бежало, не видя выхода и просвета.
В то время, когда немец бесконечно гордится и интересуется своей армией, француз любит её, русский – издевается, надсмехается, презирает.

Бесконечно тяжело было читать эти два поганых нумера и потому, [что они] рисовали такую бездну, в которую уже ползёт Россия, такое разложение всех слоёв, такое бессилие воли, такую подлую общественную трусость, что невольно приходишь к заключению о невозможности дальнейшей борьбы.

Гнилая печать проникает в армию, жадно проглатывается, даже солдатами, делает своё растлевающее дело между ними и офицерами. Пожалуй, испытанные нами неудачи не расшатывали так нравственной упругости здешней армии, как вести их России, борзописательство и бесконечные телеграммы: "когда начнутся мирные переговоры?".

«Нет, вероятно, не переживала ещё Россия такого глубокого падения национального чутья, как теперь, даже в те времена, когда мрак невежества царил ещё больше, чем теперь». (Письмо от 17 июня 1905 года деревня Людяпуцза).

Как это напоминает недавнее время! Развал армии под улюлюканье обезумевшей толпы. И бессовестная ложь газет.

Насколько сильно действие печатного слова - иллюстрирует пример самого же Алексеева. Он, кадровый военный, невольно подаётся газетной шумихе и готов поверить в победу японцев! Вот что он пишет в том же письме: «Я теперь теряюсь в догадках, почему же с их сторон не начинаются военные действия. Что они готовы – в этом не может быть сомнения; что пока преимущества на их стороне – они это знают… И я лично предполагаю, что япоши готовят сюрприз, и подготовка эта отнимет время. Будет ли десант у Владивостока и одновременно наступление в Манчжурии – я пока разобраться не могу, но не могу согласиться с тем, что одна мечта о мире парализовала японскую настойчивость». Но через месяц он, наконец, понимает абсурдность своих ожиданий: «Пятый месяц бездействия сам по себе указывает, что только умеренность и способность японского Главнокомандующего потребовать от своих войск наивысшего напряжения сил и рисковать всем во имя победы – наградили действительно его успехом. Успех был достигнут, но и за ним обнаружилось, что достаточных сил и средств, чтобы вести дело дальше, даже с прежним риском, - нет».
Видите, как может затуманить печать самую трезвую голову?

Но взглянем на факты через много лет. Одна оборона Порт-Артура сколько стоила японцам! Та самая, за которую едва не приговорили к смертной казни генерала Стесселя. Он действовал не лучшим образом, но каков был результат! Вот что пишет Кресновский, описывая Русско-японскую войну: «Блокада Порт-Артура длилась 239 дней, осада в тесном смысле этого понятия – 159. Крепость девять месяцев (до февраля) задерживала III японскую армию и отвлекла на себя в общей сложности 170.000 неприятелей – около трети всех сухопутных сил Японии. Урон армии Ноги за всю осаду составил 110.000 человек, из коих 85.000 в боях и штурмах. Таким образом, гарнизон отвлёк на себя силы вчетверо большие, и причинил им кровавые потери, вдвое превышающие его численность. Иными словами, каждый портартурец сразился с четырьмя японцами и двух из них убил. Результаты в военной истории доселе неслыханные. Гази Осман притянул к Плевне «только» тройные силы на четыре месяца, и [осажденные?] причинил[и] им потери, значительно уступающие численности гарнизона».

«Решительная минута гибели царизма все ближе и ближе. Царизм чувствует это, но он хочет жить. За его спиной века, и эти века выработали в нем могучую привычку руководить, властвовать, решать, терзать, давить, словом, жить. Весь его грандиозный многочленный ветвистый организм сверху донизу пропитан одним инстинктом жизни. Этот жадный инстинкт его покинет лишь вместе с самой жизнью, а жизни он дешево не отдаст. Он показал это - и как показал!», - писал известный враг России Лейба Троцкий.
Заметим, в его словах тень восхищения Россией, самодержавием. Не потому хотел он уничтожить Самодержавие, что оно слабо и отжило свой век, а потому-что это сильный противник, которого надо сокрушить, чтобы сокрушить православие, а затем и русский народ, бросив его на растопку мировой революции. Это писал Лейба в 1905 году.

