Путь к Богу

Читайте книгу Павле Рака «Приближения к Афону»

Летний солнечный день. Утром я выехал из Уранополиса, и сошел на пристани болгарского монастыря Зограф и проделал путь от моря до моря, добравшись до Есфигмена. По дороге я зашел в болгарский монастырь – его трудно миновать. Невозможно не приложиться к чудотворной иконе великомученика Георгия, оставившей на себе след неверия: часть пальца усомнившегося епископа (в книге Павле Рака деликатно сказано – вельможи. Ну, пусть вельможи...).

Вещей оказалось неожиданно много и, как обычно, почти все ненужные, но это всегда выясняется потом. Так что идти было тяжеловато. От монастыря дорога начинается солидной мощеной камнем тропинкой, затем становится все более естественной, простой и превращается порой в земляную, порой каменистую лесную дорожку. Недалеко от монастыря поворот к пещере преподобного Космы. Я ранее сворачивал к ней – там есть чему поучиться христианину. Каменная пещера, вернее сказать, небольшой каменный сосуд – вот где совершал свои подвиги преподобный. Найдешь ли теперь ему подобных? Чем более мы ослабели: телом или духом? Тропинка перед самым сербским монастырем начинает виться вокруг холма, а до этого она ведет нас по ровному месту через леса, которые иногда напоминают отечественные. Афонская природа многолика.

К вечеру я достиг Есфигмена и, к моей радости, первый, кого я увидел на пристани, был отец Антоний. Это попечитель всех русских, посещающих зилотский монастырь. Рыжий австралиец, хорошо говорящий по-русски, по причине бывшей своей принадлежности к Русской зарубежной церкви, пришедший к зилотам сразу после разгрома Ильинского скита. «Быть не может! – воскликнул он, увидев меня, – а где Валерий?». И я вынужден был тут же огорчить его, что Валерия то как раз со мною и нет. Я дарю ему книгу писем о. Амвросия Оптинского, он перелистывает ее, я вижу у него на плече сумку – предсказание долгой дороги для афонца, и не придаю этому значения. Затем меня кормят вместе со всеми. Я иду в предназначенную мне келью, сажусь на кровать и тут же засыпаю. Смутно слышу сквозь сон, как кто-то дубасит в голубую монастырскую дверь. На утро я уже не нахожу отца Антония нигде. Становится ясно, что он вчера еще куда-то отправился и не смог со мной даже попрощаться. Немного обидно: пройти такой путь и разминутся из-за какой-то глупости.

Такой неудачный день. Но, глупостей на Афоне не бывает. Значит, так надо. А кроме о. Антония здесь особенно-то не с кем пообщаться. Надо отметить, что насельники Есфигмена не очень-то любезны. Но, это можно понять, если вспомнить историю безобразных осад монастыря полицией. Тогда-то и появился знаменитый лозунг: «Православие или смерть!», вывешенный на стене монастыря в виде черного флага. Но обидно делается от того, что монастырская братия иной раз не делает различия между русским православным человеком и представителем Константинополя.

Почему-то прибывшему из душного от выхлопных газов, а более от грехов города, кажется, что все здесь должно совершаться легко и без неожиданностей. А в случае неудач ищешь невольную ошибку или незамеченный «мелкий грех». Мои раздумья прерываются появлением «корабля» – маленького баркаса, которым довольно вольно поигрывают морские волны. Удивительно, что с другой стороны в заливе ходит большой паром, а здесь, где фактически открытое море, бороться со стихией доверяют этой маленькой лодке. Прыгаю на пляшущую палубу, сажусь на скамью у борта и тут же вспоминаю, как год назад я сидел на этом же самом месте и разговаривал с отцом Пахомием, русским диаконом, перешедшим к зилотам. Едва успеваю об этом подумать, как меня кто-то окликает: «Вы русский?» Всматриваюсь в лицо, появившиеся на унылой картине сегодняшнего дня. «Русский». Пытаюсь угадать, кто он. Ясно, что не грек. Тоже русский? Нет, серб. Кроме него едут еще два серба – хорошие ребята. Позже мне придется наблюдать, как они будут усердно драить пол на архондарике в Русском Пантелеймоновом монастыре. Все кто бывал в нашем монастыре знают «коварное» гостеприимство гостиничного о. Исидора.

