Путь к Богу

Владыка Корнилий пользуется всеобщим уважением и человек достойный. А эти все истории отчим-педофил получившей за растление падчерицы 3 года условно. Не знаю УК, но там явно больше. Странно это.

Главная причина - мир, который во зле лежит. Церковь земная открыла сегодня врата этому миру.
И вот тот, кто "как рыкающий" лев ищет кого поглотить, спокойно находит себе жертвы.
Люди либеральной направленности ищут психологических причин. Они явно не отрицают диавола и бесов, но не хотят видет за ними ту силу, которую знали отцы-подвижники. и которую можно победить только с благодатью...
Про коготок преподобный Серафим говорил, помните?

... Мы все говорим, конечно, о смирении, но люди в принципе не могут чувствовать себя плохими, да и не должны: они не должны к себе плохо относиться, не должны себя ненавидеть.

В этой ситуации человек либо убеждает себя, что все и так нормально, либо он сознательно от церковной жизни отрекается, приняв для себя решение, что все это не более чем сказки.

Можно провести такую аналогию: жена изменяет мужу, при этом она не считает секс просто спортом, а серьезно относится к отношениям. Как в такой ситуации ей жить дальше? Ее мучает чувство вины, укоряет совесть, и поскольку ей трудно жить с этим чувством, то для разрешения внутреннего конфликта возможно несколько вариантов. Первый вариант – прекратить грех. В этом случае все встает на свои места, она приходит в мир со своей совестью. Понятно, что последствия греха продолжаются, но глобальное противоречие разрешено. Если же у жены нет сил или желания оставить грех, то она все равно не может долго жить с острым чувством собственной вины. Тогда она или начинает обвинять своего супруга в том, что он плохой, не принес ей счастья, и поэтому она имеет право на измену. Или она может обожествлять свои чувства: наконец то я встретила настоящую любовь. Или она убеждает себя, что верность это ерунда, все так живут, и ничего плохого в этом нет.

То есть человек должен себя, так или иначе, оправдать.

Примерно тоже происходит, когда человек не видит плодов своих духовных усилий. Поскольку себя плохим я признать не могу, значит, я должен признать плохой Церковь. В этой ситуации и случается отход.

Ключевой вопрос состоит в том, почему человек не чувствует плодов? Причины для разных людей различны. Есть люди мистически одаренные, для которых чувство присутствия Бога, участия Бога в их жизни явно существует. Но бывают люди мистически не одаренные, и это не значит что они хуже или лучше. Надо сказать, что во все времена людей, имеющих живую личную веру, личное общение со Христом, веру как опытное знание, а не догадку, всегда было меньшинство, начиная со времен апостольской общины...

Протоиерей Максим Первозванский
Клирик храма Сорока мучеников Севастийских у Новоспасского моста, главный редактор журнала "Наследник", духовник молодёжной организации "Молодая Русь", отец 9 детей.
Полный текст статьи читайте на сайте Православие и мир

Страничка для друзей - Танюшка Апр. 14, 2010 07:27 pm

Танюшка

Это сокращенный вариант повести «Легкомысленная и несерьезная», которая до времени находится в моем журнале под замком. Поскольку клан педофила, начал добиваться опекунства над детьми Татьяны, решив, по-видимому, убить четырех зайцев одновременно:
1) избавиться от необходимости платить алименты за своего братца;
2) получать ежемесячное пособие по 3000 ЕЕК на ребенка;
3) оправдаться (они не только не лишают крова сирот, но даже чисто по-христиански берут их к себе) в глазах общественности, среди которой стали ползти слухи об их гнусных намерениях (лишить крова детей Татьяны, продав квартиру, в которой они живут, чтобы покрыть расходы на спасение своего брата-педофила от заслуженного наказания);
4) под прекрасным, возвышенным предлогом освободив квартиру от детей, продать-таки ее, и за их счет вернуть с лихвой затраченное…

– я пока не вывожу из-под замка всю повесть, но даю только ее сокращенный вариант без имен. А дальше посмотрим по ходу развития событий.

Она умерла внезапно. Прямо на улице. Приступ астмы скрутил ее так стремительно, что она даже не успела зарядить ингалятор. Непонятно, когда ей вызвали-таки «скорую». Кто-то думал, может, что пьяная или передозировка, или… да какая разница, кто, что думал?.. Врачи приехали через 15 минут, откачали, но она снова потеряла сознание. Приехала другая машина со спецоборудованием, но… без толку. Она умерла.
Ночью она была у меня на Пасхальной службе, причащалась. Вечером пошла в Александро-Невский собор на службу. Пришла, как всегда, сияющая, бодрая, приветливая. Потом – домой, перекусила перепелиным яйцом, почувствовала аллергическую реакцию, озадаченно хмыкнула по этому поводу, отметив, что пухнет, пшикнула ингалятором и побежала в магазин, менять шнур от дигибокса.
Приступ настиг ее у самого магазина…

