Есть тюремные камеры, ещё в дверях которых кажется, что воздух внутри от злобы и напряжения как будто звенящий, словно струна…

тюремные рассказы - 17.07.11 Sun 22:50

Бовкун Владимир Владимирович, писательНасилие в тюрьме - норма жизни. Как выжить в тюрьме?

 

Не держи зла

 

Владимир Владимирович Бовкун

 

Тюрьма, конечно, довольно странное место. Но в людях, населяющих её, нет ничего «специального», ничего такого, чего не было бы в людях за ее стенами. Только человеческие страсти здесь разрослись до каких-то страшных пределов и оказались в этом своём опасном, перехлёстывающем через край виде стеснены, заперты на небольшом пространстве. Именно приступы насилия являются в тюрьме тем «клапаном», который «стравливает» избыточное давление страстей. Можно сказать, что тюрьма сама по себе является формою узаконенного насилия, применяемою государством в отношении людей, признанных этим государством опасными. А потому насилие является как бы «душою» тюрьмы, и без этой своей «души» тюрьма, конечно, немыслима.

Насилие может принимать самый разный вид, в нём можно разглядеть безконечное множество степеней: от едва уловимого намёка на некие возможные последствия до грубого физического нападения. Следует сказать, что всю «палитру» этих степеней практикуют как заключенные в отношении друг друга, так и сотрудники тюрем в отношении заключенных.

 
Я сам долгое время был «частью» тюрьмы, заключенным; я был одним из тех, кто использовал насилие для достижения своих целей; я был одним из тех, кто испытывал насилие на себе. Только к концу последнего срока я обрёл христианскую веру и, соответственно, независимую, ясную точку зрения на насилие, разобрался в его истоках, получил средство для преодоления его последствий. Хотя, должен признаться, именно два случая насилия по отношению ко мне стали необходимым, завершающим толчком, направившим моё гниющее сердце ко Христу, в Его Церковь…

 
Однажды меня перевели из камеры в камеру. Это случается с нарушителями дисциплины, правил внутреннего распорядка. Я доставал в тюрьме алкоголь и наркотики, держался «воровских законов», регулярно помещался в карцер. Поэтому «переезд» меня поначалу не огорчил, но, увидев, куда именно меня переводят, я всерьёз испугался. Это было место, где, как я считал, содержались мои враги. Впрочем, до этого момента о моём существовании они даже не подозревали, и вся наша «вражда» жила исключительно в моём воображении, выстроенная на принадлежности заключенных этой камеры к преступникам другой «формации».

Есть тюремные камеры, ещё в дверях которых кажется, что воздух внутри от злобы и напряжения как будто звенящий, словно натянута и вибрирует струна, готовая лопнуть. Возможно, это мне только представлялось от страха, но именно так я чувствовал.

Презирая, ненавидя самого себя, я в первый же день сделал попытку «подружиться», подстроиться, приспособиться. Ничего не вышло, – во мне, наверное, слишком явно чувствовались подобострастие, угодничество, страх. Тогда я бросил это и замкнулся в себе.

Меня не трогали почти неделю. Но за эту неделю я не произнёс и пяти слов. Первые дни, я полагаю, никто особенно не замечал того, как я молчу, пытаюсь читать или писать письма, находясь в непрерывном внутреннем напряжении, в постоянной готовности к бою. Не думаю, что ответная обструкция с самого начала была вполне сознательной – меня, скорее, попросту игнорировали. Но к концу первой недели моё молчание стало настолько демонстративным, вызывающим, невыносимым, что должно было как-то разрешиться. Подчеркну: главным провоцирующим фактором я считаю своё собственное тогдашнее поведение.

И тогда камера организованно напилась водки. За исключением, разумеется, меня и ещё нескольких человек, которым по тем или иным причинам не полагалось участвовать в застольях. Был найден какой-то элементарный бытовой повод для выяснения отношений - и началось…

Меня били всю ночь, меняясь, отлучаясь к столу с едою и водкою, придумывая разнообразные «аттракционы» с моим участием. Им хватило здравого смысла обойтись без сексуального насилия, хотя предложения, я слышал, звучали. В общем, скажу только, что я был совершенно раздавлен, растоптан, унижен, и ничего более страшного со мною никогда не происходило. Я не о физическом избиении – в моей безумной жизни бывало всякое, но о невосполнимой, как мне казалось в тот момент, утрате чувства собственного достоинства…

Кончилось тем, что меня «забили» на третий ярус, где не считали нужным замечать даже его обитатели, сами вполне угнетённого положения. Я стал объектом презрения, брезгливой неприязни всей камеры.