Вот такое неожиданное завершение празднования столетия подвига «Варяга». Не на хорошие мысли навела меня личность Руднева. Как уже прочно обосновалась революционная идеология в сердце офицера, генерала, солдата. Участие в революционной деятельности или, [как] минимум, поддержка и сочувствие антимонархическим настроением, - считалось чуть и ни делом чести.
И как глубоко неправилен был ответ на революцию. Это более напоминало на войну с собственным народом. Не поняли корней революции, где надо её искать.
Хотя теперь, уже спустя сто лет, нам всё понятно, - когда мы уже имеем опыт четырёх революций: 1905, двух – семнадцатого, и ползучей революции второ-февральской. Сейчас нам ясно, что нет революции, которая бы делались снизу. Всё происходит наверху, как правило, в среде тех, кто вертится у трона, или ходит по кабинетам министров.

После революции 1905 года нужно было сделать опору на народ, монархия всегда опирается на народ и ударить по тем, кто был наш, но, напитавшись ядом Запада, пришёл развивать, извлекать из тьмы, отсталую матушку России. И, конечно, тех, кто нашим никогда не был, но это и так всем понятно.

Поэтому глупо восхищение экономическим развитием России в начале двадцатого столетия, показателями 1913 года. Показатели были, хорошо, но показывали они в действительности то, что Россия неслась к революции. Надо было бояться не народных бунтов, а интриг вокруг Царя, сплетен о Григорие Ефимовиче Распутине, в которые вовлекались члены царствующего дома.
Не столь опасны тогда были ленины и троцкие, сколь гучковы, родзянки, милюковы. Только они могли сокрушить Россию, они её и сокрушили, остальное шло по накатанной дороге.
А с эсерами и большевиками было тогда справиться легко: показать, [что] Государь с народом, а не с Гучковыми. Надо было вводить контроль над деятельностью этих Гучковых, облагать их налогами и облегчать жизнь рабочих.
Помните планы Ильича: начать с экономических требований у рабочих, а затем перейти к политическим, а именно к затаённому: «Долой самодержавие». Таким образом, и Ильич и господа капиталисты шли рука об руку. Мироеды толкали к экономическим выступлениям, ильичи к политике.
«Несмотря на упорные усилия полицейского государства удержать общественные силы в равновесии покоя, - капитализм сделал свое дело: он заставил порожденные им классы бороться путем революции за свое политическое самоопределение», – даёт довольно верную оценку ситуации Лейба Бронштейн (Троцкий).

Хорошо известно, какой любовью пользовались Самодержцы у простого народа. Подорвать это доверие было главной задачей революционера, которые в действительности боялись и ненавидели его. «Царизм снова и снова пытается - наиболее отсталые массы, пробужденные революцией к жизни, двинуть против революционно-сознательных слоев. Столкнуть в жестоком бою стихийные кадры революции с ее сознательным авангардом, создать общую панику, вызвать в обществе страх пред идущей снизу анархией, обескровить революцию и на ее трупах и обломках, цементированных кровью, восстановить полицейское равновесие - такова грозная задача, которую теперь на практике разрешает царизм все в более широких размерах», – паниковал неугомонный Лейба.
Но, он напрасно беспокоился: попытки объединить народ не удались. Сведена на «нет» идея «Союза русского народа». Основную же работу проделали реальные эксплуататоры народа. Капиталисты же были никем и ничем - в глазах народа, поэтому дело их было в тёмной, как они считали, России, - делом совершенно пустым и никчёмным, поэтому власть быстро перешла к радикалам, ловко пользовавшимися лозунгами всеобщего равенства и братства.
Неизвестно также насколько промышленные показатели соответствовали росту благосостояния русского народа. Скорее тогда происходило то, что происходит сейчас: рост капиталов за счёт русского народа. Всё сие делалось на английские и французские капиталы и обогащало в первую очередь заграничных "товарищей". Народ этого понять не мог.

«Нам необходимо популяризировать в народных массах мысль о Временном Правительстве, уж хотя бы для того, чтоб вооружить народные массы определенными требованиями к Временному Правительству. Реорганизация бюрократического, полицейского и военного аппарата, изгнание всех кровожадных негодяев, замена их друзьями народа, вооружение народа на государственный счет - вот меры, которые прежде всего, должны быть проведены Временным Правительством и которые создадут возможность беспрепятственной работы для представителей народа. Кратко говоря, созыву Учредительного Собрания должно предшествовать разоружение реакции и вооружение революции. В Учредительном Собрании будет представлена и реакция. Временное Правительство есть правительство революционного народа, стоящего лицом к лицу с воинствующей реакцией». Не нужно удивляться, но это пишет всё он же Лейба в 1905 году!

