Александр Шумилин - Окопные рассказы

Начальнички РККА, генерал-майор Березин Александр Дмитриевич - в центре

Прим.ред. по генерал-майору Березину:

1) Внесен в список захоронения ОБД Мемориал 261428390, ибо в 1950-е годы рядом с д. Демяхи в 18 км южнее г.Белого Тверской области нашли останки человека в генеральском мундире и посчитали, что это генерал-майор Березин, Александр Дмитриевич. Откуда в википедии взяли, что опознан по ордену Красного Знамени и что даже якобы документы Березина сохранились - не ясно: "в 1950-е годы во время перезахоронения солдат и офицеров в братскую могилу в Демяхах южнее Белого, в лесу был найден небольшой полуобвалившийся холмик с плетеной из прутьев пятиконечной звездой на столбике. Когда могилу раскопали, там оказались останки человека в генеральском мундире. Его похоронили отдельно, рядом с братской могилой"... Сейчас считается, что похоронен там именно генерал Березин - "Опознан по сохранившимся документам и ордену Красной Знамени"...

2) Никак сведений, что генерал Березин перешел к немцам - нет. Да им и не нужны такие бездарные командиры и ничтожества, а вот боевых генералов и солдат-героев они ценили, хоронили даже с салютами! Западные люди жалости не знают и таких горе-предателей легко могут и прикончить за ненадобностью. Посмотрите на фото вверху (Березин в центре) - мутные нерусские лица, такие могут и продать и предать, но цена им - копейка...

3) Так что в гибели дивизии генерал Березин определенно виноват, почитайте свидетельства Шумилина в "Ваньке-ротном", всё с этим ничтожным типом ясно. Думаем, что вряд ли этот трус имел план перейти к немцам и поэтому целенаправленно играл в поддавки, как подозревает Шумилин. При Сталине - это очень было опасно, начальники всего боялись, любой солдат донесет - и пропадет генерал в недрах НКВД, если подозрения подтвердятся... А ведь в штабном хозяйстве стукачей было много, предложат сотрудничать, а не согласишься - пойдешь на передовую, - об этом тоже пишет Шумилин.
Однако если генерал Березин был ранее завербован немцами и имел задание от них, то такой вариант тоже ложится на его деятельность как командира 17 гв. (бывшей 119 Красноярской) стрелковой дивизии и зам.командира 39(?) армии - тогда Шумилин прав в своих догадках.

4) Шумилин аргументировано называет Березина - старикашкой, который в 1942 году под Белым дважды как-бы по тупости командования - загонял личный состав 17 гв.сд немцам в плен (в январе - частично и июне - полностью). Загнал и скрылся в неизвестном направлении. Березин тогда подставил под удар не только нашу 17 гв.дивизию, но помог немцам быстро расправиться с окруженными 39 армией и 11 кавкорпусом - ведь горлышко-горловину "котла" обороняла 17 гв.сд.

5) После первого, засекреченного Березиным, разгрома и сдачи в плен большей части 17 гв.сд в январе 1942, Шумилин сохранил свой пулеметный взвод и вывел его в целости на окраину Белого. И тут на него набрел гуляющий Березин с 2-мя автоматчиками. Так как бойцов у Березина почти не осталось, то он послал Шумилина взять высоту возле Белого. Только два русских солдата пошли на смерть, остальные лежали в кустах. Шумилин шел на пулемет и в какой-то момент немецкий пулеметчик повернул голову и посмотрел прямо Шумилину в глаза... Однако и в этот раз Бог сохранил Русского Героя. Немец глядел и не видел Шумилина, потом опять отвернулся. Так, с Божией помощью, 2 русских солдата взяли высоту и деревню на ней с кучей немцев. Немецкий пулемет в итоге бил по немцам, да и ППШ им дали на штурм.

6) После второго полного разгрома и сдачи в плен 17 гв.сд. Шумилин сохранил свою пулеметную роту на окраине Белого. Потом 2 дня ротой держал наступление немцев, после чего снялся и явился в штаб 22(?) армии. Это единственное подразделение из всей дивизии Березина, сохранившее боеспособность. Благодаря наличию роты Шумилина, разгромленную 17 гв.сд не расформировали...

7) Оба эти случаи - милость Божия, хранящая Шумилина. Не будь он так нужен штабным, его бы назвали стрелочником, виновным в окружении, и понес бы Шумилин наказание за отступление без приказа или ещё что-нибудь нашли бы - по всей строгости военного времени...

Петр Иваныч улыбался, когда мы встретились снова. Теперь он был официально моим заместителем по политчасти. Укомплектовав роту, через два дня мы получили рубеж обороны.

– Рота будет стоять на стыке двух дивизий (на стыке 179 сд и нашей 17 гв. сд)! – сказали мне, – Участок обороны очень важный. Ты будешь стоять на танкоопасном направлении, оседлаешь дорогу из Белого на Пушкари.
Ты должен стоять на месте, если даже сложится обстановка, что ни слева, ни справа не будет никого. Ты всё равно должен стоять. Ты с ротой должен погибнуть, а приказа на отход тебе не будет. Ты понимаешь, что от тебя требуется?
– Согласен, но при одном условии!
– При каком это улови?
– Каждый день я буду получать по два цинка патрон. И раз в две недели по запасному стволу.
– Как понимать всё это?
– Очень просто. Так и понимайте! Каждый день из четырех пулемётов я буду вести огонь и расходовать по два цинка патрон. Я не дам немцам головы поднять в городе. Если дадите стволы и патроны, я согласен на все ваши условия.
– Интересно! – процедил сквозь зубы начальник штаба.
Он вышел и через некоторое время вернулся.
– Березин сказал, что всё, что ты просишь, мы тебе дадим.
– И ещё! – добавил я, – Прошу выдать мне новую стереотрубу.
Начальник штаба позвонил в тыл и обо всём распорядился.

Если я буду немцев держать под постоянным огнём, подумал я, они не сунутся на этом участке…

Пулеметная рота оседлала дорогу, которая от Белого уходила на Оленино. Я каждый день получал по 500 патрон для стрельбы. Пулеметы стояли на закрытых позициях. Теперь мы били по городу день и ночь. Четыре станковых пулемета были пристреляны и имели свои сектора обстрела.

Вот когда почувствовал немец свинцовый огонь. Город внизу. Мы на буграх на окраине города. Сверху отлично всё видно. Тем более что я вёл наблюдение за городом в стереотрубу.

Днём улицы города стразу опустели. Душа радовалась на такую картину смотреть. Чувствуешь в себе силу и уверенность. Ночами мы тоже стреляли. Не давали немцам свободно ходить.

Мы чувствовали, что немцы нервничали. Они иногда в нашу сторону открывали беспорядочную стрельбу. Но дело всё в том, что они не видели, где мы с пулемётами сидим. За две недели мы показали немцам, что здесь на дороге у нас сильный опорный пункт.

Немецкие танки не стали задерживаться. Они перевалили бугор и не спеша двинули на Журы. (17 гвардейская стрелковая дивизия оказалась разбитой). Оборона дивизии была рассечена. Со стороны Оленино на оборону дивизии наступала группа немцев. Артиллерия наша была разбита. Немецкие танки ринулись громить наши тылы. Когда танки появились в деревне, где в медсанбате лежали раненые, медперсонал и ходячие раненые кинулись кто куда. 17-я гвардейская дивизия была разбита и окружена. Березина последний раз видели в деревне Жиздерево. Охрана генерала попала в плен к немцам. Из деревни Жиздерево вырвался один солдат. Он перешёл линию фронта немцев и рассказал, что генерал Березин ещё до подхода немецких танков скрылся.

Мы стояли на дороге Белый-Пушкари. Это была прямая дорога на Оленино. Но немцы на нас не пошли. Они, вероятно, думали, что здесь располагался сильный опорный пункт. Я стоял с пулемётом на дороге. Слева от меня никого не было. Я не особенно волновался, что слева от меня весь фронт открыт.

Я не знал, где в данный момент находятся немцы. Можно было всякое предполагать. Я помнил одно, – я должен держать стык дивизий на дороге, даже если у меня ни слева, ни справа не будет никого. Командир соседней (справа) стрелковой роты прибежал ко мне и сообщил:
– Я с ротой снимаюсь!
– Никуда ты не денешься.
– Как никуда, У меня приказ отходить.
– Я тебя не выпущу по оврагу. Ты понял? Вот два станковых пулемёта. Как только ты со своими солдатами вылезешь из траншеи в овраг, я открываю огонь.
– Ты что? Будешь бить по своим?
– А ты как думал? Вы хотите драпать. А я на вас буду сзади смотреть? У меня приказ держать дорогу.
– Я буду сейчас звонить в штаб полка.
– У тебя есть связь?
– Да!
– Доложи по телефону. Мне нужен тоже приказ вашего полка на отход. Пусть ко мне из вашего полка пришлют штабника с приказом мне на отход. Когда он придёт, я тебя из оврага выпущу. Всё понял?

Командир стрелковой роты убежал в траншею. Вскоре он вернулся ко мне с представителем штаба.
– Лейтенант! Тебе приказ нашего майора выходить по дороге на Пушкари. Вот письменное распоряжение. Ты с пулеметами переходишь в наш полк!
Майор мне официально отдал приказ на отход.

К вечеру мы получили официальный приказ оставить свои позиции. Пулемётные окопы быстро опустели, ходы сообщения остались позади. Было ещё светло, когда мы, пригнувшись к земле, вышли на поверхность земли, спустились в овраг и пошли в сторону дороги, которая уходила от города Белого в тыл, в сторону д. Пушкари. Впереди на дороге в ночной темноте шли солдаты соседней дивизии (215 сп 179 сд 22 А).

Станковые пулемёты перед выходом обычно разбирают. Щит, ствол и станину солдаты несут отдельно. Станина – самая тяжелая часть пулемёта. Её заваливают на спину солдату и, он, пошатываясь, шагает с ней тяжело переставляя ноги. Станина Максима имеет довольно ходкие и прочные колёса. На колёсах станину можно легко вести по земле. Но по старой привычке солдат почему-то заставляют её таскать на спине. Солдаты, между прочим, против этого ничего не имели.
Думаю, когда солдат идёт по болоту или под ногами у него булыжник мостовой, пни, кочки, поваленные деревья в лесу, то катить станину на катках неудобно. В таких местах солдат надевает её на себя. А зачем спрашивается по ровной дороге тащить тяжелую станину на себе? Так делали только в мирное время. Берегли материальную часть и тренировали солдат на выносливость. На войне в этом не было смысла. Я подал команду снять станину со спины и катить её на катках. Нужно беречь солдатские силы и спины, подумал я. Никто не знает, сколько еще осталось идти.

Тяжело ступая, пулемётная рота растянулась по дороге. Солдаты идут молча, шагают медленно и неторопливо. Дорога незаметно начинает подниматься в гору. Обгоняя пулемётчиков налегке, уходят вперёд стрелковые роты.
– Эй дорогу! – слышится позади.
Солдаты нехотя сходят на обочину дороги, а по дороге, храпя, лошади волокут пушку-сорокапятку. Все устремились вперёд, в темноту, спешат и торопятся, обгоняют друг друга. Кто ушел вперёд, кто отстал, не имеет значения.

При получении приказа на отход, я договорился с полком, что по дороге пулемётную роту пополнят боеприпасами и продуктами питания. Действительно, представитель полка встретил нас в темноте на дороге, когда мы подошли к какому-то сараю. Вокруг повсюду шныряли солдаты, они грузили обоз. Он попросил меня пройти к командиру полка, в блиндаж в овраге.