Что я переживал, описать трудно. Я так сильно мечтал о мести, что даже видел о ней сны. Одновременно мне было так страшно, что мгновенно потел, когда слышал своё имя. Я боялся спускаться в туалет, боялся есть. При этом воображал, как схвачу нож, лежащий рядом с одним из моих гонителей, и воткну ему в спину. Я опасался идти на свидание с женою, потому что она, мне казалось, поймёт по глазам унизительное моё положение. При этом о заплывшей от побоев физиономии я почти не вспоминал, и был готов просить администрацию о переводе в другую камеру, что, по неписанным законам тюрьмы, навсегда ставило на мне клеймо труса и предателя. За все эти мысли, мечты и страхи я себя люто презирал, ненавидел, клял…

 
Откровенно говоря, я так и не могу вспомнить, откуда появилась Библия. Возможно, она попросту валялась среди тряпья на свободной койке, служа время от времени каким-то хозяйственным целям. Я, конечно, читал Новый Завет и раньше, даже пролистывал когда-то Пятикнижие Моисея, относился уважительно и бережно, но ничего, ровным счетом ничего не понимал; точнее – не пускал в свою душу. Теперь же, после пережитого, я внезапно с изумлением и восторгом стал открывать для себя Евангельские слова, я даже украдкой плакал от радости, я неожиданно стал внутренне успокаиваться, умиротворяться, и всё, казавшееся неизбывным, непоправимо ужасным, предстало не самым значительным, вторичным, преодолимым. Я почувствовал живую правду этой Книги, прямое отношение Её ко мне, к моей чудовищной жизни. И что-то внутри меня немного сдвинулось…

Но для радикальных, категорических изменений тогда чего-то не хватило. Мгновения над Библией после моего перевода в другую, «комфортную» для меня камеру затушевались, поблёкли и, хотя не забылись совершенно, но изгадились мною продолжением омерзительной, подлой жизни. Известно, что раз и навсегда насытить похоть человек не в силах, что страсть разгорается тем сильнее, чем больше усилий мы тратим на её удовлетворение. И потому снова, ожесточаясь, я взращивал в себе скотство, не осудив его по-настоящему, не раскаявшись, не желая, в сущности, меняться, дозволяя себе «утехи» самого отвратительного рода. Дескать, поменьше да пореже, – значит, ничего страшного….

Спустя несколько месяцев память о том случае и вовсе перестала меня останавливать от чего бы то ни было. Я сам издевался над попавшими волею обстоятельств в мою камеру «чужаками»….

 
Вскоре меня, после трёхгодичного следствия, осудили. И повезли в самую жёсткую, режимную на тот момент колонию (ИТК, "зону"). Подъезжая в кузове «автозека» к её воротам, помню, я отчего-то подумал, что жизнь моя изменится безповоротно.

Выбор мне был предоставлен практически сразу. Всё просто: участвуешь в мытье полов и прочих хозяйственных работах – будешь жить. Нет – медленно, мучительно умрёшь. Это касалось даже не всех, а только некоторых, в частности, меня, моего пресловутого «статуса», моих «воровских принципов»… Столь вопиющая несопоставимость лежащего на чашах весов внезапно стала для меня очевидной. Вся поверхностная, обманная, шулерская муть, лежащая в основе «мастей» и «законов» открылась мне, когда я примерил к себе: «ради них принять смерть». Ведь умирать, не поступаясь под пытками, человек может лишь ради того, что в полной мере приняла его душа, в чём укрепилась она всеми своими силами, в чём есть Истина, ради которой Бог помогает вынести сверхчеловеческие страдания…

И выходит, что я через эти самые полы христианство принял сердцем. Я стал их мыть, и всё остальное сразу встало на свои места, жизнь оказалась прекрасной, лёгкой и чрезвычайно понятной. Я выпросил у кого-то Евангелие и ночами вчитывался в него, по временам ужасаясь: зачем я это делаю, ведь обратного пути не будет?! Но наслаждение было столь всепоглощающим, что я не мог дождаться отбоя, чтобы вернуться к Книге…

 
Совершенно избежать насилия, находясь в тюрьме, невозможно. Но, чтобы ни случилось, нужно относиться к людям так, как ты хотел бы, чтобы отнеслись к тебе. Даже если люди кажутся тебе «врагами», даже если тебе страшно или больно, даже если это те, кто с тобой обошёлся жестоко. Иначе – только увеличится подлость, жестокость, злоба, иначе – ненависть разъест душу.