Ещё ровно 12 лет до Февральской революции, а он уже кричит: «да здравствует временное правительство!» – и рассуждает об устройстве Учредительного [Собрания]. Вот конец мифа для тех, то считает, что Временное правительство стихийно образовалось в ходе беспорядков, когда царизм оказался неспособен управлять страной. Так считало большинство наших архиереев, прямо или косвенно поддержавших революцию. Уже и названия были придуманы и известны весьма далеко от кабинетов родзянок, милюковых и гучковых.

Удивительно и другое. Читаю мемуары Алексеева. Восток России был охвачен революцией. Телеграфное сообщение было нарушено. Начиналось то, что с успехом произошло в 1917 году, а тогда в 1905 не удалось, и только прозвучало грозным предупреждением.

«Едва ли можно представить себе более грубую, дикую, насильственную тиранию, чем та, в руках которой находится бедная родина. Невежественный железнодорожник, полуграмотный телеграфист, не ведая, что творят, являясь орудием врагов родины, парализовали всю жизнь страны и прежде всего отрезали всякие сообщения армий, умышленно и настойчиво не пропуская никаких сведений…

Не пропуская никаких сведений официальных, нам здесь печатно преподносят в виде вероятных слухов: Одесса занята английским десантом…., в Варшаве три немецкие дивизии…, у Кронштадта стоит английский флот…, в Иркутске собравшиеся на митинг солдаты выбрали своё начальство и присоединились к социал-революционной программе…, из Читы телеграмма: «платформа нижних чинов и казаков Читинского гарнизона…» Последняя уже оказалась измышлением гнусным, но идущим к цели….

Как заставляют страдать всякого, любящего хотя бы немного свою родину. Эти мерзавцы, выкинув знамя «благо народа», идут под ним на «погибель России», они добиваются этого и пускают в оборот всё, что только может обещать им успех. В том, что мы полно отрезаны даже от событий общественных, государственных, совершающихся в России, прежде всего виновата дряблая воля Линевича…
… Он покорно гнёт выю перед стачечными комитетами, полновластно распоряжающимися нашею судьбой.

Сибирская дорога, руководимая двумя поляками, настойчиво ведёт к перерыву даже того жалкого движения, которое совершается. И нет силы, которая вздёрнула бы этих панов Твардовских и заставила бы дорогу работать по иному.
В моей – быть может слишком прямолинейной – голове никак не уменьшается представление, чтобы я не мог сломить даже стойкой организации этих мерзавцев. Но для этого нельзя лавировать, лебезить, играть и делать глазки в сторону «комитетов», а нужно энергично действовать, работать, категорично ставить требования и крушить всё, что уклоняется от исполнения их. Но несчастье наше, несчастье России, что ни там, ни здесь - нет людей, а есть манекены, облечённые властью, с которой они не знают, что делать, - одетые в те или другие мундиры…

И сколько горькой обиды накопилось на душе. С 21 октября – дня получения телеграммы с манифестом – в Харбине начался разврат слова и мысли. Печатные листки открыто развращали армию, звали её к неповиновению, к погрому офицеров…, в тёмную массу солдатскую вводили самые крайние мысли, всякую нелепость, подрывая окончательно значение офицера. Прапорщики запаса, запасные офицеры, когда-то выброшенные за борт за пьянство и дурные поступки, таскались под красным знаменем, собираясь на митинги, писали заметки в листки. Враги-жидки шли впереди ещё этих элементов армии. Представители нашего архи-пакостного военно-судебного ведомства не отставали в развращении войск, то трактуя о том, что военные могут участвовать в митингах, говорить речи, критикуя распоряжения начальников, напоминающих о долге службы военным...

И эта шляпа, именуемая Главнокомандующим, допускала этот разврат в пункте, находящимся в исключительном ведении войск, ими и для них живущим…. На наших глазах шло растление, а шляпа спокойно смотрела на это, считая, что он не обязан прекратить это.