Командир полка, майор, показал мне на карте место на дороге:
– Вот здесь займёшь оборону, у подножья безымянной высоты (бугра высотой 201.5 м, как запомнил Шумилин). Ты должен оседлать дорогу, которая проходит в этом самом узком месте между болотом и крутым подножьем высоты.
Я посмотрел на карту и спросил:
– Кто справа и слева меня?
– Место, где ты будешь стоять, узкое. Кроме пулемётной роты там не будет никого. Справа от тебя болото. Слева - крутой скат высоты (высотой 207 м и опять болото), за болотом - ничейная полоса. А дальше оборону занимаем мы. Телефонную связь дать не могу, связь будешь держать посыльными.

Я понял сразу, что моей пулемётной ротой затыкают шоссе, что идёт на Пушкари.
– Вы хотите поставить меня в качестве заслона и я должен буду пулемётами отбиваться от немецких танков.
– Вы же знаете! Немцы без танков по дороге не пойдут.
– Пулемётами против танков, простите, не воюют.
– Оседлать дорогу я не боюсь. А держать её без пушек я не буду.

После недолгого препирательства майор уступил и велел отдать в моё распоряжение 45-ти миллиметровую пушку.
– Из артиллерии у меня в полку больше нет ничего.
– Ну положим – сказал я, – я видел в полку две 76-ти миллиметровые пушки.
Майор помолчал и сказал:
– Они не мои!

Когда весь полк окончательно снялся и в темноте отошел за болото, когда мимо нас по дороге прошла последняя стрелковая рота, прикрывавшая общий отход, я вывел своих солдат на указанное место и занял позицию. Вскоре из тыла, со стороны леса из-за болота затарахтела повозка и за повозкой следом прикатила сорокапятка. Пушку отцепили от передка, положили на дорогу ящик со снарядами, повозку и передок сразу угнали в тыл. Чувствовалось, что пушку оставили на уничтожение. Ко мне подошел командир огневого взвода, такой же лейтенант, молодой и белобрысый как и я.
– Здравствуй!
– Здорово!
– Ну как договоримся? – сказал он мне.
– Без выстрела по танку живым от сюда не уйдёшь! Предупреди своих солдат! Кто хоть шаг без моего разрешения сделает, лично из пулемёта расстреляю! Пока пушка цела, вы будете стоять на перешейке!
– А если её разобьет? – спросил лейтенант артиллерист.
– Разобьёт? Если разобьёт – вы свободны! Но учтите! Без выстрела по танку ни шагу назад! Это говорю я вам твёрдо! Потому что знаю вашего брата артиллеристов. В этот раз вы просто так не уйдете!
– Ладно согласен! – ответил лейтенант артиллерист и обратился к своим солдатам:
– Все слышали?
Пушку поставили слева от дороги в кювет. Нарубили кустарнику и прикрыли её со стороны дороги.

Я решил один пулемёт поставить назад. Прикрыть дорогу с тыла. Со стороны высоты у меня на фланге никого не было. Немцы могли обойти высоту, зайти нам в тыл и неожиданно появиться сзади на дороге. Я подозвал к себе младшего лейтенанта Пискуна (Гринбера) и отдал ему боевой приказ занять оборону сзади роты в трёхстах метрах, на дороге.

– Чтобы не было ошибки – сказал я ему, – в темноте отсчитаешь расстояние шагами. Отсчитай четыреста шагов и на обочине справа рой немедленно пулемётный окоп. Окоп рыть в полный профиль. Готовность к утру! Пулемёт сразу поставить к бою. Охранять будешь дорогу и скат высоты. С тыла к роте никто не должен подойти! Ты и солдаты отвечаете мне головой за это! У вас лёгкое задание. Основной удар немцев будет здесь. Вы во время немецкой атаки останетесь в тылу и будете наблюдать за нами. Тебе всё ясно?
– Ночью все до одного будете нести дежурство у пулемёта и патрулировать! Спать будете потом, когда рассветёт. На ночь двух солдат поставишь патрулями. Они будут ходить взад и вперёд между ротой и твоим взводом.
– Вопросы есть ко мне?
– Нет!
– Выполняй!
Младший лейтенант забрал своих солдат, один пулемёт и ушел отсчитывать шаги в темноту по дороге.

Серое утро пришло незаметно. Солдаты всю ночь работали, я был всё время на ногах, и поэтому утро показалось мне почему-то невзрачным, бесцветным и серым. Если накануне с вечера и всю ночь по дороге двигались люди, тарахтели повозки, то теперь вся местность вокруг опустела и вымерла. Зловещая, не привычная тишина навалилась как ожидание. Кругом тихо, ни выстрела! Слабый ветер едва шевелит листвой, У самой дороги залитое водой болото и по краю деревья и кусты. Повсюду из воды торчат тонкие стволы берёзок. Медленно движется туман над водой. Серое небо постепенно озаряется голубыми прогалками между облаков. Поднимается солнце. На листьях деревьев сверкают капли росы. Смотришь на всё это, и как будто войны вовсе не было.

– Товарищ лейтенант! Погодка нынче благодать! На целый день будет лётная!
– Обрадовал – отвечаю я солдату.
– Если бы ветер и тучи и дождичек сверху пошел, немецкие пикировщики сидели бы на аэродроме! А тут светит солнце. Днём будет жара. Тут в обе стороны смотри, откуда они появятся или вынырнут.
– Ребята во взводе сзади наверно сняли сапоги, валяются на траве, сушат портянки! У них что! Работы мало! Всего один окоп. А тут у нас четыре пулемёта (видимо Шумилину в какой-то момент добавили ещё один пулемет, так что всего стало пять "Максимов" и не 2 взвода, а три). Для каждого - позиция и щели для личного состава. Да ещё плоты сбивай и вяжи! Перекурить нет времени! – ворчали солдаты.

Я не стал одёргивать их. Люди работают как следует. А что ворчат, значит, есть такая потребность. Чувствуют тревогу! Ждут подхода немцев! Есть такие люди. Делают вид, что не довольны, а сами стараются и лучше других работают.
Через некоторое время я решил сходить и посмотреть, как расположился младший лейтенант со своими солдатами. Нужно будет предупредить их, что б из окопа не вылезали. Немцы могут появиться неожиданно.
Но от этой мысли меня отвлекли солдаты, которые вязали плоты.
И я забыл сходить в пулемётный взвод и предупредить младшего лейтенанта…

В самом узком месте на дороге, где мы стояли, был крутой бугор (высотой 201.5 м) и в нем насквозь была прорыта артамбразура (дзот) в сторону к Белому. Но пушку туда артиллерист лейтенант не захотел ставить. Раз так, я приказал из подкопа дзота вынуть сухие бревна и скобы и строить плоты. Для плотов нужны были сухие брёвна, а взять их больше было негде. Плоты я решил построить на всякий случай для отправки через болото раненых и пулеметов на случай отхода роты от высоты. Плоты я велел строить узкие, чтобы их легче было толкать в воде. Солдаты предложили носы у плотов сделать заострёнными набором брёвен:
– В середине положим длинное бревно, а с боков короче и короче.
Я согласился. На плоты можно будет поставить пулемёты, зайти в воду и вести огонь прямо с воды.

Политрук Петя как всегда выступил невпопад. Он предложил все пулемёты кроме одного заранее отправить на тот берег.
– Так будет свободней совершать манёвр!
– Знаешь что Петр Иваныч! Строчи свои донесения и помалкивай! Ты с пулемётами уйдёшь через болото туда, а мы будем с одним пулеметом отбиваться от немцев. И как будут чувствовать себя солдаты, которые останутся здесь? Что-то у тебя военная тактика с делом не вяжется!

С утра я послал в болото двух солдат. Они взяли шесты и ушли мерить дно и глубину воды до противоположного берега.
– Не очень топко? – спросил я, когда они вернулись, вылезли на дорогу, и с них текла ручьями вода.
– Нет! Товарищ лейтенант! Ногами можно двигать. Дно не топкое. Вода на всём пути по пояс.
Работа по подготовке огневых позиций подходила к концу.

Одни ещё возились с плотами, другие устанавливали пулемёты на закрытых позициях. Вот когда выучка, полученная на мельнице и в обороне на берегу Обши под Белым, пригодилась здесь. Солдаты понимали, что стрельба из-за бугра даёт большие преимущества.

Скажем, я подаю команду открыть огонь по пехоте и танкам противника, которые появились на дороге. Они не раздумывая, без страха и колебаний нажимают на гашетки. Солдатам при стрельбе нечего бояться. Для наблюдения за дорогой на гребень высоты я поставил стереотрубу.

В поле зрения каждого пулеметчика были набиты прицельные колышки. По ним пулемётчик устанавливал направление стрельбы, не видя противника. Я смотрел в стереотрубу, подавал команды, солдаты по колышкам выставляли направление. Возвышение выставляли поворотом маховичка по лимбу вертикальной наводки. При контрольном обстреле трассирующими дороги уточнили пристрелку.

Когда начинается бой, у пулемётчика мурашки ползут по спине. Как оно выйдет? Кто кого пересилят в первый момент? Всё нужно заранее пристрелять и проверить. К встрече немцев всё было готово.

Пехота немцев нам не страшна. Мы сидим за обратным скатом. Немцы тоже не оловянные солдатики. У них под мундиром надеты тоже исподние штаны. Вопрос только в том, кто первый в них наложит…

Политрук Соков Петр Иваныч сидел под бугром у самой воды. Я поручил ему руководить постройкой плотов. Он торопит солдат и подавай им команды.
– Семёнов! Ты чего копаешься? Слышал приказ командира роты?
Солдаты понимали, что немец может подойти каждую минуту. Они и без того торопились. Но политрук своё понимание тоже хотел в работу внести. Я специально выделил ему людей для этой работы. Нужно было выбить брёвна из дзота, прорытого насквозь в высоте. Распилить их по размеру и сбить скобами плоты. Я занимался пулемётами, а политрук – плотами.

Петя первый раз был занят ответственным делом. Обстановка сложилась так, что уйти в тыл на этот раз он не мог. Некуда было идти. Раньше он частенько уходил в полковые тылы, пропадал там целыми днями, ссылаясь, что занимался политработой. Прежняя дивизия больше не существовала. Тылы полков и дивизии были отрезаны. Петру Иванычу идти было некуда. Не пойдёт же он в чужой полк, к которому нас только-что приписали. Там ему могут дать задание пойти в разведку или сунуть ещё куда. Лучше уж держаться за свою роту. Да он толком и не знал, где собственно находиться этот новый наш полк.

Политрук сдвинул каску на затылок, так было лучше видать работающих у плотов солдат. Он глядел на солдат, и по его лицу было видно, что он переживал и решал неразрешимый вопрос - что будет с нами, когда сюда подойдут немецкие танки?

Я почему-то был спокоен. На танках или без танков придётся встретиться с немцами, - я их перевидал во всяких видах. Увернуться от верной гибели я со своими людьми всегда сумею, если ничего не смогу противопоставить немцам!

Было жарко и душно. Солнце стояло над головой. Ветра почти не было. Политрук выглядывал из-под каски вспотевший и разомлевший. Он никогда не снимал свою каску. На солнце она нагревалась и ему, естественно, в ней было не по себе. Он даже ночью, когда ложился спать, оставлял её на голове. Он был уверен, что она защитит его от шального осколка и пули. Некоторые солдаты тоже носили каски, некоторые ходили без них. Политрук говорил на их счет:
– Дуракам закон не писан, пусть подставляют головы под пули!

Из-под зеленоватой полусферы каски выглядывало такое же круглое встревоженное лицо политрука. Он знал, что посадили их сюда не просто городить плоты и от безделья греться на солнышке, и не для того, чтобы прикрыть пустое место между двумя полками, а заткнули в самое узкое место на дороге, и ждёт их здесь верная гибель без всякой возможности сопротивления…

Пройдут часы, настанет решающий момент, подойдут немцы и сотрут их в порошок вместе с землёй. Сюда их бросили на истребление. Он знал, что сегодня или завтра на дороге появятся немецкие танки в сопровождении эскадрильи пикировщиков. Это уже было много раз, и он видел их наяву. Он торопил солдат с плотами, а сам обдумывал, как они встретятся здесь с немцами.