В этой колонии я встретил одного из моих прежних «мучителей», можно сказать, «вдохновителя». И хотя я уже был прихожанином храма, признаюсь, мне захотелось его убить. Но я заставлял себя при встрече быть с ним приветливым и дружелюбным, долгое время, ежедневно, почти год, и ненависть ушла – он стал для меня одним из заключенных, таким же, как прочие, даже ближе, роднее. А когда у него возникли определённые трудности, я ему помог. И однажды он, закостенелый, ожесточённый, циничный, осужденный на 23 года за организацию бандитского сообщества и нескольких убийств, сам подошёл ко мне и сказал: «Ты уж не держи зла. Кто старое помянет… В общем, забыли, ладно?» И в голосе, и в лице его было что-то такое, о чём я никогда не забуду…

писатель Владимир Владимирович Бовкун, редактор Интернет-проекта «Духовник.ру», член Межрегионального Союза Писателей Северо-Запада

03.07.2011 - vetkaivi.ru/main/prison?id=124

 

БИОГРАФИЯ   Владимира Бовкуна

 

Родился Володя Бовкун в 1971 году в Ленинграде.
Окончил три курса Московского авиационного института и два курса Санкт-Петербургского Института Кино и Телевидения.
Бывший профессиональный преступник, проведший в общей сложности за решеткой более 11 лет.
Занимается литературной деятельностью: беллетрист и переводчик.
В последнее время пишет также сценарии фильмов.
С 2002 года - Член Межрегионального Союза Писателей Северо-Запада.

Владимир Бовкун проживает в Санкт-Петербурге. Отец двоих детей. Прихожанин храма святой вмч.Екатерины.
Работал кухонным рабочим в Психиатрической лечебнице святителя Николая Чудотворца.
Актер кукольного театра "Виноград".
Член редколлегии газеты «Русь».
Редактор Интернет-проекта «Духовник.ру» (duhovnik.ru).

Комментарии


Задайте ВОПРОС или выскажите своё скромное мнение:


Имя или заголовок:
Можете оставить здесь свои координаты, чтобы при необходимости мы могли бы с Вами связаться (они НЕ ПУБЛИКУЮТСЯ и это НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО):
E-mail:   Ваш адрес в соцсети или сайт:
Прошу при появлении ответов ОПОВЕЩАТЬ меня на указанный выше e-mail

17.07.11 Sun 23:54 — Anonymous

Фактор Бога. Тюрьма – удивительное место...

 

Фактор Бога

Владимир Владимирович Бовкун

Весна в Бутырке

Тюрьма – удивительное место. Здесь практически непрерывно, что называется «в рабочем порядке», происходят чудеса с тысячами людей. Покаяние, полный слом системы приоритетов, радикальное изменение личности, – все это в тюрьме самое обыкновенное дело, и никого особо не удивляет, но даже имеет понятные любому заключенному наименования: «завязал», например, или – более яркое – «уверовал».
Ведь «завязал» – это не просто переменил работу, это радикальное изменение образа жизни и взгляда на мир, а за «уверовал» – вообще конкретные тюремные вещи: больше не колется, не играет «под интерес», не мужеложничает, не крадет, если выпивает, то нечасто и в свою меру, плюс, как правило, не матерится и не курит. А теперь представьте: услыхав подобное о каком-нибудь своем знакомце, еще недавно самом «отъявленном негодяе и конченом подонке», никто из мало-мальски опытных зеков особенно не удивится, только понимающе хмыкнет и пожмет плечами.

И если такую метаморфозу своего товарища эти изгои воспринимают как вполне «логичную», «естественную», «понятную», то, значит, и для самих себя они – пускай порою неосознанно! – именно это чувствуют «нормальным», если не единственно возможным, выходом из той клоаки смертных грехов, в которой существуют их души. И рискну предположить, что начало этому затаенному, но неистребимому упованию положил Сам Христос, первым введя в рай Благоразумного разбойника...

Но даже здесь, между столь привычных чудес Божьих, среди тысяч преображений, встречаются случаи уникальные, вызывающие изумление у вполне матерых заключенных. Вот как с Сашкой, например.

***
В заключении люди внимательно относятся к дням рождения вообще, а к юбилеям в особенности. Сашка, однако, за четыре дня до моего освобождения категорически отказался праздновать свое двадцатилетие. Впрочем, подарки снисходительно принял. Но к чаю с тортом в барак не пришел. Почему – неизвестно. Так решил.

И без того приземистый, Сашка вдобавок сутулился, наклоняя плечи книзу, отчего руки его при ходьбе неловко висели спереди. Лицо его тоже выглядело с первого разу не очень: оно будто сложилось само собою в темноте из чужеродных деталей. Хорошие глаза в пушистых ресницах никоим образом не сочетались с треугольным, резким носом, похожим на сигнальный флажок, а чистенький, аккуратный подбородок едва вмещал безгубую прорезь рта. Но, одолев первое впечатление, я с Сашкою подружился. Потому что вблизи Сашкины наивные глаза лучились чистою, благодарною радостью бытия, восхищали меня отблеском простой цельной души, заслоняли собою окружающую дрянь. Только временами, изредка, глаза тушевались и как-то суживались; выпирал рот, похожий на рыбий, и Сашкино лицо обращалось в тупую, жестокую, бессмысленную маску. Говорить с ним становилось трудно, он почти не слушал, по крайней мере, не отвечал. Это не выглядело обычным перепадом настроения, поскольку не поддавалось рассеянию или отвлечению. Словно чья-то тяжкая рука, глумясь, заслоняла внутренний свет, животворивший разум, чувства, даже облик Сашки, и тогда он превращался в какую-то куклу, злую и страшную. Отпускала "рука" сама собою, без видимых причин, так же, как и схватывала Сашку, – неожиданно и разом. Должно быть, ей приказывали.