Здесь печать интеллигентности, возможно ученая степень или лекции за рубежом в каком-нибудь небольшом университете. Знакомимся. Вижу, что он давно на Афоне и хорошо знает Афон. Говорим о многом: есть люди с которыми легко говорить. Наверное, это те, которые не делают вид, а действительно тебя понимают. Говорим о духовной жизни, говорим о книгах об Афоне: прошлых и современных. И непонятно, как это мы так долго говорим, когда мне хорошо известно, что до Ватопеда плыть совсем недолго. И вдруг во мне появляется догадка, туманная и неоформившаяся, как скользкий камень. Только прошел дождь и опасно на него наступать, хотя уже приветливо светит солнце. Но все-таки я рискую, ступаю и спрашиваю: «А Вы читали книгу Павле Рака «Приближения к Афону»»? «Не только читал, но и написал...», – слышу в ответ, но еще не понимаю и переспрашиваю. Наконец, до меня доходит смысл этих слов, и я не сомневаюсь, что передо мной Павле Рак, человек, о котором я уже так много слышал, книга которого очень внимательно прочитана и мною и моими товарищами. Единственная книга на русском, написанная о современном Афоне. Я узнаю от Павла, что монастырь Хиландарь переиздал ее, объединив вместе с рассказами Бориса Зайцева. Специально для того, чтобы можно было сравнить эти два времени и понять, как меняется Афон, а он меняется. Об этом мы и говорим с Павлом.

Дело в том, что европейское сообщество стало проводить в жизнь программу подъема южных стран. Если не ошибаюсь, кроме Греции в эту программу попали Португалия и Испания. Эти страны решили вложить полученные средства в экономику. Греки же предпочли восстанавливать памятники и, в первую очередь, афонские монастыри. Предлог вроде бы благовидный, но по русскому опыту знаю, что деньги, вложенные в реставрацию, трудно учесть. Не это ли привлекает благодетелей? Но, не только это, вернее, сказать, главным образом, не это. Перестройка в монастырях наносит неисправимый урон духовной жизни. Раньше афонцы отказывались от всех удобств, считая их невозможными для монахов. Архимандрит Херувим в своей книге «Из удела Божией Матери» пишет, что недалеко от арсаны скита св. Анны стояла часовня, и на ней был выбит по камню следующий текст: «Послушник некого старца, неся от моря на своих плечах поклажу и поднимаясь с большим трудом, начал переживать, что напрасно трудится. Он сел здесь со своей поклажей, чтобы немного отдохнуть, будучи одолеваем указанным помыслом, когда внезапно слышит свыше чудесным образом пекущуюся о нас и помогающую нам Пресвятую Богородицу, говорящую ему: «Что ты сомневаешься и скорбишь? Знай, что эти труды, которые братья претерпевает, перенося грузы, приносятся как благоприятная жертва Богу; и пот, который они, поднимаясь, проливают, вменяется Христом в мученическую кровь; и безропотно терпящие здесь тяжкие труды подвига и послушания в день суда получат великое вознаграждение». Наверное, современные монахи немного подзабыли эту надпись, тем же, которые присылают «помощь», эти слова знакомы. К чести Есфигмена надо сказать, что это, пожалуй, единственный монастырь, где не только не принимают подобную помощь, но и не используют электричество. К тому же монастыри волей-неволей попадают в зависимость от «благодетелей». А благодетели в своих парламентах уже поднимают вопрос о дискриминации женщин, де их на Святую гору не пускают, и хотят низвести Святой Афон до положения обычного туристского объекта.

Узнаю, что Павел едет до Ватопеда а оттуда пешком до Кареи. Жаль, мне до Иверона. За разговором мы не замечаем поднимающуюся, почти что скачущую палубу. Одному из двух сербов плохо. Мой собеседник достает кисть винограда. Отказаться невозможно. Я ем, а Павел говорит, что он очень любит эту тропу от Ватопеда до Кареи. Кто ходит афонскими тропами, учится видеть красоту Божьего создания. Кто хоть раз ходил афонской тропой, захочет пройти ей вновь и вновь. Так что мне объяснять не нужно, и думаю, что Бог даст, и я когда-нибудь пройду этой тропой. Вот приближается пристань.

Кто же такой Павел Рак? Живет в разных местах, и по его словам, около четырех месяцев в году проводит на Афоне. Странник, был послушником, но пострига принимать не стал. Живет на Афоне как философ, созерцатель. У каждого свой путь. Ведь были же Хомяков, Нилус или Новоселов. И не человеку судить, - чья тропа важнее и выше: старца Варсонофия или Нилуса…

Конечно, он вряд ли будет понят афонскими тружениками, «муравьями», каждый день в течение десятков лет несущими свои нелегкие грузы. Многие из них, кто помоложе, иной раз и недоверчиво и недовольно посматривают на «туристов»... «Ей, отец... к примеру, Иван, – иди туристов кормить» - как-то закричит при мне один русский монах. Те, которые помоложе и понеопытней, не понимают, что у каждого своя тропа, и у каждого свой груз за спиной, и главное, чтобы он был свой... Не понят будет Павле и «туристами», которые привыкли к безупречной классификации: раз на Афоне, значит, должен быть монахом, если служишь в церкви, - обязательно должен быть священником. А подобному искателю и бродяге - понятно чего хочет Павле – дойти в своем понимании и видении до самой вершины, до самой сути.