Глава 1

Я знаю, что говорят о кончине в Пасху. Тем более, что она как раз в ночь исповедовалась и причастилась. Знаю. А все равно больно невыносимо. Приступами. Впрочем, по истечении недели уже полегче и пореже.
Уже слышны разговоры: «чего это ее в магазин понесло, если она еще дома заметила, что задыхается? Как легкомысленно…»
Была ли она легкомысленной?
«Вы сами во всем виноваты. Вы легкомысленная и несерьезная. Вся ваша жизнь неправильная. Вам вообще нельзя было второй раз выходить замуж…», – высказал ей два года назад свое архипастырское мнение наш правящий архиерей.
Второй, первый… Первый тоже был не лучший вариант: взрослый тридцатисемилетний красавец-мужчина, уже к тому времени рукоположенный во диакона, стал ухаживать за двадцатиоднолетней девушкой. Его обещания жениться вызывали в ней сомнения: краем уха начинающая соборная (совершенно невоцерковленная) певчая слышала, что состоящим в сане жениться нельзя, но ухажер утверждал, что есть архиереи, которые это благословляют. Трудно было ему не поверить. Не только в силу почтенного возраста, но и потому, что он происходил из династии священников, его дед был известным старцем в миру, сам же наш герой иподиаконствовал у митрополита Алексия (впоследствии Патриарха Московского и всея Руси) и церковную жизнь знал хорошо. Решающим аргументом в пользу сближения с ним стали слова соборного звонаря: «Пропадет ведь…», – проявлял он трогательную заботу о спивающемся друге.
Эх! – сердце русской женщины, жертвенное до безобразия…
И вправду: «легкомысленная и несерьезная». Вместо того, чтобы ехать поступать, как собиралась, в регентский класс МДС (еще до окончания училища ее готовы были взять без экзаменов в Московскую консерваторию), она осталась спасать потрепанного жизнью спивающегося мужчину. Конечно, легкомысленная. Чем же еще объяснить, что красавица, умница, с хорошими перспективами в музыкальной карьере, перечеркивает все это, чтобы позволить себя использовать «старому козлу», как называл Танюшкиного непутевого избранника ее отчим? А залетев от него, зачем убегала аж к бабушке на Кубань от мамы, которая неоднократно ее гнала на аборт (еще бы, от алкоголика рожать! это ж что там слепится?!). Мама ведь добра желала! – легкомысленная… Причем родичи не успокоились и после смерти мамы. «Мамин завет надо исполнить», – заявила ей тетя. И Таня пошла. На этот раз дождалась. Но врач поговорила с ней и не стала ей делать укол… А девочка родилась, ко всеобщему удивлению, здоровенькая.
Ну, хорошо, – продолжит свои рассуждения носитель здравого смысла, – имела глупость связаться с не тем человеком, ну родила от него, но зачем за ним следовать-то в другой город (к тому времени его рукоположили в Саратовской епархии, зная о ее существовании, что как бы подтвердило правоту его слов)? Ведь понимала же, что счастлива не будет с ним. А вот, опять же, на этот раз надо было отчима спасать, а то от общения с импровизированным зятем у него начиналось прединсультное состояние. Она – отчима, а тот спасал свою родную дочь от тлетворного влияния падчерицы, потому и не стал ее удерживать, вызывать милицию, поднимать свои гебэшные связи и пр., чтобы выставить «как бы зятя» из квартиры и избавить Танюшку от него раз и навсегда.
И начались скитания из епархии в епархию Танюшки с ее мужем (он только через три года признал ребенка своим и женился), потому как настолько пьющего священника нигде долго не задерживали. Он служил, она управляла хором. Потом то же самое на новом месте.
Конечная остановка – Москва. Там их «подобрали, обогрели» пятидесятники. Ничего не требуя взамен, они давали им кров, пищу, и самое главное, искреннюю, бескорыстную любовь. Именно у них Танюшка, обученная еще в своем Челябинском соборе всей православной эквилибристике, но, даже будучи попадьей (!), нисколько не воцерковленная, впервые узнала, что такое жизнь по Евангелию. И «приняла крещение».
Вскоре ее муж умер от алкогольного отравления.
На его похоронах она впервые познакомилась со свекровью и братом – В. (он был старше Танюшки только на один год), с которым подружилась в процессе хождения за покупками и строгания салата для поминок, а спустя некоторое время, с одной дочкой на руках, а с другой (еще от первого мужа) под сердцем (она вскоре родилась в Челябинске), она уехала с ним в Челябинск, где они и зарегистрировали свой брак (предварительно получив одобрение соответствующего отдела Патриархии).
Потом был переезд в Таллинн, годы нелегального проживания, рождение еще троих детей, попытки установить контакты с местными пятидесятниками, попытки вернуться в Православие, и те, и другие – неудачные.

Глава 2

Когда архиерей перевел меня на Таллиннский приход во имя свт. Николая в Копли, я сразу же вспомнил о ней, так как она жила неподалеку от моего нового места служения. Дело в том, что за пару лет до этого, с архиерейского же благословения, я пригласил ее на свой прежний приход в столичный пригород в качестве регента. Она съездила, поняла, что не потянет такие расстояния с пятью детьми (младшему не было и двух лет), и на том мы расстались. Оказавшись в Копли, я предложил регентисе пригласить ее в качестве певчей. Та согласилась только почти год спустя (ее отличал панический ужас перед всеми потенциальными конкурентками).
Так Татьяна появилась у нас на приходе.
Конечно, кроме того, что я просто хотел улучшить качество клиросного чтения и пения, у меня был еще миссионерский интерес. По прежнему опыту я знал, что, если взять пятидесятника, отличающегося искренностью и стремлением к духовной глубине, и поместить в умеренно-концентрированную атмосферу православного богослужения, он проникается ею и обращается. Татьяна оказалась именно таким человеком. Кроме служб, мы встречались и беседовали о православной вере. Мне нравилось, как она слушала, как высказывала свои взгляды, как аргументировала, как пыталась понять и разобраться в тех вопросах, которые мы затрагивали.
На воскресные службы она приходила со всеми детьми, бывала с ними у меня дома, подружилась с моей матушкой. С ней и ее мужем В. мы подолгу беседовали. Они вместе у нас бывали дома, иногда с ночевкой (утром я отвозил его на работу).
Поначалу, казалось бы, «ничто не предвещало».
Она несколько раз исповедовалась, но пока без причастия. А потом было ее покаяние в хуле на благодать (повторное крещение у пятидесятников) и я, наконец, смог допустить ее к Чаше. Вот после этого, именно после возвращения в Православие, начались проблемы. Мужа стало напрягать, что она часто ходит в храм (на самом деле, службы на буднях у нас были не так уж часто), что вообще именно в этот храм водит детей… Ревность?.. Да, конечно, только для нее оснований стало не больше, чем раньше.
Давление было мощное. Татьяна молилась. Все более явно проступала специфика их отношений с В., которую иначе как утонченным садизмом с его стороны и не назовешь.
Впервые озадачили меня их семейные отношения, когда Татьяна (еще до своего возвращения в Православие) рассказала мне о скверной привычке мужа как бы невзначай прикасаться к старшей дочери. Татьяна старалась отслеживать «знаки внимания» и пресекать, но это не решало проблему. Я сказал в тот раз, что, конечно же, она правильно делает, что не приветствует фривольное обращение мужа с дочерью, но делать упор на свое вмешательство не стоит. Старшенькая – красавица. И в жизни немало встретится мужчин, желающих овладеть ею. Отношения с мужчинами отрабатываются на отцах. Поэтому она должна научиться говорить «нет» своему отчиму. Причем не просто отбрыкнуться, а именно сказать, что ей это не нравится и объяснить, почему. Она должна уметь просто, легко и изящно снимать с себя неугодные руки.
Когда Татьяна сказала это дочери, та округлила глаза: «Разве можно отцу возражать?» «Естественно, если он ведет себя, как гавнюк!», – вырвалось у матери.
Вскоре В. поставил Татьяне ультиматум: на клирос не ходить, а в храм не более 2-х раз в месяц. В противном случае – развод, отъем детей (отдадут ему, как имеющему возможность их материально обеспечить), а она будет депортирована из Эстонии, поскольку вид на жительство истекает. Не добившись желаемого, он попытался представить все, как очередную «пугалку», но последовавшие действия показали, что на самом деле это было продуманный план.
Следует отметить, что Татьяна попросила К. (младшего брата В.) о помощи. Тот приехал, пообщался с В., но нисколько не стал его вразумлять и при видимом нейтралитете косвенно поддержал курс на подавление жены. Свекра Татьяна не стала беспокоить из опасения, как бы у того не случился повторный инсульт… Ну, не легкомысленная? Какое, казалось бы, ей дело до чьих-то инсультов, когда на карту поставлена ее благополучие?.. А ей до всего и до всех было дело. Для нее не было «чужой боли», «чужих проблем».