В лагере действовали принудительные классы для тех молодых заключенных, которые не могли подтвердить существование аттестата зрелости. Между прочими записали и Сашку, стали водить. После он жаловался мне тихонько:
- Не пойму я здешнюю школу. У нас и уроков-то таких не было, где я учился. Вот здесь, к примеру, алгебра. Мне поначалу врали, что вроде математики. Представляете, дядя Вова: она на доске что-то пишет, пишет, я смотрю – а там одни буквы. Цифр нету. Говорит мне: чего сидишь, не решаешь? А чего решать-то, говорю, когда буквы? Или мы писать учимся, что ли? Смеется... А чего я ей, анекдот? Нет, так-то она хорошая, добрая, в кофте... Или вот химия эта. Я ее вообще не знаю: ну не встречал никогда химии. А биологию знаю, была у нас, помню, только называлась по-другому. Географией. Ну, вы понимаете, - Сашка делает обнимающий жест, - все в одном, сразу.

Он вдруг оглядывается по сторонам и, убедившись, что никто не подслушивает, шепчет:
- Знаете, дядя Вова, я ведь, если честно, в школе для идиотов учился. Для полных дебилов. Называется "с задержкой развития". С цыганами вместе. Это знаете, какая нация... Эх, да что про них говорить! – Сашка безнадежно машет рукою, - Вы мне лучше еще про Бога расскажите. Я заодно носок поштопаю.

Он рос в самых жестких провинциальных интернатах для "умственно отсталых" сирот. Эти дети узнают Христа на иконах сразу, по глазам. Не видав отродясь. Только Он способен вместить их страдания, только Ему принадлежат их души. Сашке удалось бежать в тринадцать. Как все, бродяжничал и воровал. Выучился молитвам, потому что в церквях кормили. Пил и крал. Наконец, убил в каком-то подвале такое же несчастное создание, одержимый синтетическими бесами из высокотехнологичных химических геенн. Кто-то опрокинул, не различив, початую бутылку и Сашка в ослепительном приступе бешенства расколол ему голову трубой... В лагере Сашка непрерывно болел. Ежемесячно блевал кровью, в течение года перенес двустороннее воспаление легких и тяжелейший гнойный конъюнктивит, не считая мелких неприятностей вроде фурункулеза или почечной колики. Он притягивал к себе болезни, как лабораторная мышь. В бане видели на его животе огромный хирургический шрам, а жалкая обритая его голова была сплошь иссечена рубцами...

На следующий вечер после саботированного юбилея Сашка присел рядом и долго мялся, не решаясь заговорить. Наконец, спросил, глядя в сторону:
- Дядя Вова, а я-то как же?.. меня когда отпустят?
Из назначенных девяти Сашка отбыл всего полтора года. Оставшаяся часть казалась ему неправдоподобной. Я, помню, обнял Сашку за плечи:
- Постой, потерпи, не думай об этом... Здесь же неплохо, Сань. Сыт, обут, одет. Вон, мордочка как округлилась. Чистая постель и работа. Не бьют... Главное, Богу молись. Он все устроит. Может, так и надо пока, чтобы ты в себе разобрался... Ну, что вот тебе сейчас на воле?.. А я к тебе приезжать стану. Хоть иногда. Письма, опять же... Напишешь мне?
- Я-то? Если адрес дадите. И авторучку вашу... ту, с кнопочкой... На память.

Но назавтра Сашка вновь ко мне приступил, и сбить его оказалось решительно невозможно:
- Чего мне делать-то, дядя Вова? Не смогу я тут один. Обратно в черта превращусь, а вас Бог за меня накажет... Вот всю мою жизнь так: только привыкать к кому стану – хана. Лучше бы и совсем не знать... Да уберите вы свою авторучку! Ишь... Нет уж, вы скажите прямо: пошел ты, Сашка, куда подальше! Я тогда хоть к блатным подамся, пусть они меня жизни научат... Дяденька Вовочка, ну откройте вы мне правду, когда они меня это самое... взаправду... отпустят? Ведь быть того не может, я знаю, чтобы мне еще столько тут... Я вздернусь, ей-богу...
- Ладно, - я строго, почти мрачно поглядел на Сашку, - так и быть. Есть один способ. Отойдем.