Мы прощаемся. Как интересно! всего-то мы говорили минут десять-двадцать, а знакомство состоялось. На следующее утро я уже на пристани Дафни. Кто-то окликает меня по имени. Это Павле. Встречаемся как старые друзья. Много говорим. О старцах, о духовной жизни. Я еду на праздник великомученика Пантелеймона в Русик, Павле – к своей матери в Словению.

Он мне признается, что не любит Панигиры. Невольно вспоминаются строки из книги воспоминаний архитектора Ле Карбюзье. Даже он побывал на Афоне! «Минула полночь, возбуждая рассудок. Стоя у скамей (стасидий), мы чуть не падали от усталости. Прошло два часа, доведя до крайности бедных полусонных стариков, рухнувших на колени с искаженными лицами. Мы умирали от голода, стоя совсем близко от алтаря и ждали, когда все это кончится. Муки от музыки все усиливались; я вспоминал свою бедную жизнь, вновь переживая все забытые дни, и измерял скрытые в ночи страны, которые отделяют меня от дома, где сейчас спят мои близкие и друзья! И в то самое время, когда вокруг крепко спит, какое дьявольское (!) мистическое исступление царит под этими сводами, – и мне тут же показалось, что все это я вижу с неба, – откуда, куда должны доходить молитвы, – в виде тонкой теплой дарохранительницы, словно алебастровая ваза, оживляемая огоньком лампады».
Но, разумеется, не это вторжение благодати в спящую душу представителя заснувшего летаргическим сном тысячу лет назад христианства, может беспокоить душу православного человека. Она, наоборот, желает этой многочасовой духовной трапезы. Тут другое... Человеку, ищущему тишины, - праздники бывают шумны. Но мне этого пока не понять, я впервые на таком панигире, и любопытство широко раскрывает глаза, несколько опережая трезвость духовного взора.

На плече у Павле все та же, хорошо известная сума, - атрибут афонского странника. Он извлекает из нее бутылку. И снова отказаться невозможно... Хотя я не очень люблю вино, и еще менее в нем понимаю, - с радостью принимаю этот дар и делаю несколько глотков из бутылки. Паром трогается, мой путь до монастыря святого Пантелеимона совсем невелик. Мы говорим о старцах. Павле рассказывает о некоторых из них. Об одном старце, живущем недалеко от пещеры преподобного Петра, и о его ученике. Павле спрашивал о чем-то старца и тот отвечал ему, а его послушник сидел рядом, и в глазах его светилась удивительная любовь к своему наставнику. Интересно, что старцу более восьмидесяти, а послушнику под семьдесят. Вместе они прожили жизнь, и не было у послушника желания сделать революцию или «выйти в люди». Что, увы, довольно часто бывает в нынешней России, с ее сильно умножившимся в последнее время монашеством, но пока очень скупом на подобных и послушников, и наставников. Да и сами мы, разве таких мы ищем старцев? Нам нужны более те, которые все предскажут и расскажут и дадут безошибочный совет, а поучиться любви много ли приходит странников в нынешние монашеские кельи?

Вот сейчас ноги мои коснутся камня арсаны, и дороги наши разойдутся: Павле нужно будет искать тропу через суетную площадь Европы, а мой путь к паникадилу и хоросу, которые через несколько часов будут раскачивать под сводами храма на панигире. Дарю Павлу привезенную из Москвы новую книгу архимандрита Херувима «Из удела Божией матери». Спрыгиваю на пристань и надеюсь еще на встречу. Но даст ли Бог?

Позже, познакомившись с сербским монахом на Каруле, я с удивлением услышал, что Павел его частый гость, и, более того, рассказал ему историю нашего знакомства. Так протянулась ниточка от Карули до моей московской квартиры, где нам с Павле предстояло провести немало времени в беседах и спорах об Афоне и о будущем нашей Церкви.

Можно сказать, что нас с Павле познакомила Сама Божия Матерь. И мне особенно радостно сознавать, что до сих пор служители Церкви одеваются не только в красивые золотые облачения, но и носят самую обыкновенную одежду, и выбирают себе место в притворе храма во время службы.

(из моей книги «Афонские встречи», готовится ее переиздание)