Глава 3

Отношения с мужем все больше напрягались.
Меня терзали сомнения: может, я и в самом деле много на себя беру? В конце концов, это их семья. Может, Татьяне лучше потерпеть какое бы то ни было обращение, лишь бы семья не развалилась? Может, я вообще ничего не понимаю и лезу на рожон супротив Промысла Божия? Но как-то не мог я с этим смириться, потому что понимал: порочную модель семейных отношений сейчас воспринимают дети. Видя, как потребительски относится отец к матери, как он норовит увильнуть из дома, благотворительствуя друзьям и друзьям друзей, только бы не заниматься семьей, как он навязывает всем свою волю, психологически изощренно их терроризируя – воспринимая все это и многое другое они могли сформироваться такими же как он. Какое бы они ни питали отвращение к его методам воспитания, но модель-то усваивается… Они ж понесут это дальше.
За время общения с детьми Татьяны, я проникся к ним как к родным и тревожно замечал в них некоторые явно отцовские черточки, обещавшие вырасти в устойчивые изъяны. Поэтому я и посоветовал Татьяне требовать к себе от мужа уважения, иначе дети усвоят скотскую модель их семейных отношений и тогда девочки будут западать на парней, вытирающих об них ноги, а мальчики вырастут этими парнями.
И вот я в тревоге думал: имею ли я право навязывать свою модель? Да, все это скверно, но это их семья! А что значит «их»?! Что за первобытное деление, что за стадность? Не единая ли мы семья во Христе? Не являются ли эти дети моими чадами по духу? – Являются. Не выше ли духовное родство плотского? Так почему я должен отстраниться?.. И все же это их семья.
В итоге я посоветовал Татьяне сходить к психологу (на тот момент моей прихожанке). Мы пошли вместе, потому что мне тоже нужно было определиться в этом вопросе. Потом сходили к тому же психологу уже втроем с В., а затем в третий раз опять вдвоем с Татьяной, когда он уехал развеяться к сестре под Печоры.
В тот раз Татьяна рассказала психологу о некоторых эпизодах, которые до того знал только я.
1. Как-то раз она вошла в комнату, когда В. поправлял одеяло 11-летней падчерицы, касаясь ее ног. При этом у него была эрекция. Сопоставив одно с другим, Татьяна пришла в ужас и, возможно, предприняла бы решительные действия, но… крестная одной из дочерей ее убедила, что этого не может быть: он такой верующий, да из такой семьи! Танюшка доверилась куме, но с тех пор внимательно отслеживала, чтобы В. не позволял себе никаких вольностей.
2. Спустя год, Татьяна вынуждена была поехать в Челябинск: отчиму стало плохо со здоровьем, да и квартиру там надо было приватизировать. Опять странный случай: то ли Татьяна позвонила домой в Таллинн, то ли дочка ей оттуда в Челябинск позвонила, но в трубке слышались рыдания. Ничего конкретного ребенок не говорил. Трубку у Татьяны из рук взяла ее сестра. Какое-то время послушав рыдания племянницы, сказала: «Не плачь, я тебя удочерю». В течение трех суток после этого и домашний, и мобильные были отключены. Когда, наконец, измученная подозрениями мать, дозвонилась-таки на мобильный мужа и спросила, что происходит, он отмахнулся: «Нечего говорить ребенку глупости». Приехав через неделю домой в Таллинн, Татьяна спросила дочку, что произошло. Та ответила, что не помнит. Поскольку последнее время ребенок часто плакал (мать объясняла себе это переутомлением в школе), Татьяна ничего не заподозрила. Да и мужу она как-то верила… Хотелось верить? Да просто язык не поворачивался спросить у дочери конкретно, было ли то-то, потому что стыдно было даже допустить мысль, что самый близкий человек…
И вот тогда психолог ей задала вопрос: а спросила ли она дочку прямо, не приставал ли к ней отчим? Татьяна ответила, что нет. «А вы спросите».
Татьяна, придя домой, спросила. Та ответила односложно и утвердительно. Без уточнений. На вопрос, что произошло, пока мама была в Челябинске, она ответила, что Валера к ней приставал и она вылила себе на голову тарелку спагетти, чтобы он отстал. Татьяна пыталась что-то уточнить. Девушка сидела с мокрыми глазами, скупо отвечала. До каких пределов простерлись «приставания» ясно не было.
Весь следующий день дочка проспала. Вечером вернулся папаша. «Где Н.?», – спросил он чуть ли не с порога. «Зачем она тебе?», – спросила Татьяна. «Хочу посмотреть ей в глаза». «Обойдешься. Отвали!», – непривычно «ласково» ответила она.
Поскольку тема назрела серьезная, решили на следующий день встретиться в «Стокманне» и там поговорить. Чтоб не при детях.
Встретились. Поговорили. Тезисы: дочь не хочет его видеть; ей нужно заканчивать девятый класс и сдавать экзамены; пусть Валера переедет пока к деду; никаких контактов с дочерью и домой не приходить, когда она там. Он принял ее требования.
Татьяна настроилась было на развод, но я посоветовал не торопиться и дать человеку шанс: а вдруг он и в самом деле покаялся, как говорил? Вдруг он и в самом деле изменился? С Божией помощью, ведь, все возможно. Ну, может быть, еще не полностью, однако, если он искренне пытается измениться и это будет видно из его действий, тогда человека надо поддержать, не лишать последнего шанса… Впрочем, поскольку вероятность развода все же была велика, и были все основания опасаться, что при разводе В. может попытаться отнять детей, я посоветовал ей заранее подготовить доказательства недопустимости этого. Поэтому, когда В. закрыл ей доступ к банковскому счету (тем самым лишив ее возможности осуществлять самые необходимые платежи, в т.ч. за квартиру) и вызвал пообщаться, я посоветовал ей выяснить до каких пределов распространились его приставания, и записывать их беседу на мобильник, причем из нее должно следовать, что он в курсе осуществляемой записи.
Встретились. Поговорили. Он ей далеко не все рассказал, но и это было ужасно. Татьяна колоссальным усилием воли держалась ровно. Однако, придя после этого на вечернюю службу, сначала просто не смогла стоять, присела на клиросе, а потом пошла отпаиваться чаем в трапезную и там разрыдалась. Когда я зашел к ней, она выдавила из себя: «Он… он ее… ковыря-а-ал!..».