Увел я Сашку в самый дальний угол барака, где никто не мог нас слышать.
- Но учти: это – страшная тайна. Когда-то Сам Господь Бог открыл ее верным. Чтобы мы освобождались из тюрем. Передается она под великою клятвой от одного каторжного христианина к другому. И пользоваться ею дозволено только в самых крайних случаях, когда поймешь, что другого пути нет... У тебя сейчас самый крайний случай?
- Да, дядя Вова, да!
- Тогда поклянись... - Сашка вскочил с места, но я дернул его за руку обратно, - тихо ты! Сидя клянись, а то увидят... Клянешься страшной клятвой?
- Ох, я очень-очень клянусь...
- Повторяй за мной. Клянусь, что никогда, никому, ни полслова!
- Клянусь! – глаза Сашки стали бездонными, - никогда, никому, ни полслова!
- А если нарушу...
- А если нарушу... – дрожащим эхом вторил Сашка.
- Пускай Всемогущий Бог поразит меня...
- Да-да, пускай поразит!
- Что "да-да"?! Повторяй!
Сашка, зажмурив глаза, прошептал едва слышно:
- Пускай Всемогущий Бог поразит меня...
Я придвинулся, схватил Сашку за плечи и грозно рявкнул в самое ухо:
- Своею милостью!!!
- Своею милостью... – пролепетал Сашка, не узнавая знакомых слов, и в страхе закрыл лицо руками...

Я не солгал Сашке ни единым словом. Прежде всего, я сам нисколько не сомневаюсь, что каждый, прочитавший 925 канонических страниц Ветхого Завета, а следом 291 страницу Завета Нового (под единой мягкой обложкой «подручного» мне тогда издания), и понявший все прочитанное, спасется незамедлительно. Или, если угодно, освободится. И тогда, конечно, станет абсолютно неважным, где ты находишься телесно – в гиблом ли тюремном подвале, в сосновой ли колоннаде, пронизанной столбами солнечного света, или посреди развязной, пьяной, гомонящей толпы... Другое дело, что, разжигая Сашку, я вкладывал, по сути, иной, сиюминутный, "утешительный", что ли, смысл, да еще легкомысленно низводил Священное Писание к магической рецептуре, следование которой гарантирует результат. По поверхности я, разумеется, важно мыслил о несомненной пользе для Сашкиной души, но глубже отнюдь не верил в его целеустремленность, настойчивость, упорство; с безнадежною грустью замечал интеллектуальную немощь и, если говорить откровенно, даже сомневался порою, способен ли Сашка вообще к элементарному чтению...
Одно я забыл. Как-то не принял во внимание. Выпустил из головы. Сущий пустяк.
Фактор Бога.

***
Первую весточку я получил уже через неделю после освобождения. Распечатывая конверт, я, улыбаясь, представил Сашку навалившимся грудью на стол, с высунутым кончиком языка и стиснутыми коленками. Но почерк оказался на удивление ровный, уверенный и никак не вязался с нарисованною воображением картиною. Я, между прочим, вспомнил, что в действительности ни разу не видел Сашку за письмом.
"Привет, дядя Вова. Не знаю, чего писать.
Вчера поймали меня. Выносил из столовой хлеб. А Черныш заступился.
Я читаю. Это чтобы вы знали. Хотя вы мне все равно не ответите.
До свиданья. Александр".

Сашка писал так, будто знакомился с кем-то, с кем-то заочно дорогим и очень для него важным, но знакомился осторожно, почти робко, смиренно вручая адресату право на пренебрежение. Однако в то же самое время мне ясно слышалось в лаконическом строе внутреннее достоинство, спокойное и самостоятельное, независимое от моего расположения. Штамп тюремного цензора в углу тетрадного листа почему-то напомнил о клятве, и я вдруг с некоторым испугом подумал, что Сашка, если доведется, примет мучения и смерть во ее исполнение…

Через год Сашка поступил в профессиональное училище при колонии. Еще через год, получив специальность, поступил туда же на другой курс. В этом году будет держать экзамен на заочное отделение технического университета. Он почти перестал болеть, его черные прежде зубы сверкают; даже пахнуть он стал чем-то спокойным и добрым.

Когда я приезжаю к нему на длительные, двух- и трехсуточные, свидания, мы говорим о многом. О моей семье, которая за эти годы постепенно стала и его семьей, о его соседях по бараку, о политике, об истории и искусстве. О Церкви, конечно. За то время, что мы не видимся, он прочитывает какое-то невероятное количество книг. Отвечать на некоторые его вопросы у меня теперь не хватает знаний. В отдельных технических областях уже я прошу его советов и разъяснений.

А еще на этих свиданиях мы очень много едим, спим и совершенно ничего не делаем.