Соков надеялся, что плоты помогут быстро и вовремя смыться. Вот только лейтенант боится без приказа покидать самовольно рубеж. Ушли бы и всё. А там ищи ветра в поле. Можно податься в штаб армии. Вот мы мол пришли – ищем своих!

Но была надежда. Раз лейтенант приказал строить плоты, значит он давно решился на отступление. Не погибать же им просто так здесь одним. Конечно, всё зависит от Шумилина. Он здесь командир и старший начальник. Артиллерист и тот у него в подчинении.
Лейтенант в последнее время замкнулся и больше молчал. Когда он, Соков, спросил его о подходе немцев, лейтенант, не задумываясь, сказал:
– Немцы пойдут здесь! Больше им идти негде!
– Ты, Петя, заранее не трусь. Делай всё, что требуется роте. Как будет дальше, посмотрим, - сказал слепой (русская шутка такая). Решать будем по обстановке. Всё что нужно - уже в роте готово.
- Так что ты, Петя, сиди и немцев жди. Первое, что они сделают, - это врежут нам как следует!
Но это-то и беспокоило политрука больше всего…

Немцев впереди на дороге не было видно, но тревога не унималась у политрука Пети на душе. Неизвестность хуже всего. Она угнетала и убивала живого человека. Он посмотрел вверх на гребень бугра, лейтенант Шумилин и старшина Фомичев, командир пулемётного взвода, ползали около пулемётов. Они были заняты нужным и серьёзным делом, и через эту занятость нельзя было определить - насколько, в какой степени эти люди переживают и волнуются.

Этот небольшой клочок земли, торчащий бугром на дороге, может стать их последним рубежом. Петя сосредоточенно думал и не находил успокоения. Вон глубокий след от его сапога на мягком грунте у самой воды. Вот собственно и всё, что может остаться от него на этом свете… А крутом, по-прежнему, всё было тихо и спокойно, если не считать раскатистое и надрывное кваканье лягушек в болоте. Весной они особенно голосистые.

Напряжённая тишина действовала на солдат, и потому они торопились и кое-что делали нерадиво второпях. Я отрывался от пулемётов, смотрел на них и даже рычал иногда. Как я мог их успокоить?

В это время по дороге из тыла, из нового нашего полка, пришли два связных солдата. Они передали мне новый приказ командира полка - разведать господствующую высоту, что находилась от дороги слева (это другая высота, высотой 206 м и примерно 1.7 км от дороги - прим.ред.). Я должен был поставить там два пулемёта и не допустить немцев на высоту.

Склон высоты резко поднимался от дороги и круто уходил вверх. До вершины высоты, от подножья, где проходила дорога, было не менее километра. Высота господствовала кругом. С её вершины, по-видимому, просматривалась вся округа. Я взял бумажку, написанную от руки, в ней говорилось: Если высота не занята противником, командир пулемётной роты должен занять её и окопаться на ней.
- Теперь половина роты пойдёт на высоту. Сам пойдёт или меня оставит здесь? – прикидывал Петр Иваныч, поглядывая на лейтенанта.
Я сидел поодаль и разговаривал со связным.
– Готовь один пулемёт! – крикнул я старшине Фомичеву.
– Ну вот что Петя! На высоту пойдём вдвоем (вместе)! Тебе нужно будет знать, что там и как! Может так случиться, что я выйду из строя. Проверь, чтобы солдаты лишнего с собой ничего не брали. Пойдём налегке.

Я снова вернулся к связным из полка и велел им топать обратно (к себе). Один из пришедших принёс хлеб и махорку. У него забрали мешок и стали делить продукты на роту. На войне с делёжкой харчей никогда не откладывают. Всё, что получают, немедленно делят и раздают. Хлеб и махорка - не пули, можно и опоздать.

– Передай командиру полка, что я и политрук, с одним пулемётом - через час будем на высоте. А теперь можно топать обратно!
Связные забрали брошенные пустые мешки и вскоре исчезли за поворотом дороги.

Я поднялся на бугор, ещё раз оглядел стоявшие там пулемёты, спустился к дороге и сказал:
– Фомичев, время истекло! Нам нужно идти! Ты остаешься здесь и обороняешь позиции. Без моего личного приказа, не отходить!

Пулемётчики подняли разобранный на три части станковый пулемёт и понесли его вслед за нами.
Небольшая группа людей стала медленно подниматься на высоту. Я сказал Петру Иванычу:
– Ты не отставай! Иди рядом и не очень бойся. На высоте нет никого. Я её с утра оглядел в бинокль. Пойдём двумя группами, чтобы при обстреле не накрыло всех сразу.
– Ты вообще в военном деле чего-нибудь соображаешь? - привычно подтрунивал Шумилин…

Мы шли двумя группами, пригнувшись и осматриваясь по сторонам.
– Пусть думают, что мы идём с тобой впереди и ничего не боимся! Для солдата важно такое понимание.

Земля на высоте была не пахана, повсюду трава и мелкий кустарник росли вольно в высоту.
– Как мог политрук идти в каске в такую жару, – думал я, вытирая пилоткой вспотевшее лицо и переносицу.

Пулемётчики то катили, то подхватывали на руки станину, перетаскивая ее через кочки и ямы. Постепенно, с подъемом на высоту, вокруг открывалась далекая панорама. Я осмотрелся кругом. Горизонт отодвинулся далеко. Видны были леса и поля и уходящая в Белый дорога. Мы прошли уже метров триста, и я подал команду сделать привал. Я считал, что солдаты тяжело нагружены, им нужно было дать отдышаться, а мне оглядеться кругом. Здесь среди стебельков и солнечных бликов ползали жучки, паучки и стрекотали кузнечики. Было жарко и знойно от солнца и от ходьбы.

Из низины, в которой раскинулся город Белый, на дорогу выползали темные очертания коробок. Я оторвал от глаз бинокль, обвел взглядом своих солдат, как бы проверяя, все ли они на места, и снова припал к окулярам. Все смотрели на меня и ждали, что я скажу.
– Надо возвращаться! – сказал я. И все с облегчением вздохнули и сразу заторопились.
– Без паники и суеты! – рыкнул я.
– Не бежать! Отходить спокойно!

Пулемётчиков не удержать. Они ещё ниже склонились к земле и стали спускаться с высоты к дороге. Солдаты народ энергичный, если почуют беду!
Пулемётчики и артиллеристы, оставшиеся на дороге, танки не видели. Но потому как мы быстро повернули обратно и поспешили вниз, сразу забегали.
– К бою! – крикнул я, на подходе к дороге.
– Немецкие танки и пехота идут на нас по дороге!

Солдаты врассыпную кинулись занимать свои места согласно боевому расчету. Пулемётчики знали, что они должны делать и как вести себя по команде «К бою!»:
- Наводчик за пулемётом;
- Его помощник у ленты с коробками;
- Подносчик патрон (с коробками) ниже наготове,

И не дай Бог, что кто-то из них прозевает или что-либо сделает не так, как этого требует бой.

У пулеметчиков отработано дело. Не только четкая взаимосвязь, но есть и взаимозаменяемость.
Пулемет стоит, а расчет вокруг него ползает. Ни один из них не имеет права отлучиться хоть на один миг.
Это в пехоте бывает - солдат увидел танк, бросил окопы и драпает, только каска мелькает.

У моих пулеметчиков такое не случится. Мы тоже отступали и отходили. Но я всегда старался сохранить людей, не потерять их без пользы делу. Наступала решительная минута, и я в такие минуты был зол и собран. Воля мгновенно собиралась в кулак и заставляла работать меня с предельной концентрацией. Я, не думая, сразу переходил в такое состояние, и уже действовал жестко и четко, только покрикивая.

Отсюда с бугра танков противника ещё не были видно. Они ползли сейчас где-то там на подходе к перевалу.

Артиллерист-лейтенант посадил своих солдат под бугор, подбежал к сорокапятке, зарядил её бронебойным, откинул часть кустов, которые были натыкали для маскировки и стал крутить ручки. У орудия лейтенант был один. Солдаты-артиллеристы сидели возле нашего политрука Сокова.
– Вынь наган! – крикнул я Сокову. И стреляй каждого, кто без моей команды шагнёт к болоту!
Политрук расстегнул кобур, но достать наган не решился.

Очень важно, чтобы в самый страшный и напряженный момент не появилась паника. Пусть трясутся поджилки. У меня у самого на душе не спокойно. Но нужно, чтобы ни один человек не побежал.

Петр Иваныч смотрел на меня. У него на лице было написано:
– Что же ты хочешь делать? Стоять против танков. Такого с нами ещё не бывало!
– Почему револьвер у тебя не в руке? Отвечаешь головой, если хоть один солдат сунется в болото!

После моего окрика все прильнули к земле. (Она близкая и надежная. Но и она не всегда спасает солдата).

Через несколько минут трясучка прошла. Солдаты успокоились. Волнуйся, не волнуйся - приказано сидеть! Все равно никуда не денешься. А командир в такие минуты был по-особому зол.

Теперь у солдат появились желание взглянуть на немецкую танковую колону, которая, громыхая, шла по дороге и с каждой минутой приближалась к их рубежу. Нужно было выяснить, насколько она страшна и опасна.
– Не высовываться! – крикнул я и припал к стереотрубе.

Но солдаты хотели сами окинуть одним глазом и оценить обстановку, посмотреть на ползущие танки, а их окриком прижали к земле.
Лежать за обратным скатом и перед собой ничего не видеть - наводит страх и тревогу, хоть и учились к этому привыкать.

А вот в пехоте обычно привыкши к другому, - чуть шевельнулся немец, все высунули носы и головы, глазеют на него, чего он там собирается делать. А тут танки идут и взглянуть не дают. Может он ползёт как раз на тебя. Может нужно чуть подвинуться в сторону, чтобы гусеница мимо прошла. А командир роты орет – «Не высовывайся!» - Ну и дяла! Лежи как бревно… Слушай, поворачивай, нажимай и ничего не видь! Я рыкнул ещё раз на солдат, и они прилипли к своим местам.

Вот из-за края дороги показался задранный кверху ствол танковой пушки, затем черная башня, гусеницы и плоское дно. Вот он - первый танк на дороге во всей своей громаде и страшной красоте. Он качнулся разом вперёд и вывалился на дорогу. Следом за ним появились ещё. Я стал считать их по порядку.

Слева и справа по обочине дороги шла немецкая пехота с автоматами и винтовками наперевес. Они, как и политрук Соков, были все в железных касках.
– Это хорошо! – подумал я. Ни одного в пилотке. На всех стальные шлемы. Народ трусоватый. Храбрецов не видать. Рукава закручены. В зубах сигареты. Это они от страха. Так для внешнего вида. Френчи нараспашку, а шаг торопливый, мелкий и неуверенный. В стереотрубу все хорошо видно, даже их пыльные лица.

Давайте поближе, соколики, на эту линию сюда. Сейчас мы вам всыпим! Четыре пулемета. Тысяча выстрелов в минуту. Интересно, как вы будете метаться и заерзаете по земле. У нас всё точно пристреляно.

Уйти от встречи с танками, бросить пулеметы на плоты, это нам одна минута. А там ищи-свищи нас в кустах. Все болото заросло белыми березками. Но мы вам сначала всыпим свинца.

Я достаточно воевал. Был не раз в кровавых переделках. Появление танков и немецкой пехоты на меня ни сколько не подействовало, как это было раньше.

Немцы шли по дороге и вокруг - ни на дороге, ни на бугре - ни одной живой души не было видно.

Когда последний танк выполз из низины, я насчитал их всего шесть. Немецкая колона шла к Пушкарям, так называлась деревня стоящая где-то на дороге сзади за нами. Немцы должны были пробить дорогу на Оленино - соединиться со своей Ржевской группировкой.