Повесть "Танюшка" удалена из ЖЖ о.Игоря Прекупа

Страничка для друзей - Танюшка Апр. 20, 2010 07:17 pm Танюшка (Окончание)

Эпилог

Все произошло так внезапно Где-то в половине десятого вечера мне позвонила Н.: «Отец Игорь, мама умерла». Оказывается, она позвонила маме, а трубку взяла врач Маму поместили в морг центральной больницы. Когда я начал названивать Танюшке на мобильник, никто уже не отвечал. Я помчался в центр города. В здании морга, ни на дверные, ни на телефонные звонки никто не отзывался. Пометавшись изрядное время вокруг морга, надоев дежурным в больнице, я созвонился с юристом. Надо было выяснить, что произошло и соображать, что делать дальше. Где-то около полуночи я сидел у юриста дома, а она названивала по инстанциям. Ей, как адвокату семьи покойной, полицейский рассказал, что произошло и, что они уже договорились с Н., куда и к кому она должна утром подойти, чтобы получить мамины вещи. Мы с юристом условились о времени встречи в полиции, после чего я уехал.
Детям Н. сказала, что мама в больнице, потому что упала и поранила ногу. Мы с ней решили, что скажем правду на следующий день, когда всё досконально выясним.
Я не мог, не хотел верить. Наутро мы втроем были в полиции, офицер отдал Н. вещи и мамину сумку с содержимым. В морге сказали прийти после обеда, потому что будут делать вскрытие, чтобы убедиться, что нет никакого криминала. А я все надеялся ведь бывали, редко, но бывали случаи, когда врачи ошибались, или когда Господь возвращал человека к жизни из отнюдь не клинической смерти. Ну почему это не может быть как раз тот самый случай?..
А потом было опознание. Я сопровождал Н. Тело Танюшки выкатили из холодильника и пригласили нас. Она лежала на каталке, завернутая в какой-то синтетический мешок. Волосы были влажные то ли после обработки, то ли из-за оттаивания. Бровь была рассечена (видимо, потеря сознания была внезапной). Лицо было мирным и, я бы сказал, собранным, торжественным. Я благословил ее и поцеловал в лоб. Мы с Н. еще чуток постояли и ушли оформлять документы. «Ее здесь нет», - сказала Н., имея в виду, что это было только ее тело.
Н. держалась достойно. Я постоянно раскисал. Приступы накатывали внезапно и отпускали далеко не сразу. Мы вместе путешествовали из инстанции в инстанцию, я все время старался дать почувствовать Н. свое уважение к ее мнению, предлагая разные варианты организации предстоящих событий и предоставляя ей решающее слово.
Встретились и с Марью К., выяснили, какие перспективы у Н. для опекунства. От нее отправились по этому же вопросу в местный соцотдел. Потом было получение свидетельства о смерти в ЗАГСе и, наконец, мы с Н. добрались до бывшего Александро-Невского кладбища, нынче Внутриградского (Sisselinna). Выяснили, что если у человека кто-то похоронен здесь, то могут выделить участок на месте заброшенной могилы. Поскольку прах первого мужа Татьяны был захоронен на этом кладбище, то и для нее можно было получить место.
Поскольку наступил уже конец рабочего дня, служительница кладбищенского бюро не стала ничего оформлять, поставив нас в известность о существовании, также, новых участков на двух других кладбищах.
Вечером мы с Н. встретились с К. по его предложению. Разговор шел спокойно. Я рассказал ему, как все произошло, что у Н. есть приоритет по опекунству, есть разные варианты, когда и на чем привезти Татьяну в храм, что наиболее вероятный день отпевания - четверг, так как я не смог никому передать другое отпевание, еще до Пасхи назначенное на среду Светлой седмицы. Планируется утреня, литургия, а потом отпевание.
К. еще раз уточнил, где это произошло, после чего сообщил мне новость.
- Теперь по поводу отпевания и похорон Есть такое предложение, и владыка это поддерживает, отпевать ее в соборе.
- Нет.
- Конечно же, последнее слово за Н., как родственники хотят.
- Знаете, я вспоминаю по этому поводу очень хорошие слова евангельские: горе вам фарисеи, что строите гробницы пророкам, которых избили отцы ваши. А тут даже и не отцы
- Не понял.
- В том, что Татьяна отправилась на тот свет достаточно рано, в этом - общий вклад Но, не будем сейчас разбирать и владыкин в том числе.
- Я думаю, что не влияет
- Нет, я просто к тому, что если он хочет вот таким вот образом что-то замазать, то ему это не удастся. Она - наша прихожанка и она бы, я уверен, она хотела бы, чтобы ее отпевали не в соборе, а в родном храме.
- Ну, я как бы передаю, а
- Это ее храм. Она этот храм любила
Он предложил свою помощь. Я попросил не обижаться и сказал, что положенные отчисления на детей - само собой, но помощи не надо, Татьяна бы ее не захотела от них принимать. Поскольку они раскрутили эту тему с квартирой, то на этом фоне какие-либо подарки
Затронули вопрос о возможности захоронения на Александро-Невском кладбище. К. дал понять, что он попытается, но в связи с этим может возникнуть напряжение.
Коснулись и вопроса о наследовании квартиры. Позиция К. была неизменна: квартира оформляется. Процесс приостановлен, но квартира будет принадлежать тем, кому она должна принадлежать. Но можно обсуждать вопрос дележа. Тогда я предложил компромиссный вариант: мы отказываемся от выплаты суммы алиментов на определенный срок, эквивалентный сумме стоимости квартиры, а она передается детям. К. согласился, что это вполне можно было бы обсудить.
Когда мы коснулись беды, произошедшей с Н., он как-то очень знакомо начал мычать и закатывать глаза:
- Я я не знаю обстоятельств
- Каких? Вы, что, не верите, что это было?..
- Давайте не будем меня убеждать.