Только один раз, совсем недавно, набравшись смелости, я спросил его, как продвигается чтение Библии.
- Я читаю Ее каждый день, - ответил Сашка и улыбнулся. А потом добавил:
- Я еще не все понял, дядя Вова…

Владимир Владимирович Бовкун

29.05.2009 - miloserdie.ru/index.php?ss=1&s=6&id=9423

Продолжаем публикацию автобиографических заметок Владимира Владимировича БОВКУНА (СПб)
 
Владимир Владимирович Бовкун, в настоящее время проживает в Санкт-Петербурге, бывший профессиональный преступник, проведший в общей сложности за решеткой более 11 лет. В настоящее время - слушатель 3-го курса Свято-Иоанновских богословских курсов, прихожанин храма св. вмч.Екатерины, кухонный рабочий в Психиатрической лечебнице св. Николая Чудотворца, актер кукольного театра "Виноград", беллетрист и переводчик. С 2002 года - член Межрегионального Союза Писателей Северо-запада. Отец двоих детей.
 
Ирина - 10.06.2009
Выражение "профессиональный преступник" звучит, по-моему, нелепо.
Преступление - это не профессия, а скорее, заблуждение человека.
 
Редакция - 15.06.2009
Уважаемая Ирина! Профессионализм возможен во всем :)
Формулировка "профессиональный преступник" предложена самим автором - ему виднее...
с ув., редакция
    19.07.11 Tue 14:32 — Anonymous

    В этой зоне я сидел ровно 21 год назад. Она ничуть не изменилась

     

    Дети, преступившие закон: возвращение в колонию через 21 год

    Владимир Владимирович Бовкун

    В Колпинской зоне-малолетке ЛО

     

    Однажды мой четырнадцатилетний сын угнал машину. Это была полуразвалившаяся «Газель», днем батрачившая из последних сил от метро до рынка, а ночью спавшая во дворе многоквартирного дома. Дверца подалась, проводки скрутились, «старушка» дернулась и поползла. На выезде из двора присланная Самим Господом патрульная машина остановила петляющую рухлядь.
    Потом был суд, условный приговор. И первое знакомство с Центром Василия Великого.

    Юлиана Никитина, директора Центра, сказала мне при первой нашей встрече:
    - За годы работы с ребятами, находящимися в конфликте с законом, пришло понимание, что отвращение к школе, агрессия, алкоголь и наркотики, совершённые преступления, - это только вершина айсберга, в основании которого невидимыми остаются отсутствие признания, боль утраты, одиночество и страдание, а главное – острая потребность в любви. И если формально попробовать что либо изменить во внешнем их состоянии (найти работу или устроить в школу), не затрагивая глубоких процессов, в душах этих детей ничего существенно не изменится. Они будут срываться, с каждым разом теряя надежду. Поэтому так важно создать развивающую среду для этих подростков, организовать пространство для честного и чистого общения, исходя из их запросов, их потребностей. Необходимо дать им возможность получить свой опыт радостного конструктивного сотрудничества, построения доверительных, открытых отношений, воспитать у подростков уважение к другим людям, особенно к страдающим и нуждающимся в помощи и заботе…

    Для сына согласие на участие в программе Центра в первую очередь подразумевало снижение вдвое срока условного наказания. И все же, учитывая методику «обязательного проживания несовершеннолетних в Центре в течение 3,5 месяцев», я с большим трудом уговорил сына пройти курс. Признаюсь, я сам поначалу крайне осторожно, если не скептически, относился к Центру, и сын, конечно, чувствовал мои сомнения.

    В сущности, кроме правоохранительных органов «проблемными» ребятами от 14 до 18 лет заниматься не желает никто. Это по-человечески понятно: пожалуй, самый сложный, самый взрывной возраст, когда ответом на личную неустроенность, внутреннюю тревогу и социальную дезориентацию становится жесткое девиантное поведение. При этом скорый положительный результат от занятий с этими подростками получить крайне сложно, в отличие от чрезвычайных ситуаций, возникающих при работе с ними практически непрерывно.

    Когда-то я сам был именно таким. И впервые попал за решетку в шестнадцать лет. Середина 80-х годов в Советском Союзе – другой, казалось бы, мир, но приводили нас в тюрьму ровно те же искаженные представления о ценностях, точно такое же отсутствие высоких идеалов и верной системы приоритетов, слепое стремление жить во что бы то ни стало наперекор мещанству и лицемерию…

    Нам тогда никто не помог, большинство из тех «трудных» моих сверстников в 90-х погибли, мне самому потребовалось почти двадцать лет грязи, чтобы, наконец, посередине четвертого десятка, вдохнуть «холодный горный воздух» христианства. Сейчас я уверен, что нам – подросткам – можно было помочь и что погибшим из нас многое простит Господь за отсутствие в свое время этой помощи…

    После суда прошло несколько лет. Мой сын, вполне благополучный, хотя, на мой взгляд, несколько самонадеянный студент, увлекающийся русской историей и музыкой, продолжает дружить с воспитателями; на правах и с видом ветерана участвует во всевозможных мероприятиях Центра вместе с бывшими и нынешними воспитанниками.
    Но дело уже не в нем.