Но вот танк пересёк наш первый пристрелянный огневой рубеж который сейчас был под (мы пристреляли) прицелом наших пулеметов. К рубежу приближалась пехота.
– Всем приготовиться! – крикнул я, оторвавшись от стереотрубы. Артиллерист быстро завращал ручкой наводки и крикнул мне:
– Буду бить по гусенице! В лоб его не возьмёшь!
– Маленько подожди! Я крикну когда бить! Ты все время гусеницу лови! Командир взвода припал к орудию, а я следил за танком, не отрываясь от трубы.
– Из орудия по танку…. – на распев закричал я. – Огонь!
Пушка вздрогнула, блеснула ярким пламенем, дыхнула дымом, по собачьи как-то тявкнула тоненьким голоском и обдала дорогу облаком пыли. Лейтенант метнулся назад от пушки через дорогу к подножью нашего бугра и в два прыжка оказался около своих солдат по другую сторону дороги.
– Ну что попал? – крикнул он мне снизу. Я смотрел в стереотрубу. Может и попал. Я точно не видел. Гусеница на танке была цела. Танк продолжал ещё ползти.
– Гусеница не сползла! – крикнул я лейтенанту.
После нашего выстрела танк прошел несколько метров и остановился, повел медленно стволом. Вот он довел ствол до створа сорока пятки, замер на мгновение, рявкнул глухим раскатистым басом. Как бы рыкнул плюгавую дворняжку. Сорокапятку подбросило вверх и в облаке взрыва ствол, щит, лафет с колёсами разлетелись в разные стороны, промелькнув над кустами.
– Видел лейтенант?
– Видел! – ответил я и привалился к наглазникам стереотрубы.

Я знал, что артиллерист без моего разрешения никуда не уйдёт. Он подполз на четвереньках ко мне и лежал чуть меня ниже. А его солдаты смотрели вверх, ожидая моего разрешения. Политрук Соков, насупившись, смотрел на них из-под бровей.

Уничтожив нашу пушку, танки остановились. Они видно ждали другого выстрела из амбразуры прорытой под высотой. Но амбразура была пуста, и они этого не видели. Пушек у нас больше не было.

Я подал команду пулемётчикам и припал к окулярам трубы. Четыре пулемёта, захлебываясь, ударили по немецкой пехоте. Пули резали всё кругом - и траву, и кусты, и людей. В стереотрубу были видны всплески пыли на дороге. Немецкая пехота шла, рассыпавшись по всей ширине пространства дороги. Немцы не ожидали встретить здесь такого плотного огня в упор.
На дорогу легли убитые к раненые. Живые, кто успел, попрятались за остовы танков.

Артиллерист-лейтенант подполз ещё ближе ко мне:
– Пушка разбита! Отпусти нас, как договорились! Я оторвался от трубы, посмотрел на него, увидел на его лице нетерпение и страх. Он наверно подумал. что я заставлю его отбиваться от немцев из винтовок.
– Ты же сам сказал! – протянул он жалобно и плаксиво.
– Хочешь взглянуть, сколько немцев лежат на дороге? Посмотри, это нужно для дела! Лейтенант приник к трубе и, отползая немного вниз, сказал:
– Да! Вот это дело!
– Ну ладно иди! Забирай своих солдат! Пойдёшь через болото.
– Майору скажешь, что танки подошли к высоте. Пушка разбита. Пулеметчики режут немецкую пехоту. Я буду здесь стоять, пока танки не подойдут к высоте.
– Политрук! – крикнул я Сокову. – Отпусти их!
Лейтенант-артиллерист в один миг скатился к своим солдатам, те вскочили на ноги, засуетились на месте, вошли в воду и исчезли в кустах. Пулемётчики с сожалением и завистью смотрели в болото им вслед.

Теперь политрук Петр Иванович пополз ко мне на бугор. Он поправил каску, утёр ладонью вспотевшее лицо и тихо спросил:
– Ну а мы чего будем делать? Одними пулемётами танки не удержишь! Может, и мы махнём на ту сторону? Свидетелей нет!

– Не спеши Петя! Торопиться нам теперь некуда! Немецкие танки стоят. Уйти с высоты мы в любую минуту успеем.
– Я отпустил лейтенанта. Правильнее сказать - избавился от него. Надеюсь, ты меня понял?
– Сползай вниз и видом не показывай, что ты чего-то боишься.

Я припал к окулярам трубы. Пулеметы продолжали бить короткими очередями.
Скат, обращенный к немцам, совершенно пуст и недвижим. Ничто не мелькнет на нём, потому что мы лежим за обратным скатом. Стрелять из пушек по пустому бугру бессмысленно. Танки вперёд не пойдут, чтобы не подавить лежащих на дороге убитых и раненых. Им нужно убрать с дороги убитых и раненых, а этого сделать до ночи мы им не дадим. А когда они тронуться, то рота спокойно успеет всё погрузить на плоты и спуститься в болото. На болоте кругом деревья, белые берёзы и зелёные кусты. Людей и плотов в двадцати метрах не будет видно.

– Пулемётами танки держим! – крикнул я, чтобы слышали все солдаты.
– Мы за обратным скатом! Немцев бояться нечего!
– Главное сейчас - спокойствие! Не дать им подняться с дороги!
- Славяне! - Последнее слово я особенно по-фронтовому выкрикнул.

Солдаты видели, что я со стереотрубой лежу выше всех, и это в них вселяло твердость и уверенность. Но по лицам их нельзя было сказать, что они от моих слов воспряли духом, что у них нет ни сомнений, ни страха, и что они не волнуются.

Миномётов у немцев не было. Козырнуть нас за обратным скатом им было нечем. Узкая полоса дороги не позволяла танкам податься в сторону.

Время идёт. Танки стоят. Убитые и тяжело раненые лежат на дороге. Пехота спряталась за танки. Танки без пехоты вперед не пойдут. Они бояться бутылок с горючим, которых у нас нет. Они бояться бокового удара из-за бугра. Не стоит ли у нас за бугром вплотную к дороге заряженная бронебойным снарядом пушка.

Нужно попробовать выкурить немцев из-за двух передних танков. Сделать это просто. Я подал команду убавить прицел. Теперь пули должны пойти под брюхо переднего танка. Они ударят по булыжнику дороги и рикошетом пойдут (ударят) по ногам. Все, кто спрятался за танками, получат порцию свинца. Посмотрим, как они сейчас запляшут!

Пулемётчики стреляли вслепую. Перед ними прицельные колышки. Танков и немцев они не видят.
По моей команде они поворачивают лимб:
– Уровень меньше 0-02, 0-03, левее 0-02, пятьдесят патрон, короткими очередями. Огонь!

Смотрю в трубу. Немцы за двумя передними танками заметались в пыли, когда по ним из-под брюха ударили пули. Я вспомнил дуэль немецкой пушки и станковых пулемётов, установленных на обратных скатах под Белым (нам о той дуэли Шумилов не поведал - запамятовал). Я отпрянул от трубы и с удовольствием потёр руки.

Теперь мы пулеметным огнем держали немецкую пехоту и танки. Это была невиданная наглость с нашей стороны. И, если хотите, немцы почувствовали в этом уверенную нашу силу, а для себя - ловушку. Когда это было видано, что при виде колоны танков русские не бегут?! По какой такой немецкой науке немецкая пехота с танками несла на дороге потери?!

Немецкие танкисты шарили своей оптикой по гребню голого бугра, но сколько они не смотрели, ни вглядывались, обнаружить ничего не могли. Пулеметы били с обратного ската. И вот ещё что. Я заранее приказал снять с пулемётов стальные щиты, чтобы они не выступали выше стволов.

При стрельбе из пулемётов пули шли в начале чуть вверх, к гребню высоты. А затем по кривой опускались к дороге. Вот и вся хитрость. Пулемёты стояли ниже уровня гребня. Вспышек и дыма от стрельбы пулемётов немцы не могли видеть. Немцы перед собой видели только голый бугор, который стоял поперёк дороги. Дорога его огибала, зажатая между бугром и большой высотой (ныне дорога прямая и идет с другой стороны высоты 207 м и бугра 201.5 м, а во время Шумилина - шла дугой между высотой и бугром - прим.ред.).

Уничтоженная пушка могла быть знаком, дать опасения, что у нас есть ещё одна, и потому, видно, немцы не решались сходу идти на бугор. Из-за бугра в бок танку могло ударить орудие более мощного калибра, да и боковая броня танка слабее лобовой. Получи таким образом передний танк выстрел в упор, - боковая броня будет навылет пробита. Танк своей громадиной закроет узкий проход.

Почему эти русские так уверенно бьют из пулемётов?

Если все мои предположения верны, то дело здесь без авиации не обойдётся. Вечером вряд ли сюда прилетят пикировщики. Они обычно начинают свою работу с утра. А потом танки пойдут вперёд после бомбежки. Такая у них тактика. Именно таким манером они разгромили наших под Белым.

А сейчас немцы ждут ночи, чтобы вынести раненых и убрать о дороги убитых. Убитых они давить гусеницами не будут. На живых это действует нехорошо. У немцев вообще покойники в большом почёте. Они их не бросают. Стараются, где можно, всех их вынести и похоронить с почётом.

Здесь было действительно выгодное место. С одной стороны бугор и болото, с другой подъем на господствующую высоту. Я знал по опыту прежних дней, что немецкие танки остерегались открытых высот. Они выбирали для хода закрытую складками местность.

День подходил к концу и вряд ли они сунуться или ещё что-нибудь сегодня предпримут.

Вначале, при подходе немцев, пулемётчики струхнули. Шутка ли! Колонна танков шла по дороге на них. Сколько раз, в таком раскладе, приходилось наблюдать солдатам своих собратьев с поднятыми вверх руками.

Я оторвал голову от стереотрубы, посмотрел назад, хотел взглянуть на пулеметчиков, - как там они?
Парамошкин лежал у пулемёта и спокойно почёсывал за ухом. Он ждал моей команды. Он вытянул шею, навострил уши, когда увидел, что я смотрю на него.
Здесь всё в порядке! – решил я. А вот справа пулемётный расчёт старшины Фомичёва копался с пулеметом. Потными, торопливыми движениями рук они перебирали что-то.
– Ну что ещё там? – крикнул я в их сторону, – Фомичёв! Проверь пулемёт сам! Чего у них там руки трясутся?
Старшина Фомичев быстро подобрался к пулемету, поставил затвор на место, хлопнул крышкой ствольной коробки и доложил:
– Пулемет к бою готов, товарищ лейтенант!

Время шло. Немцы стояли. Солдаты осмелели, воспряли духом. Послышались всякие шуточки, появились и неприличные слова.
Солдаты видели, что я лежу на бугре, спокойно и зло покрикиваю и не собираюсь убирать трубу и пятится задом. А это значит, что всё идёт как надо. Танки стояли. Немцы не высовывались. Пулеметы молчали. Но стоило где-нибудь мелькнуть или шевельнуться немецкой пехоте, я подавал команду, и все четыре пулемёта сразу оживали.

Повеселел народ. Стал смелее смотреть. Политрук Соков, молчавший всё время, подал свой голос. Я позвал старшину Фомичева и велел ему наблюдать в стереотрубу.
– Держи их за танками! Будут высовываться, бей короткими очередями! – Патронами на сори! – Ложись старшина! А я пойду вниз перекурю, пожалуй!

Политрук невольно оглянулся, посмотрел на край болота, где на мокрой глине отпечатался его след сапога. Там в воде, около берега стояли наши плоты.

– Да-да! Ты меня правильно понял! Но только учти! При появлении пикировщиков драпать нельзя. Зайдём в болото и затаимся. Пусть бомбят пустое место. А когда самолёты отбомбятся и пойдут обратно, мы ещё посмотрим в какую сторону нам идти. Мы можем вернуться и опять занять свои позиции. Если, конечно, успеем, и танки раньше нас не тронутся с места.
– Как тебе нравиться такой план политрук?