И тут же, как если бы его слова не подразумевали, что Н. с покойной мамой - клеветницы, обратился с просьбой к ней, иметь доступ к своим племянникам. На что Н. четко ответила, что ни к чему это. Вот с ней они могут общаться, а с детьми ни к чему. До этого не общались и сейчас ни к чему.
Поскольку К. пытался навязать игру, я прямо сказал ему, что они, их семья, они угробили Татьяну: тут и заслуги о.Д, тут и В. постарался и особенно то, что их семья последние годы держала ее в напряжении - все это привело к ее преждевременной кончине. Материальная помощь материальной помощью, но ничего не должно быть такого, что позволяло бы делать вид, что ничего не произошло и, что они - это они, а то, что с Татьяной произошло, тут они ни при чем. Пока они не изменили линии поведения, пока дети висят на грани выселения, говорить о каком-то родственном общении
Прощаясь, и выразив надежду, что эта наша не последняя встреча, я сказал:
- Простите не в обиду, но я думаю, что на похоронах Татьяны не должны быть те люди усилиями которых она отправилась на тот свет; пусть даже в Пасху, пусть даже в объятия Отча.
- Ну-у-м-м Сейчас не отвечу
- Я мнение высказал, понимаете Тем более, что это может вызвать недовольство среди собравшихся.
После этого разговора мы с Н. решили, что выясним, какие варианты есть еще и не будем настаивать, чтобы маму хоронить на Александро-Невском. Даже точно не будем, если в семье (как мы поняли, в первую очередь со стороны ее свекра) есть «напряжение». «Оно нам надо, чтобы дед ходил и плевал на ее могилку?» - пожал я плечами. Н. согласилась. Когда наутро наш церковный староста выяснил, что на Пярнамяэ есть удобный участок, да еще когда мы с приходской казначейшей туда съездили, то всякие сомнения отпали. Я позвонил Н., она согласилась. Потом - в похоронное бюро, затем на кладбище.
Позвонил К. Он вновь настойчиво сообщил о желании семьи и желании Владыки, чтобы Татьяну отпевали в соборе.
- Во-первых, - изо всех сил стараясь говорить мирно, объяснил я, - уже по-любому поздно что-то менять, потому что уже все договорено со всеми организациями, когда и куда ее привезут, где захоронят, а во-вторых, я принципиально против того, чтобы над Татьяной разыгрывали фарс. Жить ей не давали и помереть спокойно не дают, все пытаются ее к чему-то принудить. При жизни архиерей не давал ей спокойно у меня окормляться на приходе, так и по смерти не пускает проститься. Да еще какое-то шоу пытаются тут разыграть: те, кто ее гнобил все эти годы, кто ей мотал нервы, распространял о ней всякую гадость, держал в постоянной тревоге за детей, в том числе из-за опасности лишиться крова, что в итоге привело к этому острому приступу (любой, кто мало-мальски в теме, скажет, что астма - это в первую очередь нервы) - эти люди, пользуясь тем, что она не может сопротивляться, будут ей иудины поцелуи раздавать?!.. Вот, мол, она такая, столько горя нашей семье причинила, но мы на нее зла не держим, христиане как-никак, прощаем Я не могу на это пойти. Ее отпевание состоится, Бог даст, в нашем храме в четверг после литургии. Никого из вашей семьи там не должно быть.
- А кого вы имеете в виду?
- Хорошо. Конкретно, по восходящей: К., В. - само собой, у него вообще запрет на приближение, В-ы, М., и, конечно, В.И. Жена ваша может прийти, она не виновата, что оказалась с вами в одной упряжке.
- Ну мне же на отпевание никто не может помешать прийти
- Могу. Я Вам уже объяснил, почему. Кроме того, если Вы появитесь, я не гарантирую, что кому-то из присутствующих не захочется дать вам в лоб. И я, честно скажу, препятствовать не буду!
Спустя пару минут я перезвонил ему:
- Поймите меня правильно: если бы Вы изменили свои планы на квартиру, решили бы ее оставить детям и пришли бы просить у Татьяны прощения, да я бы вам слова не сказал, только рад был бы, но поскольку ничего такого нет, все, что вы намереваетесь устроить - лицемерие, и я этого не могу позволить. Татьяна всей душой ненавидела лицемерие и позволять это устраивать на ее отпевании - кощунственно.
Вечером мне люди нанесли много новостей: оказывается, Владыка категорически заявил, что Татьяну отпевать только в соборе и, чтобы «никакого о. Игоря там близко бы не было». Среди людей обо мне распространяется худая молва: кто-то источает яд, кто-то ведется на него, при этом на приходе, где К. с семьей окормляется, люди обрабатываются в поддержку семьи педофила и усиленно проговаривается мысль: «Мы ничего не знаем, ничего не было». «Неужели отец Игорь такой плохой?» - спросила одна из тамошних прихожанок женщину, которая стала усиленно заботиться о Татьяниных детях. «Вот тебе его телефон, позвони ему и обо всем расспроси. Он тебе все подробно объяснит», - ответила та. Никто, однако, не позвонил.
В то же время, я знал, что многие певчие из этого прихода и из собора хотят прийти и петь на литургии и отпевании, а затем на погребении.
Вечером мы собрались с детьми и я им рассказал, что случилось с мамой. Старался изложить все «в пасхальном ключе». Кто как воспринял. С. знала, но все надеялась, что это ошибка. Перенесла молча. Д. тихонько заплакала и не успокаивалась долго. Младшие мальчики то грустили, то отвлекались, но снова вспоминали и могли всплакнуть, то снова о чем-то вспоминали о своем и смеялись
На следующий день приехала сестра Татьяны (полнейшая ей противоположность!), которая не только заявила, что всех берет под опеку, но всячески стала демонстрировать свое пренебрежительное отношение к мнениям и воле покойной. Мы с Н., приехав, поговорили с ней и попросили, а потом потребовали, чтобы она, поскольку неуважительно относится к желаниям покойной и представляет другую сторону (ибо Н. собирается подавать на опекунство над своими младшими братьями и сестрами), переселилась в гостиницу. Та заявила, было, что никуда не уйдет, но Н. взяла в руки мобильник, а я предупредил, что сейчас будет звонок в полицию, и юридически подкованная сестра эвакуировалась, не дожидаясь добрых молодцов.