    Со времени его нахождения в Центре я сам, знакомясь и соприкасаясь с сотрудниками Центра, стал, как мальчишка, заражаться их верой в необходимость и правильность избранного ими пути. Я видел «на курсе» столь памятных мне по собственной юности заблудившихся детей, с ранними тяжелейшими пороками, космически одиноких, замкнувшихся и озлобленных. Но спустя месяцы они преображались, и это для меня граничило с чудом.

    Я, разумеется, видел и проблемы, был очевидцем острых конфликтов между воспитанниками и воспитателями, но это лишь служило для меня подтверждением настоящих живых отношений, свидетельствовало о наличии той самой христианской любви, которая противоположна не гневу или наказанию, но равнодушию. Я наблюдал, как по-настоящему сострадают воспитатели вместе с каждым из подростков, как смиряются, поступаются личною гордостью, как непреклонною любовью лечат раннее гниение детских сердец…

    Как-то раз сын, полушутя, сказал мне после моего очередного «программного» перед ним «выступления»: ты бы шел работать воспитателем в Центр. Я отмахнулся – куда мне! Тебя-то, одного-единственного, и то толком воспитать не могу, а там – десятки…

    Однако пути Господни, как мы помним, неисповедимы. Друзья пригласили меня вести уроки развития речи и шахматный кружок для дошкольников в детский образовательный центр. Я необдуманно согласился, но, проработав почти два месяца, испугался скомпрометировать учреждение своим уголовным прошлым. И, посоветовавшись с духовником, ушел.

    Но что-то во мне дрогнуло. Ведь недаром я заканчиваю третий курс епархиальных богословско-педагогических курсов! И кукольный театр с моим участием третий год радует больных, сирот, стариков и сумасшедших по всему Петербургу! Настроился я решительно и пошел к директору Центра святителя Василия Великого, Юлиане Владимировне Никитиной. Вовсе при этом не думал о подростках: при храме св. Анастасии Узорешительницы, где окормляется Центр, есть сиротский приют, - может, сгожусь там на что-нибудь…

    Все, конечно, случилось иначе, чем я предполагал. На следующий день меня привезли в Колпинскую воспитательную колонию для несовершеннолетних преступников. Познакомили с только что утверждённой чиновниками «Программой социально-психологического сопровождения подростков, находящихся в местах лишения свободы». Предложили работать. Я, не задумываясь, согласился. Было ясно – это тот случай, когда не выбираешь.

    Но дело еще вот в чем.
    В этой колонии я сам сидел ровно двадцать один год назад. Она ничуть не изменилась. Тот же режим дня, те же лица контролеров и оперативников, те же матерые служивые собаки и недоверчивые столовские коты. То же самое футбольное поле, те же бараки-корпуса… Что-то подкрашено, что-то подбелено, что-то пристроено….

    Но главное, всматриваясь в лица, я внутренне обмирал: дети-заключенные были именно те, с которыми я отбывал наказание 21 год назад. Я мог определить почти безошибочно по внешнему виду или по манере разговаривать род совершенного преступления и тюремный статус любого из них. Я мог сказать, кто из них, освободившись, сам сколотит банду, а кто примкнет к первой попавшейся. Кто будет искать водку, а кто деньги. Кто попытается «завязать» и все забыть, а кто, напротив, после тюрьмы уже внутренне готов убить и быть убитым…

    Мне стало по-настоящему страшно. Потому что за двадцать лет ничего не изменилось.
    Система исполнения наказания не способна меняться сама. Только целенаправленными и настойчивыми усилиями специально для этой цели организованных людей, абсолютно независимых от администрации колоний, возможно преодолеть неимоверно косную, инерционную систему СОДЕРЖАНИЯ детей в исправительных учреждениях, со временем превратив ее в ВОСПИТАТЕЛЬНУЮ систему.

    Для этого, по большому счету, в колонию для несовершеннолетних преступников и пришел Центр святителя Василия Великого. Однако сейчас Центр не ставит перед собою заоблачных целей, важно помочь хотя бы нескольким душам, тем, кто отзовется первыми.
    В программы, разработанные Центром, входят психологические тренинги и скалолазание, паркур и литературная студия, арт-терапия и социальное консультирование. Главное, показать ребятам альтернативу уголовному будущему, дать взглянуть на себя по-новому. Коснуться их сердец. И не бросить потом, после освобождения.