Политрук после всего сказанного сгорбился, поднял кверху плечи, и ничего не ответил.

– И вот тебе моё поручение! Обойдёшь всех и поставишь им боевую задачу на завтра. Растолкуй им подробно. Со всех, кто останется в живых, лично сам спрошу за выполнение боевого приказа.
- И ещё! У старшины Фомичева есть весьма шустрый парень. Он готов всё бросить и драпануть у всех на глазах.
– Так вот! Я буду занят немцами и пулемётами, а ты приглядывай за ним и за всеми. Предупреди его. Если он спаникует, ты лично приведёшь мой приказ в исполнение. Он один может погубить всю роту.

– У тебя есть спички? А то я завернул, а прикурить нечем.
– Нет, спичек давно не давали.
– Эй, Парамошкин! Тащи сюда свою адскую машину-громыхало. Добудь нам с политруком огонька. А то прикурить нечем!

Пулемётчик, рядовой солдат Парамошкин, удостоенный приглашения в компанию командира, улыбаясь, спустился с бугра, засунул руку в карман, достал из кармана кусок кремня, обрубок напильника и завернутый в тряпицу фитиль. Потом громыхнул напильником по камню, посыпались искры, фитиль задымил, завонял и засветился красным тлеющим огнем. Парамошкин усиленно на него подул. Мы прикурили.

Солдат, понимая, что без него не обойдёшься даже в таком плёвом деле, как добыча огня, аккуратно завернул свою адскую машину в тряпицу и с достоинством отправил её обратно в карман. Политрук поправил каску.

Я прилёг и с удовольствием закрыл глаза. Да, вот как бывает!

Гвардейцы дивизии! Три полка солдат. Топают сейчас по пыльной дороге из Белого на Смоленск. Пленные! А чем они виноваты?
Это дело рук Березина, Карамушко, Ковалёва и подобных им - в том, что дивизия попала в такое положение. Командиры полков, батальонов сразу разбежались кто куда, побросали роты, солдаты попали в плен.

– Ну, как там немцы? Старшина! – сказал я, подымаясь с земли. Я забылся, казалось, на минуту, а пролетел целый час.
– Раненых таскают! Загородились лёгким танком.
– А чего не стреляешь?
– Патроны берегу! Сами сказали. Да и стволы нужно остудить.
– Ладно студи! Только смотри за немцами в оба!

Из взвода, который стоял сзади нас, прибежал связной солдат.
– Младший лейтенант спрашивает, что нам делать.
– Передай младшему лейтенанту - пусть явится ко мне.
– Давай быстро, бегом, назад!

Я ничего не сказал солдату на счет танков и пехоты противника, Пусть командир взвода сам придёт и посмотрит. Солдат убежал.
Через некоторое время явился младший лейтенант. Я велел ему подняться к гребню и посмотреть в стереотрубу. Мл. лейтенант припал к окулярам и увидел танки. Он никак не предполагал увидеть их. Спустившись к подножью бугра, бледный и взволнованный, он уставился на меня. Мне даже показалось, что он смотрит и видит меня в последний раз, У него были широко раскрыты глаза.
– Ты понял, что здесь происходит?
Младший лейтенант молчал.

– Вы будете отходить самостоятельно по дороге вокруг болота – сказал я.
- Участок дороги до поворота преодолеете быстро. Потом по кустам. Немцы вас не увидят. Отход начнете, не дожидаясь моей команды. Но окоп свой покинете только тогда, когда увидите, что нас здесь нет, и когда немецкие танки пройдут этот бугор. Пока танки за бугром, окопа не покидать! Мы можем вернуться назад. Ночью немецкие танки не пойдут.

Людей собери в одно место. Пусть не болтаются. Имей в виду, что с рассветом могут появиться пикировщики. Они летают низко. Сверху им всё видно. Они могут появиться в любую минуту. Утром они будут бомбить наш бугор. Вас они не тронут. Главное, чтоб твои солдаты не бегали.
– Вот собственно и всё!
– Ты на фронте новичок. Но скоро привыкнешь ко всему!
– Всё ясно?
– Ясно!
– А раз ясно - отваливай назад!
Младший лейтенант поднялся и побежал по дороге. Его сгорбленная худенькая фигура мелькнула над дорогой последний раз.

День подходил к концу. Вечером пикировщики не летали. Все свои черные дела они начинали с рассвета.

Рассвет подкрался незаметно. Взошло солнце. И вот со стороны города показались пикировщики. Связь у немцев работала отлично. Танки ждали их. Я велел дать по две короткие очереди из всех пулемётов и грузить их на плоты.
– Всем войти в воду и стоять тихо без толкотни!
– С первым взводом пойдёт политрук!
– Пётр Иваныч забирай взвод, отойдешь на тридцать метров и будешь ждать меня в кустах.
– Отправляйся! Политрук зашел по грудь в воду и стал удаляться. За ним потянулись остальные. Каждый, кто входил в воду, втыкал за поясной ремень зелёные ветки. Мы со старшиной в воду вошли последними.
Через некоторое время мы догнали передних. Они стояли и ждали нас. Всем под кусты! Стоять - не шевелиться!
– Чего стучишь зубами? Вода теплая!
– Если кто шевельнётся, будете плавать как глушеная рыба - кверху брюхом!
У одного солдата затряслась нижняя челюсть, когда он, вытянув шею, взглянул вверх из-под каски. Пикировщики шли у нас над головами.

Казалось, что немецкие лётчики с небольшой высоты рассматривают нас. И теперь тянут время. Во всяком случае - так нам казалось. Я стоял на краю кустов около группы белых берёзок. Отсюда хорошо было видно дорогу, бугор, немецкие танки и пикировщиков над головой.
Самолёты шли над болотам параллельно дороге и не меняя курса стали удаляться к нам в тыл. Казалось, что они пошли куда-то дальше, нацелившись на опушку леса, где должен был стоять тот чужой полк, к кому нас приписали.

Но вот они перестроились змейкой. Ведущий заложил крутой поворот. И летели друг за другом и, сделав крутую дугу, теперь не спеша летели назад вдоль дороги.
– Вовремя мы ушли! – подумал я.

И в этот момент я увидел, как один самолёт отвалился из середины строя, отвернул несколько в сторону, пропустил задние самолёты и качнувшись в воздухе резко пошел на дорогу вниз. Остальные подтянулись в линию и продолжали лететь по прямой.
Я перевёл взгляд на тот самолёт, - он пикировал на дорогу в то место, где стоял наш тыловой, тыльный взвод. Что могло там у младшего лейтенанта случиться? Почему их обнаружили?

Я перевел взгляд на группу, которая приближалась к бугру. Передний пикировщик вскинулся вверх, перевернулся через крыло и включил сирену. Он целился в гребень бугра. Один за другим пикировщики срывались к земле, включали сирены и неслись на бугор со страшным рёвом. Взрывы следовали один за другим. Фонтаны земли и пыли поднимались вверх. Рыжее облако росло, нависло над бугром, оно окутало землю, земля гудела и дрожала. Страшный грохот и вой сирен стоял над болотом. Там, где когда-то стояли наши пулемёты, бушевало пламя взрывов и летела земля. Человек не смог бы выдержать такого грохота, даже если бы и сидел под землёй.

Сбросив бомбы, и напоследок прострочив бугор из пулемётов, самолёты построились, набрали среднюю высоту и пошли в сторону города.

Танки и пехота стояли на месте. Они видно были уверены, что от нас полетели клочья и хотели подождать когда рассеется густая желтая пыль. Я это сразу усек и смекнул и тут же сорвался с места:
– Пулемётчики - за мной! Занять высоту! – крикнул я и, виляя боками в болотной жиже, направился к берегу.

Солдаты поняли, что медлить нельзя. Никто не хочет бросаться вперёд других, лезть под снаряды и пули – поджилки трясутся. Но, видя, что я был впереди и шел как ошалелый, и за мной старшина с пулемётом на плоту, пулемётчики заторопились тоже.

Если солдат не успеет вступить вовремя на берег, то жди грозы. Лейтенант ни за что не простит. Это они знали твёрдо. Малейшее промедление может обернуться напрасными потерями, может поставить всю роту под удар. А раз лейтенант пошел, он знает что делает. За ним смотри и только поспевай. И солдаты, напрягая все силы, бросились нас догонять.

Высота ещё дымилась взбитой рыжей пылью и вонью немецкой взрывчатки, а солдаты снимали с плота первый пулемёт. Вот они выбрались к подножью высоты. В горле першило и скребло. Нечем было дышать.
– Пулемёты к бою! – услышали они знакомый голос командира.
– Прицел постоянный! Огонь без передыха! – кричал лейтенант.

Первый пулемёт уже бил короткими очередями. И остальные подобрались к гребню по обратному скату. От колышков и пулемётных площадок ничего не осталось. Пришлось примерно на глаз выставить пулемёты, и они открыли огонь.

Сейчас нужна была не точность, а быстрота действий. Нужно было захватить огнем пулемётов пространство, прижать немецкую пехоту и показать немцам, что после такой бомбежки – вот, мы остались живые и сидим здесь. Пусть думают, что у нас здесь подземные капониры. Им в голову не придёт, что мы во время бомбёжки стояли в болоте.

Немцы не ожидали встретить снова пулемётный огонь. Бугор был буквально изрыт и перепахан бомбами.
Пока самолёты бомбили, танкисты открыли люки, пехота вышла из-за танков, и смотрели на бугор. И вот теперь, когда всё перемешано с землёй, когда на бугре не осталось живого места, пулемёты опять ударили по пехоте. Немецкая пехота мгновенно убралась за танки - теперь они варежки не разевали. Но на дороге остались убитые.

– Младший лейтенант и все люди погибли! В пулемётную ячейку попала бомба. Только сейчас я вспомнил, как при заходе самолётов на дорогу от цепочки пикировщиков оторвался один самолет и пошел в пике на дорогу в нашем тылу.

– Как они вас обнаружили?
– Я, товарищ лейтенант, был в кустах. У меня живот перехватило. А ребята лежали на траве возле дороги. Грелись на солнце.
– Ну и что?
– Все думали, что самолёты пошли дальше. А когда они повернули обратно и пошли на нас, все вскочили и бросились в окоп. Немец сверху сразу их тут и засек. Я как сидел в кустах, так и остался там. Я побоялся бежать, вот и остался жив.
– Так-так,.. – сказал я, обдумывая то, что случилось.

Я припал к стереотрубе и посмотрел в сторону немцев. Танки стояли на месте, немецких солдат не было видно.
Политрук и часть свободных солдат стояли в воде. Лишних людей нужно убрать отсюда – подумал я и махнул им рукой:
– Отойдете в кусты на прежнее место! Ждите нас там и не высовываться!

- Немцы уже ведут переговоры по рации, вызывают снова авиацию – подумал я.

Я больше не потирал руки от удовольствия. Я чувствовал, что игра подходит к концу. От усталости и напряжения силы были на пределе. Теперь я спрашивал себя, - зачем я вернулся на высоту? Что толкнуло меня кинуться снова сюда? Возможно первая удача, желание удивить немцев. А может это бессмысленный поступок? Сейчас я могу поставить под удар всех своих людей. Пётр Иваныч никогда бы не пошёл на это.

– Старшина! Передаю тебе трубу! Дерни немцев огоньком! Я сбегаю во взвод младшего лейтенанта. Может, там остались раненые?
– Бежим – крикнул я солдату.

Я бежал по дороге и думал: - Солдат с перепугу доложил, что все убиты. А там может лежат тяжело раненые. Мы можем бросить их!