В Светлый четверг в нашем храме была такая служба, какой не было, вероятно, за всю его историю. Танюшка лежала в том самом своем пасхальном платке. Конечно, так элегантно, как она это умела, в похоронном бюро не могли его уложить, ну и ладно. Пасхальное пение было таким, что впоследствии наша и.о. регента, отметив высокое качество пения и общего настроя, сказала, что Татьяна всегда хотела, чтобы в нашем храме было достойное пение, и добилась-таки этого. «Да, - говорю, - и, чтобы добиться этого, ей пришлось, буквально, костьми лечь».
Народу пришло много. Молитва была на одном дыхании: пасхальная утреня, литургия, отпевание пасхальным чином, прощание во время пасхальных стихир и - в дорогу к «последнему пристанищу».
Там, однако, произошло нечто неприятное.
Подъехав на кладбище, я увидел о.О. и некоторых его чад. Мы с батюшкой похристосовались, после чего - по машинам и к могилке. Когда я вышел, мне сказали: «К. и М. здесь». Я попросил нашего церковного старосту подойти к ним и попросить не приближаться к месту захоронения. Он подошел, сказал им, что их присутствие нежелательно. М., видимо, была не в курсе моей просьбы, она не поняла, о чем речь и вопросительно посмотрела на К., но тот отмахнулся и, когда лития уже приближалась к завершению, они оказались в первых рядах. Увидев их, я прервал службу и потребовал, чтобы люди, которые своими действиями способствовали преждевременной кончине Татьяны, удалились. М., когда я начал говорить, глядя на них, подумала, видимо, что я собираюсь их представить как добрых родственников и с улыбкой (она совсем была непохожа на ту, что беседовала с нами тогда на квартире у К.) сделала движение вперед, что меня возмутило еще больше. Пришлось громче и с пояснениями повторить требование удалиться, вкратце упомянув и о травле Татьяны, и о планах лишения ее детей квартиры, и о недопустимости кощунственно лицемерить, пользуясь тем, что покойная не может их обличить. Они не шевелились. Батюшка О. попытался вступиться за них по уже известному шаблону «мы ничего не знаем», и мне пришлось напомнить ему, что он знает все (и мы с Татьяной приходили, рассказывали ему все, и после я ему рассказывал о планах родни педофила по продаже квартиры для возмещения убытков). Я понимал, что подставляю себя, что в своей ярости я выгляжу крайне проигрышно в глазах собравшихся, которые желают видеть батюшек благостными и бесстрастными, но далеко не всегда в состоянии отличить добродетель от подделки.
И. (жена К.) возмущенно кричала, что это все неправда, что я ничего не знаю Глядя в ее, горящие негодованием глаза, я даже на пару секунд засомневался: может, я и в самом деле, что-то путаю, чего-то не знаю?.. Потом, как очнулся: совсем с ума сошел? Что, забыл, как все происходило поэтапно? Про то, как они обещали, а потом скорректировали обещание, потом решили вовсе продать, как Леру подсылали и она уговаривала Татьяну собираться в Челябинск? Могу себе представить, как подпадают ее обаянию те, кто хоть чуточку хуже знают ситуацию.
Сладкая парочка все стояла, как бы не понимая политкорректной речи.
- Пошли вон! - громко и разделяя слова потребовал я.
Батюшка опять попытался меня успокоить, стал даже оправдывать меня в глазах собравшихся, объясняя им, что я потерял дорогого мне человека и очень тяжело это переживаю. Конечно, отчасти он был прав, я и в самом деле был выбит из колеи этим событием, нервы были никуда, но повысил я голос не поэтому. Я вполне мог бы многое стерпеть, промолчать, не подать виду, но не считал нужным. Что это подстава было ясно, что это успешная провокация по моей дискредитации - тоже понятно, что я ведусь на все это - да, но самое главное, что я понимал: им нельзя позволить творить нравственное насилие над Татьяной - столь искренней и отвращающейся от всякого лицемерия, разыгрывая свой лукавый фарс! Не допустить!.. Иначе я - подлец.
- Пошли вон! - рявкнул я.
Они удалились. Дальше все пошло своим чередом, но с дополнительным осадком.
Подруги Татьяны старались окружить детей заботой, я пытался как-то координировать их усилия.
Люди приносили для детей кто деньги, кто продукты. Последнее я сразу почти отмел: емкостей не хватает, они не успевают съедать, пища пропадает. Лучше деньгами. После отпевания (деньги стали приносить уже с понедельника) я открыл счет в банке на свое имя, чтобы помещать денежные поступления туда. Вскоре стало ясно, что вероятность собрать на квартиру не так уж и мала.
Вскоре мы с Н. принесли в соцотдел необходимые документы и узнали, что и К. объявил о своем намерении быть опекуном Татьяниных детей, и сестра ее единоутробная подала заявление. А это уже судебное дело.
Из семейного прихода К. доходили слухи о всеобщем «одобрямсе» их самоотверженного решения, продолжающего линию той самой справедливо заклейменной нашим архиереем «сделки» (только ответственность за это возлагал почему-то на Танюшку): «дети должны остаться в семье». Но что самое неприятное, осудив «сделку», совершенную в 1995 г., и принесшую столь горький плод, он, если полученная мной информация верна, задействовал свой административный ресурс и благословил о.О., чтобы его приходской юрист взял бы на себя защиту стороны К., ибо «дети должны остаться в семье», в семье, которая извела их мать, в семье, которая не станет препятствовать их отцу опять общаться с ними Так оно ведь и понятно: ведь «ничего же не было, правда?»
Татьяна жизнь свою отдала, защищая детей от этой семьи. Неужели зря?..