И только тогда, когда подчинённые засыпали его письмами-требованиями, часть листков была закрыта, оставшиеся целыми - получили необходимые намордники. Но ведь яд-то влит в слабое тело армии…»

Вот такое подробное и вдумчивое описание бунта. Только приходится усомниться: такой уж шляпой был главнокомандующий? Не был ли он важной шестерёнкой в том процессе, который называется революция. Государство, Царь надеется на власть, которая примет решительные меры, а власть мер не принимает, и болезнь быстро охватывает весь организм, а затем «мудрые» врачи говорят, что спасти больного может только операция. Во время операции, разумеется, больной умирает, потому что удаляют-то голову. Прекрасное лечение. И не было ли это странное бездействие не только сочувствием врачам, но и прямым участием в «лечении»?

Трудно не признать правильным положение, что какова армия таково и государство. По силе и состоянию армии можно судить и о государстве. Вспомним подъём, на котором началась Японская война. Подвиг «Варяга» прозвучал по всему миру. Войска хотели и могли воевать. Конечно, в основном командование желало лучшего. Не всегда у большой и яркой планеты подобные ей спутники. Тот, кто был соратником Суворова конца 19 века, оказался совсем плохим Кутузовым начала двадцатого. Тактика отступления и заманивания японцев неизвестно куда, вероятно в Сибирь, чтобы их там заморозить, привела к плачевным результатам на суше.

Воспользовавшись этими неудачами на воде и суше, недруги Царя, находившиеся не только за чертой оседлости, но и фланирующие по залам царского дворца, начали свою партию. Многое было неясного в революции 1905 года, но ясно, [что] без организующего начала всё сие не могло вылиться в опасные для России размеры и формы. Почти все желали избавиться от отсталого и устаревшего, и стремились к передовому и прогрессивному. И этого уже вполне достаточно было для революции. В глазах большинства, особенно либеральной верхушки таким новым - были разные демократические начала, порождения свободы, какой стала Государственная Дума.

Самодержавию абсолютно чужда демократия в любых её формах и проявлениях. Демократия вещает от всего народа, хотя всем ясно, что [реально] управляет неизвестно кем избранная группа лиц, часто даже сокрытая от общего ведения. Монархия никогда не стремилась подавить народ, наоборот, необходимо было участие простого православного народа в государственном строительстве. «Союз русского народа», как уже говорилось, был одной из таких слабых, но верных попыток укрепить трон. Вероятно, Распутин также интересовал Царскую Семью не столько как целитель, а как истинный представитель народа, связь с которым была нарушена соратниками кадетов и октябристов. В церковной области надо было опираться не на владык, а на простого сельского или городского батюшку, который мог бы пойти и к крестьянину и в рабочий барак. Надо было совсем немного: высказать ему своё расположение, доказать его нужность государству, да и поддержать немного материально. Вместо этого пришлось идти на поводу у владык, давно уже заражённых либеральными идеями и приветствовавшими свержение самодержавия в 1917 году.
Учёное монашество было весьма неплохо обеспеченно, а сельские священники, имевшие по несколько детей, - бедствовали. Но кто нужен был в тот момент? Многие с восторгом пишут о попытках сближения духовенства и интеллигенции. Но, что было важнее удержать народ в церкви или удовлетворить богоискательство отдельных лиц? В большинстве своём интеллигенция [примкнула] к революции, [и] так и осталась далека от церкви.

Конечно, в первую очередь, в революции сыграл далеко не материальный фактор. Тело имеет обыкновение поворачиваться и идти вслед за головой. Голова в лице государственной бюрократии, капиталистов, интеллигенции повернула на Запад. И как следствие этого, бездуховность, отход от идеала Самодержавия - в народе. Так что мудро ли хвастать экономическим подъёмом России в начале столетия. Рост благосостояния народа, богатство страны, - вещи положительные. Но весь вопрос в цене, которой за это заплачено. Не убеждайте меня – не убедите, что нельзя было сочетать это благосостояние с укреплением Православия, Самодержавия и Народности.