Когда мы подбежали к пулемётному окопу, я увидел развороченные края глубокой бесформенной воронки. На кустах и деревьях около дороги висели кровавые обрывки солдатской одежды, куски мяса валялись в пыли. Около поваленной берёзы стоял кирзовый сапог наполненный кровавым месивом, поверх него торчала белая кость. Вот собственно всё, что осталось от пулемётного расчета и младшего лейтенанта Лени Пискуна (Гринбера). Все они погибли от взрыва бомбы в одно короткое мгновение.
– Выходит, что они побежали? – спросил я стоявшего рядом солдата.
– Побежали! Товарищ лейтенант. Я видел, как они прыгнули в окоп, и в это время ударила бомба. Меня тоже тряхнуло. Уши до сих пор болят. - Солдат говорил и вздрагивал всем телом, словно на него с высоты падали бомбы.

Я взглянул ещё раз на кусты. На них болтались обрывки кишок, с них ещё капала алая кровь на землю.
Когда мы вернулись назад, все смотрели на нас, как будто мы вернулись из ада, видно у нас был впечатляющий вид.
– Ну что там? Товарищ лейтенант?
– Потом! Сейчас не до этого!

– Я, старшина Фомичёв и расчёт Парамошкина с пулемётом останутся здесь! Все остальные следуют в болото к политруку! Идти по кустам, на открытые места не выходить. Дойдёте до места, передайте Сокову, чтобы все шли на тот берег! Нас будете ждать на том берегу!
– Чем меньше нас здесь останется, тем легче нам будет с одним пулемётом отсюда уйти – решил я.

Пулемёты разобрали, проворно поставили на узкие остроносые плоты, последние солдаты спустились в воду и вскоре скрылись в кустах. На воде осталась только рябь от их движения.

Мы лежали под бугром, постреливая из пулемёта и посматривая на горизонт. Вскоре я уловил отдалённый гул самолётов. Со стороны города из-за леса показались силуэты немецких пикировщиков. Они как будто шли мимо болота по той стороне.

Если наши дураки тоже легли сушить портянки, их как раз пикировщики и накроют. Я смотрел и не сводил глаз с самолётов.
– Самолёты на подходе – крикнул я, чтоб все были наготове.
– На прощание, по немцам, полсотню патрон, беглым… Огонь!
Пулемет полоснул длинную очередь. Пулеметчики смотрели на меня.

– Давай! – крикнул я и мы скатились к подножью бугра, встали в рост и спустились в болотную воду.
В этот раз я вместе с солдатами стоял под кустами. Мы подождали, пока самолёты пошли на заход и сбросили бомбы на бугор, завывая сиренами. Картина бомбёжки повторилась. Кверху летели куски земли. Они падали в воду, брызгая в стороны. Пикировщики цепочкой бросились вниз, и над высотой стало подниматься облако рыжей пыли и дыма.
Бомбёжка еще не кончилась, а танки тронулись вперёд. Последние пикировщики ещё остервенело всаживали свои бомбы, а к нашему бугру уже подползал передний танк,

– Ну вот и всё! – сказал я вслух.
Услышав «Ну вот» все с облегчением вздохнули. Солдаты засуетились. Кое-кто уже шагнул из-под кустов, чтобы идти.
– Куда! Вы что забыли? Самолёты висят над головой, а они прутся, не разбирая дороги!
– Стоять и не шевелиться! Пока они не уйдут!

Пикировщики построились после бомбёжки и легли на обратный курс. Я подал команду, и мы осторожно, не выходя из кустов, пошли, загребая руками болотную воду, к противоположному берегу.

Выйдя из воды на твердую землю, солдаты грязные и мокрые побрели на опушку леса. Здесь под деревьями лежала и ждала нас вся оставшаяся рота. С солдат текло. Но все повалились на землю, сил больше не было. Они были измотаны пережитым за всё это время.

Но я на лицах солдат видел не только усталость, но и совсем иное, свое. Они за это время пережили страх и панику, выстояли и не дрогнули. Они не ослабли, а наоборот, окрепли духом и силой. С этими солдатами можно теперь в любой ад спускаться.
За месяц с лишним много пережито и сделано. Главное, теперь у меня была уверенность, что они в любых условиях не побегут. Пойди на них в атаку пехота, они с ней разделаются и без меня. Их можно ставить в любое место одних.

Я сел на пенек и закурил. Ну что дальше делать? - спросил я сам себя.
Ко мне подошли старшина и политрук. Они сели возле и повели разговор, что будем дальше делать и куда двинемся ротой.
– Искать полк, который нас сунул под бугор, нет никакого смысла, – сказал политрук.
– В штаб армии нужно идти! - Он никак не хотел вливаться в чужую часть.
– Ведь мы гвардейцы! – добавил он. – Пусть нас направят в гвардейскую часть!
– Ладно, посмотрим! – сказал я, выпуская дым махорки изо рта.

Я знал по опыту, что солдаты второпях часто теряют оружие и снаряжение, И когда мне доложили, что потерян один щит, я велел подвести ко мне виновного.
– Он оступился и выпустил щит, – оправдывался политрук. Мы обошли все кругом, щит в ил затянуло. Мы не нащупали его ногами. За солдата говорил политрук.
– А чего ты молчал и сразу не сказал? – спросил я его.
– Думал, потом где-нибудь раздобудем.
– Нужно было за шею верёвкой привязать.
– Глубоко было, товарищ лейтенант. Я боялся отстать от роты.
– Ну вот чего братцы! И ты, Петр Иваныч политрук. Щит от пулемета должен быть на месте! Хотите, идите в болото, хотите из-под земли, а щит мне достаньте. Меня не волнует - глубоко там было или мелко. Тебе поручили, ты должен его нести. Ты можешь выпустить его из рук, когда тебя убьют! А раненый ты или целый, щит подай и выложи мне!
В разговор вмешался политрук.
– В каком месте он утопил его, он и сам не знает. Дай нам время лейтенант. Щит, я обещаю, достанем.
Я посмотрел на политрука, на старшину и солдата. Все они глазами просили меня.
– Хорошо! – сказал я.
– Даю вам на это дело три дня! Через три дня доложите, что щит на месте. Все люди как люди, а он, видите, побоялся, что отстанет от роты.
Солдат понимал свою вину.
– Иди! – сказал я ему, – Срок передвигать не буду!
Политрук тоже чувствовал свою вину. Эти люди шли вместе с ним, были в его подчинении. Политрук за них отвечал.
– Стянем где-нибудь у славян – сказал он вслух.

Я был недоволен. Солдаты понимали, что причиной тут не щит.
Я поставил стереотрубу и навел её на бугор, где мы сидели в обороне. Из-за кустов и деревьев, что росли на болоте, её не всю, но большую часть было видно. Я смотрел на высоту, и высота беспокоила меня.

Что я скажу в штабе армии? Почему мы покинули высоту?
С солдата чего взять! А с командира роты за отход с высоты могут и спросить. Вон политрука высота совсем не беспокоит. Он знает, что отвечать буду я. Почему я смотрел на высоту и молчал - понимал и политрук, и солдаты. Он-то знал, что его не будут таскать. Его дело сторона - что прикажут.

Доказывать, почему мы без потерь оставили высоту, придётся мне, лейтенанту.
– «Пулемётчики должны были стоять насмерт!» – скажут мне в штабе.
Никого не интересует с пользой или без пользы погибли тут солдаты. Важно то, что он погиб, не оставив позиций. На то и командир роты есть, чтобы заставить своих солдат стоять насмерть. А если он это не обеспечил, его нужно судить. Всё элементарно просто и ясно!

Я махнул головой солдату, чтоб убрал стереотрубу и подал команду строиться. Солдаты нехотя поднялись, и рота пошла вдоль опушки леса. Я взял направление на дорогу, что огибала болото с той стороны, и по которой к высоте подвезли сорокапятку. Я думал, что на выходе из леса на дорогу мы найдем тот самый полк, который нас сунул на бугор.

Немцы, заняв наш бугор, дальше не пошли. Они стояли и что-то поджидали. Дорога от бугра обходила по краю болото и упиралась в опушку леса. В это время от опушки леса оторвались два наших тяжелых танка KB ("Клим Ворошилов"). Они шли по дороге навстречу немцам. Если бы танки остались на опушке леса, немецкие пикировщики их не увидели, и проход для немецкой колоны был бы закрыт. Послав танки вперёд по открытой местности, наши совершили роковую ошибку. Они не подумали, что наши танки попадут под удар пикировщиков. И действительно, как только танки выползли на открытый участок дороги, в небе появились немецкие самолёты.

В стереотрубу было видно, как медленно и неторопливо подвигались по дороге два наших тяжелых танка, и как пикировщики скользя на крыло боком рассматривали их - как бы одним глазом. Наши танкисты не видели пикировщиков. Люки на башнях были закрыты. Танки спокойно подвигались вперёд. И вот первый пикировщик кинулся вниз. Он освободился от груза, и его свечой выбросило ввысь. Бомба пошла точно к намеченной цели. Над танком блеснула вспышка, и до нас долетел металлический скрежет и гул. Облако пыли окутало передний танк. За первым самолётом вниз кинулись сразу два пикировщика, а остальные переваливаясь с крыла на крыло кружили на высоте. Из построенной в небе карусели отвернули ещё двое. Они перевернулись через голову и с рёвом бросились вниз.

Ни одного выстрела из зенитки. Ни одного нашего истребителя над дорогой. Немцы летали, ничего не боясь. Они демонстрировали технику пикирования. Как неторопливо и с наглым расчётом рвали всё живое на земле! Два наших танка остались стоять неподвижно. Когда я взглянул ещё раз на дорогу, где должны были стоять наши подбитые танки, то кроме груды (железных) стальных обломков ничего не увидел.

После такого бомбового удара, по дороге можно ехать хоть на бричке, - подумал я, - а не на танках, прячась за них с автоматами… Немецкие танки медленно тронулись от высоты и через некоторое время подошли к опушке леса. А над лесом уже ревела новая партия пикировщиков.

Несколько хлёстких раскатистых выстрелов увидел я со стороны леса. Передний немецкий танк остановился, выплюнул в ту сторону три снаряда подряд, и немцы тронулись снова. Вскоре они подошли к опушке леса и скрылись за ней.
Я велел убрать трубу. Солдат сложил её, отвернул треногу, засунул её в чехол и взвалил на плечо.

Мы шли по ничейной территории. Эта полоса земли могла быть занята немцами в любую минуту. Но я не очень боялся этого. У нас четыре станковых: пулемёта и нам никакая пехота не страшна.

Впереди за опушкой лежал большой лесной массив. Дорог в лесу пока не было видно. Так, узкие тропинки обходили топкие места. Карты местности у меня не было. Командирам рот в то время (под Белым) карт вообще не выдавали. В глухом лесу много разных дорог. Выбирай любую из них и иди, успевай поворачивать. Если смотреть на компас, то вначале она вроде в нужном направлению бежит. Потом неожиданно закрутит и пошла совсем в другую сторону.

Нам нужно было держаться строго на север, пересечь Брагинские болота и выйти к реке Лучесе. Где-то в районе деревни Замошье должен был находиться наш штаб армии. Мы шли долго через лес, проходили болотами и наконец вышли на лесную дорогу, которая шла в нужном направлении.

В середине леса мы неожиданно попали под бомбёжку. Мы попали под наши Ил-ы. Самолеты шли на небольшой высоте и сыпали бомбы как попало. Возможно, они приняли нас за просочившихся немцев. Мы махали им пилотками, трясли кулаками, что мы мол свои. Но когда бомбы стали рваться совсем рядом, пришлось уткнуться в серую, болотистую землю. Опять грязные как черти! – подумал я, посмотрев на своих солдат.

После хорошего грохота человек теряет ориентировку. В лесу где перёд, а где зад не различишь. Мне пришлось собирать своих солдат. Одни кинулись в одну сторону, другие побежали в противоположную. Я собрал всех на дороге, проверил направление по компасу, и мы тронулись в путь. Пока тащились по лесу, незаметно стемнело. Когда стало совсем темно, рота вышла к какой-то реке (это была Льба). Здесь на берегу реки и решили остановиться. После стольких переживаний и напряжения, ткнулись в темноте под деревья и тут же уснули.