Повесть "Танюшка" удалена из ЖЖ отца Игоря Прекупа

Страничка для друзей - Танюшка Апр. 18, 2010 10:07 pm Танюшка

Глава 16

Марью К. оказалась наглядным опровержением расхожего мнения о блондинках. Тридцатичетырехлетняя изящная женщина невысокого росточка, хорошо говорящая по-русски, внимательно выслушав Татьяну и меня, мгновенно развила бурную деятельность: стала звонить по инстанциям и договорилась о необходимых встречах. Через пару дней она буквально за руку повела Татьяну в миграционную службу и практически договорилась, что ее временный вид на жительство будет продлен.
Договорившись в миграционной службе о человечном подходе к проблеме Татьяны (аргументом служила справка от Яны, что муж не может дать подпись, потому что находится в тюрьме), Марью оставила ее писать объяснительное заявление на продление временного вида на жительство. На следующий день они с Татьяной вновь встретились, но уже в другом месте - в соцотделе районного самоуправления. Марью поставила на уши всех: в кабинете начальника собрались и уже знакомая Татьяне детский соцработник Марика, и тот самый юрист, о котором она говорила, что по-русски не разговаривает. Пришел по своей инициативе и я, зная, что Татьяна что-то может упустить, а где-то и какое-никакое знание государственного языка может понадобиться.
Вкратце была изложена история Татьяны, ее перспективы с жильем и видом на жительство. Юрист Антс М. (сухонький, сутулый пожилой человек с седой шевелюрой и прочими остатками былой роскоши в чертах лица) очень внимательно слушал-слушал и вдруг изменил своим принципам: покачав головой и поцокав языком, он достаточно четко проговорил по-русски: «Какой жулик!» После чего сам предложил Татьяне бесплатную юридическую помощь.
Антс М. принял Татьяну на следующей неделе. Он занялся составлением необходимых документов для обращения в суд на предоставление адвоката за счет государства. Татьяна пыталась что-то щебетать ему под руку, видимо, думая, что, если он замер над бумагами, значит, находится в ступоре и нуждается в информационной подпитке. Но Антс продолжал молча восседать над столом как гриф, лишь иногда моргая глазами и периодически бесшумно попивая кофе, потом, все-таки не выдержав напора Татьяниного интеллекта, не отрывая взгляда от бумаг, тихо и как-то по-доброму произнес: «Помолчи, деточка, я все знаю; я думаю».
Еще через неделю документы были готовы и Татьяна отнесла их в суд. Тем временем, нам пришлось поменять представителя для Н. Прежний, который взялся бесплатно представлять ее в суде, С.Р., был, несомненно, достойным человеком и прекрасным следователем-криминалистом в прошлом, но меня как-то уж очень настораживала его шапкозакидательская позиция: защищать станет, дескать, государственный адвокат, который просто газету читать будет и со всем соглашаться, и т.д. А вот ведь нашли родственники не кого-нибудь, а Я. После этого С.Р. своего оптимизма не пригасил и собирался встретиться с Я., чтобы обсудить дело, но опять же как-то не клеилось у него: то Я. ссылается на нехватку времени для встречи, то сам С.Р. уезжает в отпуск, то еще что-то Кроме того, я переживал по поводу невладения С.Р. государственным языком.
Это далеко не уникальный случай. Многие бывшие следователи, не владевшие эстонским языком, после распада СССР «преквалифицировались в управдомы» т.е. в защитников по уголовным делам (раньше они сшивали дела, а теперь, стало быть, со знанием дела их разваливали). Дело в том, что в уголовном судопроизводстве Эстонской Республики дело слушается на языке подсудимого и его защитник может вполне обходиться «великим и могучим». Другое дело - гражданское судопроизводство: там процесс идет на государственном языке и если стороны могут еще говорить по-русски, пользуясь услугами переводчика, то адвокат должен владеть эстонским. У меня были опасения, что Я. может в суде отказаться от права подсудимого на ведение заседания на его языке, и С.Р. окажется в крайне неудобном положении, будучи не в состоянии оперативно и адекватно реагировать, а то и вовсе не сможет представлять Н. (впоследствии я узнал, что Я. потому сам непосредственно и не вел никогда гражданских дел, что не владел эстонским). Да и тот факт, что за все это время С.Р. не встретился с Н., чтобы подготовить ее к даче показаний (речь не о том, чтобы научить ее лгать, а как не дать себя размазать, запутать, не позволить Я. переврать свои слова), тоже как-то не вдохновлял на дальнейшее сотрудничество. Ведь именно для этого в первую очередь нужен был представитель, потому что защитником Н. в суде выступало государство в лице прокурора, но прокурор не станет работать с ней, объясняя, как миновать сети адвоката («купленной совести», как выразился один из героев Достоевского), который, доказывая невиновность своего клиента, не остановится ни перед чем.
Случайно встретившись на улице с одним прихожанином, который был таким же «из бывших», я рассказал ему вкратце историю и описал проблемы с защитником. Тот глубоко проникся и посоветовал обратиться к С.Г. - такому же бывшему следователю, у которого с языком и связями все было в порядке. Вскоре мы с ним познакомились. Он владел баром под виадуком и занимался преимущественно делами по тяжелым авариям. С.Г. несколько удивился, что их общий знакомый посоветовал именно к нему обратиться, и сказал, что его друг слишком уж восторженно к нему относится. Но представлять Н. согласился.
Вскоре я позвонил С.Р. и сообщил, что мы решили обратиться к другому юристу. Разговор прошел в деловых тонах, С.Р. не демонстрировал никаких обид. Он уже был в курсе об этом намерении от того человека, через которого я на него вышел.