Любопытно, также и другое. То что не смогла сделать русская армия в 1905 году, с невероятной лёгкостью исполнила советская. За 10 дней была разгромлена японская армия и занята территория Северного Китая. Опять русским пришлось побывать в Мукдене выйти к Порт-Артуру и Дальнему. Но это была уже, собственно, не война, а победное шествие, несмотря на попытки японцев контратаковать. За десять дней войска продвинулись на 200 – 800 километров. Любопытно, что в 1945 году Советская Россия добилась того, что Царская Россия не могла осуществить в 1905 и 1914 годах: разгромила и Германию, объединившую практически всю Европу для войны с Россией, и Японию, контролировавшую всю Азию.

Думаю, православный историк вряд ли сможет объяснить этот парадокс. Одно ясно, что всё происходит по воле Божией. Ясно и другое, что в 1905 и 1914 годах действовали в России мощные силы, которые были заинтересованы в её поражении, и они активно действовали. Быть может, этим объясняется странная война «по-кутузовски», которую вёл Куропаткин.

Последователи Суворова показали в 1945 году правильность его тактики в войне с этим противником. Итак, Православная держава во главе с Царём не получает долгожданной победы, а СССР во главе с генсеком КПСС добивается небывалых в истории военных успехов! Глупо искать объяснение, как это делают злопыхатели, в насилии и принуждении, в бесчеловечности полководцев, закидавающих войска противника трупами.
Во-первых, беспристрастная статистика легко опровергает эти фантазии, во-вторых, победителей, как известно, не судят, оставим это занятие проигравшим. А в-третьих, ни один военноначальник не сможет заставить воевать и тем более побеждать своих солдат одним только насилием. Армия – выразительница духа народа, явление мощи её государства.

В 1945 году явился во всей своей мощи Русский Дух, взращенный на Православии. Этот дух был вызван ото сна торжеством зла в мире, казалось бы, уже поработившем весь мир. Только одна сила смогла противостать этому извержению адского огня, готовому поглотить всю вселенную. И она восстала то ли ото сна, то ли вышла из узилища и сокрушила и западного, и восточного драконов. Именно тогда, как никогда, явилось назначение Российской империи, которое всегда выражалось в заимствованном из Византии гербе: двуглавом орле с одинаковым вниманием, смотрящим и на Запад, и на Восток.

Так оно было, но почему так оно было нельзя найти ответа. Остаётся сказать, что таков был Промысел Божий. Любопытно и другое, что и в 1917, и в 1991, - Российская империя и СССР пали не от внешнего врага, а от внутреннего. Враги России поняли одну непреложную истину, которую, казалось бы, не могут понять сами русские. Россию нельзя победить оружием, её можно сокрушить только изнутри, потому что всегда и ныне и присно и во веки веков - живёт в русском духе подвиг Варяга, подвиги Куликовской битвы и Бородина, Сталинграда и Курска, и…

И вот мы сидим в большой квартире на Арбате. Рядом со мной «наш корейский товарищ», перспективный молодой политик «мистер Джон», как его называют. Свободно говорит по-русски и все в основном - о любви к России. Рассказывает о том, как его однажды вызвали в школу из-за плохого поведения сына – тот с кем-то подрался. Из-за чего? Выясняется: кто-то из одноклассников стал плохо говорить о России, и он вступился. Вот дожили мы до таких скорбных времен, когда Россию поливает грязью кто хочет, и только корейские мальчики защищают ее кулаками. Одно радует, что эти мальчики есть, и они всегда становятся мужчинами. А когда вырастут, быть может, уже Россия опять будет защищать их Родину.

Я не один за столом – рядом мои друзья: игумен, диакон и полковник в отставке. А речь идет о двух вещах: как вернуть флаг «Варяга» в Россию и как поставить маленькую часовенку у [места] захоронения останков наших воинов, чтобы русские моряки, заходящие в Чемульпо, могли помолиться в этом священном для всей России месте о воинах «за Веру, Царя и Отчество на поли брани живот свой положивших».
«Господин Джон» озабоченно покачивает головой, рассматривая наши фотографии, изучая план местности, где должна стоять часовня. Трудное это дело - убедить чиновников, ведь не только же друзья у России в Корее. Но мы все верим, что не сегодня, так завтра - такая часовня будет. И пройдет, не знаю сколько времени, и вслед за Вечной памятью, - мощный голос русского протодиакона возгласит многолетие Богохранимой стране Российской и…

И русские воины пребывающие в Царстве Небесном с радостью подхватят нашу молитву у престола Всевышнего…

Статья написана в 2004 году