Летняя ночь короткая, как одно мгновение. Не успел закрыть глаза, а ночь уж прошла. Было совсем светло, когда я открыл глаза. Кто-то из моих солдат натолкнулся на телефонный провод, который шел вдоль берега. Я поднял роту и повел вдоль линии связи. Провод был наш. Над рекой стоял туман, ночью было холодно. Мы шли, одев шинели. На тропе я увидел связистов. Они шли по проводу и посматривали на него. От связистов я узнал, где примерно искать армейское начальство. Связисты были в курсе событий в отношении разгрома нашей дивизии. Они сказали нам как короче выйти на большак и где найти командный пункт 22 армии.

Их было трое. Все трое имели награды. У двоих – медали «За отвагу» у одного медаль «За боевые заслуги». Солдаты-пулемётчики стояли и смотрели на награждённых. Пулемётчикам медалей не давали. Им даже не выдали гвардейские значки. Вот как бывает!

Через некоторое время я вывел своих солдат на дорогу. Мы пошли по ней, посматривая налево и направо, чтобы вовремя свернуть на Нелидовский большак. К полудню мы подошли к оврагу, который охраняли автоматчики. Эти тоже были при медалях и орденах. Меня выслушали, но в овраг не пустили, сказали, что доложат о нашем прибытии кому надо. Я отвел роту на обочину, дороги и солдаты легли под кусты.

Через некоторое время из оврага вышли двое. Один из них капитан, а звание другого я не разобрал. Капитан остался на дороге, а тот другой вернулся в овраг, чтобы доложить о нас.
Капитан был с нашей дивизии. Я спросил его, давно ли они здесь.
– Мы ночью группой в пять человек сумели проскочить через шоссе и уйти в болото. Потом вышли ещё трое. Они вынесли знамя дивизии. Двое суток они проблуждали в этом лесу. Два дня назад они прибыли на командный пункт. Здесь их встретил полковой комиссар Шершин.

Комиссар Шершин приехал на КП армии за несколько дней до немецкого наступления. А когда он узнал, что штабы и тылы полков и дивизии разбиты и отрезаны, стал здесь собирать бегущих из окружения людей. - Капитан продолжал свой рассказ. - Когда их группа пришла на КП, и те трое вынесли знамя дивизии, Шершин доложил командующему армии, что дивизия спасена.

«Нет! Дивизия будет расформирована! – ответил тот. Я вижу перед собой неорганизованный сброд людей, солдат и беглых офицеров. Посмотрите на их внешний вид. Они явились сюда без документов к без ремней, некоторые потеряли свои головные уборы. Что вы, полковой комиссар, называете дивизией? Этот сброд паникёров и трусов?! Покажите мне хоть одно боеспособное и готовое к бою подразделение! Дивизия ваша будет расформирована! А Березин и вы пойдёте под суд!»

– Ваша рота пришла вовремя, в самую критическую минуту. Вы понимаете лейтенант? Очень хорошо, что вы сюда подоспели!
– Вы какого полка?
– Мы не из полка. Мы отдельная пулемётная рота, приданная штабу дивизии.
– Мы стояли в стыке на правом фланге дивизии.
– Это хорошо, что вы сюда подоспели!
– Мы от города отходили вместе с соседями. Нас поставили в заслон на дороге Белый – Пушкари. Мы два дня держали дорогу у подножья высоты 201,5. Вот тут, - показал я по карте капитана. Два дня держали танки и пехоту пока не появились немецкие пикировщики.
– Здесь на КП говорили, что немцы стоят у подножья высоты. Но никто не знал, что там происходит. Все думали, что дорогу успели заминировать.

В это время не тропинке из оврага показался пожилой военный.
– Это полковой комиссар Шершин! Вы знаете его?
– Нет! – покачал я головой, – Первый раз вижу!
Но я, зная с кем имею дело, наврал - это была вторая встреча.

Первая произошла 14-го декабря сорок первого. Когда я из-под Марьино – Щербинино мы вышли двое живыми после расстрела зенитками двух батальонов, 800 человек. Помню он пришел в санвзвод взглянуть на меня. Мы сидели с солдатом у сарая. Когда в дивизию доложили, что всех людей побили, он не поверил и по заданию Березина прикатил в санвзвод. От санвзвода до передовой было по крайней мере не менее пяти-шести километров.

Капитан повернулся и пошел навстречу Шершину. Они на полпути остановились и о чем-то переговорили. Я тем временем поднял своих солдат, подал команду строиться и ждал подхода начальства.

Внешний вид у моих солдат был неказистый. На одежде после болотной воды и жижи остались тёмные подтёки. Рожи у солдат были не бритые, заросшие щетиной, руки грязные, под ногтями торф и земля, коленки измазаны глиной и землей. Да ещё к этому моменту одежда несколько подсохла и сморщилась.

Но на плечах у солдат лежало тяжелое и грозное оружие – пулемёты, на шеях скатки (скатанные шинели), на поясных ремнях - лопаты в чехлах. В общем, солдаты мои стояли грязные, уставшие и голодные, но могучим своим видом предстали перед тыловым начальством.

Шершин приблизился. Я подтянул ремень. Двумя большими пальцами привычным движением руки расправил складки под ремнём на гимнастёрке и шагнув навстречу, доложил:
– Пулемётная рота 17 гвардейской дивизии в составе двух взводов, с четырьмя пулемётами построена!
– Докладывает лей…
– Вижу-вижу! – прервал он мой доклад.
– Вижу какие молодцы! Шершин подошел ко мне, развел руки в стороны и обняв поцеловал меня.
– Целую за всех вашего лейтенанта! – обратился он к солдатам.
– Слышал про вас!
– Молодец лейтенант! Вы спасли номер и честь нашей дивизии!
– Солдаты пусть останутся здесь, а ты пойдёшь со мной к командующему!
– Ты ему сам обо всём доложи.

Комиссар повернулся, показал часовым на меня и стал спускаться по тропинке в овраг. Я последовал за ним, охрана меня пропустила.
– Доложи генералу подробно где стояла ваша рота, как держала танки на дороге – это важно сейчас! Я остановился у двери большого блиндажа, врытого в крутой берег оврага. У входной двери стояли ещё двое с автоматами.
– Я сейчас – сказал Шершин и скрылся за дверью.

Перед блиндажом была ровная небольшая площадка, по другую сторону которой начинался лес. В стороне, под большими елями дымила кухня. Это не походная кухня как у нас в полках с котлом на колёсах. Это рубленный бревенчатый сарай из еловых нетёсанных брёвен (именно нетёсанных, т.е.круглых бревен, а тёс - это доски, или, в данном случае, - кругляк со одной отёсанной плоскостью внутрь сруба - прим.ред.). Сверху крыша в два наката и сверху всего слой дёрна.

Их кухни шел запах съестного. Потянешь носом, душу выворачивает. Я глотнул слюну и, сплюнув, отвернулся. Перед моими глазами стояли часовые. Мордастые, беззвучные физиономии.
Я хотел спросить у них закурить. Махорка в роте вчера кончилась, Но посмотрев на их важные физиомордии, решил не обращаться к ним.

Дверь блиндажа скрипнула и на пороге появилась молодая деваха в военной форме. На груди у неё болталась начищенная до блеска медаль «За боевые заслуги». Она вышла посмотреть на мальчишку лейтенанта, который у высоты 201,5 держал немецкие танки. Она с порога глянула на меня, потом окинула взглядом небо, и как бы прикидывая, не пойдёт ли дождь, перешагнула через порог. На лице её было спокойствие и уверенность. Она пружинистым шагом прошла мимо меня и направилась к кухне.
Дверь в блиндаж снова скрипнула, и на пороге появился полковник артиллерист. Он покрутил головой, взглянул на деваху и уставился на меня.

Затем в дверях показался наш полковой комиссар и пригласил меня войти в блиндаж. Я шел за ним. Сначала мы прошли по нешироким проходом где сидели связисты. Потом через две-три двери попали в большую просторную комнату блиндажа. В середине строганный стол из досок, заваленный картами и бумагами. Вокруг стола стояли и сидели офицеры со шпалами на воротнике. Большая карта района боевых действий армии лекала в самом низу. Она была изрисована цветными карандашами. Прямые и изогнутые линии, кружки и дуги изображали положение наших войск. В конце стола в окружении полковников стоял генерал. Меня подтолкнули к нему, и я доложил о своём прибытии с пулемётной ротой.

Генерал посмотрел на меня, нахмурил брови и велел приблизиться ближе.
– Можешь показать по карте где проходи линия разграничения наших и немецких войск?
– Мне можно подойти к карте? – спросил я.
– Подойди!
Я сделал несколько шагов вперед и нагнулся над столом, мне нужно было сориентироваться по этой карте и отыскать дорогу Белый – Пушкари. Окинув взглядом карту и увидев изображение Белого, я показал на дорогу, болото и высоту 201,5.
– Здесь рота держала немецкие танки. Здесь вдоль дороги проходит передовая линия немцев.
Я рассказал, как нам удалось пулемётным огнём отбить от танков пехоту, загнать её в самый конец колонны и задержать колону танков на узком участке дороги до второй бомбёжки. Я рассказал так же, как были разбиты с воздуха два наших KB и что мы двое суток не ели.
– Нам нужно где-то продукты получить.
– Накормим! Накормим! – сказал генерал рассматривая на карте дорогу.

– Ты покажи мне своих солдат, лейтенант. Хочу посмотреть на их лица!
– Охрана не пускает, товарищ генерал! Они там стоят у дороги. Генерал повернулся к полковнику и сказал:
– Нужно пропустить! Полковник подошел к телефону, отдал распоряжение и доложил что охрана в курсе дела. Я понял, что он звонил в соседнюю комнату где сидели связисты и дежурный КП.
– Построй своих солдат у блиндажа и доложи мне! – сказал генерал. Я вышел из блиндажа и пошел на дорогу. На тропинке меня нагнал тот самый капитан.
– Ну как дела? Как решили на счет нашей дивизии? Что сказал генерал-лейтенант?
– Велел вести солдат. Хочет сам взглянуть на пулемётчиков.

Я подал команду – Подъем! Пулемётчики тяжело поднялись, взвалили на плечи своё оружие и цепочкой стали спускаться в овраг.
Я построил роту перед блиндажом и доложил генералу. Командующий остался доволен, посмотрев на солдат. Рота стояла в полном снаряжении. Разобранные пулемёты солдаты держали на плечах. У каждого винтовка, скатка, противогаз, саперная лопата, в руках коробки с лентами, запасные банки патрон. Солдаты широкоплечие с обветренными и небритыми лицами. Внешний вид грязноват, но такое наше ремесло, народ не какой-то тыловой комендантской охраны. Посмотришь на них, эти и под танки лягут!

Уходя обратно в блиндаж, генерал обернулся и сказал полковнику, по-видимому начальнику штаба.
– Роту поставить в оборону вокруг КП, лейтенанта назначаю комендантом охраны! Займетесь этим делом полковник!
– Организуешь круговую оборону!
– Начальник штаба с тобой детали обговорит!
– Кормиться будешь на нашей кухне!

Генерал ушел, разошлись сопровождавшие его полковники. Я отвел своих солдат под ели и велел собирать пулемёты.
– Снаряжение сложить в одно место, чтобы все знали и не бросать как попало!
Вскоре пришел полковник, и я последовал за ним. Мы обошли овраг, наметили где будут стоять пулемёты. Вскоре я вернулся назад.

Меня с нетерпением ждал политрук Соков: – Нужно продукты получить на роту.
– Продукты не нужны, солдаты и мы будем питаться готовой пищей с генеральской кухни.