    Если ничего не помешает, я хочу рассказывать в дальнейшем о детях, которых я встречу в этой колонии. О наших детях, которые вот-вот к нам вернутся. О том, как им живется, кого они любят и ненавидят, как им трудно и больно. О чем они мечтают и на что, в самом деле, могут рассчитывать. Как они меняются и кем становятся. Как мы к ним относимся, и как они относятся к нам…

    Моя работа в колонии только начинается, и я, конечно, волнуюсь. Потому что помню себя, помню, как внимательно я присматривался к каждому взрослому на моём пути. Помню, что любое слово там имеет вес, а каждый поступок – последствия. Но самое драгоценное – это отношения, ведь именно отношения с Богом и людьми способны изменить любого, даже взрослого человека.

    Так случилось, что второй раз я приехал в колонию, сопровождая группу юношей, спортсменов, которые согласились познакомить заключённых с красивым латиноамериканским единоборством, смесью танца и боевого искусства – капуэро. Со стороны было очень заметно: они почти ровесники, эти одетые в гимнастические костюмы, спокойные, гибкие, мускулистые атлеты – и угловатые ребята, в мешковатых робах, глядевшие с нервным вызовом и затаённым восхищением. Всматриваясь, я понял, что действительно хочу им помочь. В память о себе и своих товарищах, тех, шестнадцатилетних, сидевших когда-то в этой же лагерной столовой. А ещё ради собственных сына и дочери, которым предстоит взрослеть вместе с этими заключёнными детьми. И ради моего города, в котором мальчишки растворяются, освобождаясь ежемесячно.

    И, конечно, ради Христа, сказавшего лично мне однажды: «истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне»…

    Владимир Владимирович Бовкун

    18.11.2009 - miloserdie.ru/index.php?ss=1&s=6&id=10664

    Мы начинаем новую серию историй с продолжением, посвященную деятельности епархиального "Центра социальной адаптации святителя Василия Великого" (СПб). Рассказывает сотрудник Центра Владимир БОВКУН
      02.10.15 Fri 22:45 — Anonymous

      С болью душевной читаю эти

      С болью душевной читаю эти строки, каждая из них дышит талантом. Счастливы те, кто пересекся с автором на жизненных орбитах. Дай Бог и ему счастья по той же мере, какой и дар отмерял.

        10.02.20 Mon 18:30 — Anonymous

        Просьба

        Здравствуйте, Владимир.
        Нашей группе из воскресной школы Спасо-Парголовского храма г. Санкт-Петербурга нужна консультация по созданию православного мультфильма. Если мы не ошибаемся, Вы в своё время работали по созданию мультфильма "Встреча" вместе с Натальей Федченко, с которой мы никак не можем связаться.
        Нижайшая просьба - подскажите её эл. почту или попросите её выйти с нами на связь.
        Адрес эл. почты: v.ivanov.spb (АТ-собачка) mail.ru
        Моб. тел. +7.921.9148079
        Большое спасибо.
        С уважением, Владимир.

          08.03.20 Sun 12:35 — Русский странник

          БФ "Центр социальной адаптации святителя Василия Великого" (СПб)

          К сожалению, у нас нет контактов Владимира Бовкуна. Он входил в БФ "Центр социальной адаптации святителя Василия Великого" (СПб). Там должны знать, как с ним связаться. Контакты Центра: http://svtvasilij.ru/kontaktyi/ - 199034, Санкт-Петербург, В.О., 16 линия, дом 1/33, пом. 12-Н, тел.: 8 (812) 328-53-27 - svt_vasilijcentr (АТ-собачка) mail.ru

          Сайт omiliya.org утверждает, что Владимир Бовкун (фото показывает, что это он) связан с сайтом duhovnik.ru
          Попробуйте ещё туда написать: editor (АТ-собачка) duhovnik.ru

          Если свяжитесь с ним, пришлите нам его e-mail и/или телефон.

          И сообщите ему, что (см. коммент ниже):
          Найдены документы Бовкун Владимир Владимировича.
          1) водительское удостоверение
          2) удостоверение ПРЕССА

            07.03.20 Sat 12:26 — Anonymous

            Здравствуйте!

            Найдено документы Бовкун Владимир Владимировича.
            1) водительское удостоверение
            2) удостоверение ПРЕССА
            Оставьте номер, перезвоню.

              08.03.20 Sun 13:01 — Русский странник

              Хороший человек, помогите ему вновь обрести документы

              К сожалению, у нас нет контактов Владимира Бовкуна. Он входил в БФ "Центр социальной адаптации святителя Василия Великого" (СПб). Там должны знать, как с ним связаться. Контакты Центра: http://svtvasilij.ru/kontaktyi/ - 199034, Санкт-Петербург, В.О., 16 линия, дом 1/33, пом. 12-Н, тел.: 8 (812) 328-53-27 - svt_vasilijcentr (АТ-собачка) mail.ru

              Сайт omiliya.org утверждает, что Владимир Бовкун (фото показывает, что это он) связан с сайтом duhovnik.ru
              Попробуйте ещё туда написать: editor (АТ-собачка) duhovnik.ru

                Комменты