Пётр Иваныч на генеральский смотр роты не попал. Они по дороге где-то приметили повозку с разобранным станковым пулемётом. С ним пошел старшина Фомичев, а Парамошин вызвался обтяпать это "дело". Они вдвоем отправились добывать утерянный щит.
– Щит достали! – сказал мне политрук…
– Теперь, Петя, я комендант штаба армии! Без моего разрешения сюда никто не войдёт и не выйдет. Иди к повару и закажи кормёжку на всех…

Я позвал солдата и велел ему принести пустые ящики и поставить как надо.
– Там за кухней валяется целый ворох из под консерв!
– Здесь будет мой кабинет и лежанка.

Пока политрук толкался на кухне, я со старшиной развёл пулемётные расчёты и поставил им боевую задачу:
– На постах не спать! Соображать надо! Кругом начальство! Службу нести, как следует! Это вам не танки под высотой!
Солдаты поняли что от них требуется:
– Будьте спокойны товарищ лейтенант! Не подведём! Сами понимаем!

Я вернулся к себе. Солдат поставил пустые ящики вверх дном, получилась лежанка что надо. Я бросил на ящики свою короткую (до колен) шинель и прилёг для пробы. Лежать было удобно и сухо. Даже ноги лежали на ящиках и не болтались над землёй. Я не спал третьи сутки, глаза сами закрылись, и я сразу забылся во сне.

Через час меня разбудили. Старшине Фомичеву нужно было решить какой-то вопрос. Лежанкой я был вполне доволен. С трёх сторон она была прикрыта толстыми стволами елей. Ответив старшине, я поднялся на ноги и решил пойти к повару на кухню. Отведаю горячей похлёбки и досыта поем черного хлеба. За себя оставлю дежурить политрука, а сам после еды лягу спать. Надо успеть до ночи как следует выспаться. Ночью сам буду проверять посты и пулемётные расчёты.

Я видел, как штабные входили под навес на кухню (и выходили оттуда отобедав). Они после обеда оставались на воздухе, кто подышать, кто покурить, кто просто поболтать о погоде. Курили они папиросы (не махорку, как мы). Махорки на армейском складе и не было. Солдаты охраны, как я успел заметить, тоже курили папиросы. Вздохнув от мысли, что и я сейчас направлю на кухню свои стопы, я повернулся и глазом прицелился на повара. Но в это время меня нагнал солдат с жалобой, что он отвернулся и у него стащили хлебную пайку. Он её хотел прибрать на ночь. Я пошел с солдатом в пулемётный расчёт.

В это время к елям прибежал связной из блиндажа. Не найдя меня он наткнулся на Сокова.
– Полковник вызывает! Я искал лейтенанта, а его нет.
– Он в пулемётный расчет ушел.
– Тогда идите вы.
Политрук вытер губы и пошел за солдатом. Когда политрук предстал перед полковником, тот ему сказал:
- Возьмите с собой человек пять солдат и отправляйтесь в разведку! Нужно срочно выяснить стоят ли соседи на месте. Политрук почуял беду и забеспокоился. Он лихорадочно думал как ему отбодаться от этого задания. Он боялся напороться на немцев, а тут кухня, покой и жратва, и он сразу напустил на себя бестолковость:
– Я политработник! Я по карте ходить не умею!
– А я вам карту и не дам! Пойдете по дороге! Дойдете до частей соседней армии и вернётесь назад!
– Я на местности не ориентируюсь! В этой деле у нас грамотный лейтенант. Он окончил военное училище. А у меня три месяца курсов политруков, И у Пети затряслась нижняя губа.

Полковник посмотрел на него и добавил:
– Ладно идите! Разыщите лейтенанта и срочно пошлите его ко мне!
Ну уж это дело политрук взялся сделать с охотой и немедленно. Политрука первый раз пригласили в штабной блиндаж и он был страшно рад, что так легко и быстро отделался.
– Лейтенант, тебя вызывают! – бежал навстречу мне политрук.
– Зачем?
– Велели срочно найти и передать, чтобы ты явился! Нужно идти в разведку!
– Я по глазам вижу, что ты Петя словчил! Ты это дело спихнул на меня. Небось неграмотным прикинулся. Политрук насупился и молчал.
– Полковник приказал, чтобы ты явился. Я покачал головой, вздохнул, посмотрел ему в глаза "как будто в первый раз вижу". На его круглом лице появилось довольное выражение.
– Ты всегда сидишь за чужой спиной. За моей, за солдатской. Зато ты на кухне первый!
– Но ведь я же не военный!
– Солдаты тоже с гражданки!
– Ты прекрасно знаешь, что я третьи сутки не спал. Тебе давал отдых. Держал, так сказать, в резерве. Совесть у тебя есть?

Политрук понимал и ситуацию, и справедливость. Но страх у него был сильнее моральных взглядов на вещи. И он молчал.
Я посмотрел ещё раз на него, покачал головой, сплюнул и пошёл в штабной блиндаж к полковнику.

Полковник по карте мне показал маршрут движения, рассказал суть задания и велел отправляться. Мы должны были идти в направлении деревни Гривы.
Я сказал ему, что мне нужно поесть.
– Поедите потом! Генерал срочно требует данных разведки.

Я велел солдатам заполнить подсумки патронами, взять только винтовки и гранаты:
– Пойдём налегке! Скатки не брать! Думаю, что до вечера вернёмся!

Мы долго, не торопясь, шли по лесной дороге, часто останавливались, осматривали прогалки и открытые места. Мы могли в любую минуту напороться на немцев. Реальной обстановки в штабе армии никто точно не знал. Ползти по дороге бессмысленно. Идти в открытую, - ещё нарвёшься на пули.

Интересна психика человека. Когда мы покинули бугор, прошли болото и вошли в лес, направляясь к себе в тыл, чтобы найти штаб 22 армии, тогда мы не думали встретить немцев, мы как бы уходили от них. А теперь мы шли тем же лесом, но в другую сторону, теперь мы боялись попасть в засаду. Неизвестное всегда давит тебе на мозги, настораживает.

Пространство между деревьями то расширялось, то сужалось. Дорога то ползла в гору, то сползала вниз. Лес был заболочен и труднопроходим. Главное осознать мозгами, что здесь может случиться. Это и подсказало мне, что немцы в заболоченный лес не пойдут. Лесная дорога для танков непроходима. Без танков немцы сюда не сунутся. Так что можно идти спокойно и не таращить глаза.

Часа через два мы увидели славян, копающих яму у дороги. Две повозки стояли на пригорке.
– Из командиров кто-нибудь есть? – спросил я солдат.
– Вон там старший лейтенант!
У повозок стояли солдаты и один в портупеи. Я поздоровался с ним и спросил:
– Вы не с 29 армии?
– Да! А что?
– Мы ваши соседи!
Мы поговорили с ним о делах на фронте и о немцах.
– Они вас не очень беспокоят? – спросил я.
– Да нет! Сидят тихо!
– Ну ладно, пока! – сказал я и повернул обратно.

Задание я выполнил. 29-ая стояла на месте. Я шел ходко. Солдаты едва поспевали за мной. Обратно дошли мы быстрее. Я отпустил солдат и пошел с докладом в блиндаж. Полковник выслушал и в конце разговора добавил:
– Приходил повар и спрашивал про тебя: – Можешь идти! Ты свободен!

Я вышел из блиндажа и пошел на кухню. Повар - пожилой солдат сидел на пороге и курил папироску. Он лениво поднялся и велел мне садиться за стол, поставил передо мной миску и спросил:
– Не холодная? Давай подогрею!
– Не надо! – сказал я отламывая кусок хлеба.
– Подожди! Сначала плесну тебе немного в кружку! И он налил мне грамм стопятьдесят.
– Ты приходи после всех! У нас всегда чего-нибудь найдётся разговеться!
Я мотнул головой в знак согласия.

В штабе армии кормили ничего. За месяц тут можно шею наесть и животик. Я вышел из кухни и направился к трём елям. Теперь нужно лечь и выспаться, решил я. Навстречу шел политрук Соков:
– Пойдём лейтенант, посмотришь! Взгляни на свою шинель!
– На какую шинель?
– На свою короткую!
– А что на неё смотреть?
– Придём, увидишь и сразу поймёшь! А ты не хотел идти в разведку!
– Причём здесь шинель и разведка?
– Ты же на ящиках хотел завалиться и спать.
– Ну и что?
– Судьбе видно угодно, чтобы ты ушел в разведку. Я, можно сказать, спас тебя. Иди, иди! Сейчас увидишь!

Мы подошли к ящикам и трем толстым елям. Ящики были разбросаны и разбиты, а моя короткая шинель была разорвана и пробита осколками. Прямое попадание немецкого снаряда калибром 106 мм.
Я посмотрел на дырявую шинель и вспомнил кровавые куски солдатской одежды, висевшие на ветках, - там на дороге…

– Ты ушел. Прошло немного времени. Я сидел со старшиной вон там. И вдруг артналёт. Слышим, на подходе зашипели снаряды. Немцы пустили всего один залп. Разрывы ударили кругом. Пострадала только твоя шинель, солдат и охрану не задело. Не уйди ты в разведку, от тебя бы сейчас остались одни лоскуты. Твоё счастье, что я тебя подсунул. Ты обязательно бы завалился спать.

– Судьба, так судьба! Но ты признайся, что сделал свинство.
– Признаюсь! Но ведь жизнь дороже, чем мелочные счёты?!
– В наказание, политрук, ты будешь дежурить сейчас, а я лягу спать, - пусть принесут новые ящики. В одно место снаряд не попадает дважды. Если полковник будет спрашивать, скажи, что я не спал…

- Красной нитью проходит через всю рукопись настойчивое обличение недостатков штабных обитателей и фронтовых тыловиков. В этом он видно видел свою миссию - восполнить правду о войне этими не афишируемыми деталями жизни полосы линии фронта в некотором отдалении от "передка" (передовой линии фронта). На мой взгляд - излишне часто и настойчиво. Впрочем (если не ошибаюсь, всего один раз!) Шумилин упомянул, что, конечно, и штабные нужны, и без них, конечно, - никак (да чего об этом говорить, это все понимают и так, и на этот счет достаточно много литературы и мемуаров).

- Второй мешающий момент - эпизодическая проба сил автора в художественной переработке безусловно натуральных фактов военной жизни, домысливание размышлений 3-их лиц и вкладывания этих мыслей во внутреннюю их речь. Такие мыслительные реконструкции изредка исходят от лица его товарищей, а пару раз и от иных фигурантов. Всего искусственных литературных образа - два: простой сибирский мужик-обозник (но не сибиряк, а хатаскрайник по духу) и обозник-немец, попавший в итоге к нам в плен. Разумеется, прототипы существовали в реальности, не в этом дело. Получилась, в общем, довольно дешевая сатира над мелкими людишками, думающих только о спасении своей шкуры и о её шкурных интересах и о прочем, давно известном, шкурничестве подобных шкурников. Вот такой перебор…

- Да и совершенно реальный друг-товарищ Шумилина - добродушный политрук-эпикуреец Петя Соков (бывший на гражданке бухгалтером), с которым Шумилин встречался и после войны, частенько получал в мемуарах сатирические внутренние монологи, выдающие его с головой как глуповатого добряка-труса, всегда готового спрятаться в кусты и держаться подальше от передовой… Получается, нашел автор "козла отпущения" (доброго полушкурника) и лупит по нему почем зря.

- Кроме постоянных подшучиваний над политруком Петей, бывали и другие случаи, где можно слегка заподозрить кураж и преувеличения охотничьих-рыбацких бывалых баек. Понятно, рассказчики это делают ради удовольствия слушающих, поддерживают, так-сказать, бодрый их дух, чтобы мы не унывали. Но в военных мемуарах это не очень уместно и скорее минус, чем лихая молодецкая удаль и плюс.