Глава 17

Марью К., тем временем, проявляла завидную активность. Она сама предложила психолога для Н. «за счет заведения», чтобы та прошла курс реабилитации и заодно подготовилась к предстоящему суду. Однако психолог, пообщавшись с Н., сочла ее вполне адекватной и не нуждающейся в профессиональной помощи. Благодаря той же Марью остальные дети тоже побывали у психолога, которая, пообщавшись с ними, сказала Татьяне, что готова, в случае необходимости, дать справку в суд, что дети хотят остаться с мамой. Дел у Марью прибавилось, когда, спустя месяц (довольно быстро), из Департамента гражданства и миграции Татьяне пришел отказ в продлении временного вида на жительство
При всех справках, вид на жительство на основании подселения к мужу не мог быть продлен без его подписи. Татьяна уже порывалась встретиться с Я., но я не разрешил, понимая, что тот, всяко, не упустит шанса надавить на нее и профессионально промыть мозги. Марью вновь стала сражаться за Татьяну со чадами. Она попросила помочь свою сотрудницу, которая когда-то работала в миграционной службе и прекрасно знала все юридические пути-лазейки, и они вместе составили новое заявление от имени Татьяны. Заявление на этот раз было подано на имя директора Департамента гражданства и миграции. Опять через месяц пришел отказ с предписанием подать в срок автобиографию (которая на самом деле уже была подана в пакете документов), перенеся срок рассмотрения заявления на март месяц следующего года. При этом, срок вида на жительство не продлевался по март, и Татьяна попадала на определенный период в какое-то двусмысленное положение: хотя вопрос ее статуса и рассматривается, но как только истекает срок вида на жительство, она, не имея законных оснований для пребывания в Эстонии, автоматически станет нелегалом, или должна будет выехать в Россию, дожидаясь там решения вопроса. Высказывалось мнение, что не все так уж плохо, и в этот промежуточный период она может оставаться в Эстонии, не опасаясь преследования как нелегал, но только всякая социальная защита прекратится.
Сотрудница Марью сказала, что они просто футболят и им все равно, к чему прицепиться. Совсем не по-чиновничьи сотрудницы Ohvriabi вновь погрузились в тему и, опираясь как на местную, так и на евросоюзную законодательную базу, составили новое письмо тому же директору того же Департамента.
Пока Марью, Антс, Сирье, Аво предпринимали, что могли для того, чтобы Татьяна смогла остаться в Эстонии, вполне себе русские родственники В. предпринимали все возможное в противоположном направлении. Летом приехала старшая сестра В. - М. со своей дочерью Л. (которая на тот момент работала в Москве помощницей какого-то окружного прокурора). М., когда-то писанная красавица, с которой время обошлось довольно-таки жестоко, была на четыре года моложе о.Д., и старше Валеры на одиннадцать лет. М., поскольку была в плохих отношениях с отцом, остановилась у К., а Л. жила у деда.
Л. пришла в гости к Татьяне, пообщалась с детьми, но на прогулку с ней Татьяна их не отпустила, объяснив, что в виду не ею устроенного разделения сторон, она согласна только вместе и на следующий день. Вскоре подошел я и предложил Л. пообщаться у меня в машине. Разговаривать с ней было легко. Она много не могла понять, недоумевая, например, как это Татьяна могла все годы не замечать «этого», или, почему сначала к семье не обратилась, а также повторяя и другие явно мусолившиеся в семейном кругу речи. Но что бы она ни говорила, а слушала она профессионально, вникая в содержание того, что я ей излагал. А рассказал я ей много, в том числе и про свой печальный маардуский опыт обезумевшей матери и женщины, обваренной маньяком-мужем. Она явно поверила в правдивость рассказа о В. педагогофилических экспериментах, но, тем не менее, из ее слов следовало, что семья четко определилась в жилищной политике: Татьяна с детьми должна освободить жилплощадь и возвращаться в Челябинск, тем более, вид на жительство истекает (явно семья возлагала большие надежды на это).
Л. отнюдь ничего не требовала. Просто излагала общую позицию. Как я понял, она не была солидарной ни с дедом, ни с матерью, и, особенно после того, что услышала от меня, как будто бы старалась не пачкаться в этой истории. На следующий день она уехала в Москву.
С М. мы с Татьяной встретились на квартире у К. в отсутствие хозяев. Хотя М. сама позвонила Татьяне и предложила встретиться, но разговаривала только со мной, как будто не замечая ее. С первых же слов, пряча в рукаве диктофон, она спросила о мировом соглашении, которое, как слышала, предлагалось изначально. В ее понимании это соглашение должно было заключаться в том, что Татьяна забирала заявление, а они ей оставляли квартиру. Но я ее тут же разочаровал, сказав, что подобного соглашения мы не предлагаем. Квартира не является предметом торга в обмен на свободу В. О квартире речь может идти только в том отношении, что, после случившегося, семье П. следовало бы помогать Татьяне с детьми и в том числе обеспечить им стабильность, оформив на нее квартиру. Что касается самого компромиссного предложения, то оно предполагало признание В., который отрицанием своей вины выставляет пострадавших в виде аморальных дряней. Результатом признания будет упрощенное (ускоренное) судопроизводство, суд дает ему минимальный срок; по положению об ускоренном судопроизводстве ему тут же назначают срок вдвое меньше, он отсиживает год, затем подается соответствующее прошение о пересмотре и заключение сменяется условным сроком. Все это я ей изложил по порядку, предложив встретиться с С.Р. (на тот момент он все еще представлял Н.). «Вы поймите, Я. не заинтересован в упрощенном судопроизводстве, его интерес - как можно прочней запитаться на вас и качать, качать деньги. Качать пока В. дожидается суда, качать во время суда, после суда Встретьтесь с С.Р., выслушайте его и тогда у вас будет, над чем поразмыслить, чтобы соблюсти интересы В., а не его адвоката».
Общаться с М. было тяжело. Особенно потому, что уж слишком хорошо были знакомы эти трагичные закатывания глаз с воздеванием рук (такое впечатление было, что глазные яблоки завернутся вовнутрь и там застрянут), а уж сбивчивая, путанная речь, странная для женщины с прекрасным образованием, вовсе повергала в недоумение. Какая-то болтовня о святых вещах, о милосердии, о том, что надо прощать и вообще нужно было судить его церковным судом (ну да, конечно, зная архиерея, они могли прогнозировать результат с вероятностью 100%). «Если человек опасен, - отвечал я ей, - обществу приходится его изолировать, даже не ради возмездия, а как раз из милосердия к потенциальным жертвам. Конечно, необходимо милосердие к падшим. Вот мы и ходим по тюрьмам, чтобы не оставить их без утешения и способствовать их покаянию, исправлению. Ну а церковный суд не для таких случаев и он отнюдь не заменяет суда светского».
М. заговорила о своем видении решения проблемы: в качестве помощи она забирает к себе в Москву младших сыновей Валеры, как самых болящих, и тем самым избавляет Татьяну от непосильного бремени. «А вы Татьяну спросили? - удивился я. - Она вообще-то здесь, в комнате». Но с Татьяной она в тот день явно не была настроена общаться. М. вскоре уехала домой.
По прошествии некоторого времени, позвонила В. (другая сестра Валеры, живущая в Печерском крае) и поначалу ангельским голоском стала выяснять, как Татьяна живет, как у них дела. «А что тебе известно?», - спросила Татьяна. В. знала, что Валера сидит, и спросила, Татьяна ли написала заявление? После утвердительного ответа, ее понесло: «При чем здесь моя Н-а?!!», - с трудом сдерживая раздражение, спросила она (вероятно, то ли дед, то ли полиция интересовались у нее, не было ли у Валеры с ее дочерью чего). Когда Татьяна попыталась ей объяснить ситуацию, та взорвалась: «Ты сама контуженная!!! И дочь у тебя больная!» Татьяна сказала, что в таком тоне она разговаривать не будет, попрощалась и положила трубку.
Через неделю вернулась М. (вероятно, с очередной суммой денег для адвоката) и с К. пожаловала к Татьяне в гости. Разговор она вела в том же духе, что при первой встрече. Самым перлейшим перлом была фраза: «Татьяна, ведь никто уже будет любить твоих детей так, как Валерочка!». От этой наглости Татьяна даже не нашлась сказать, что именно об этом-то она и заботится, чтобы ее детей никто и никогда не «любил так, как Валерочка». Вся риторика М. (К. молчал) сводилась к тому, что «ничего ведь не было». Татьяна обратилась тогда к К., напомнив ему, как она со мной приходила к нему, неужели и он тоже не верит? К. что-то промямлил вроде: «Это ж было тогда-а , а теперь все изменилось». М. продолжала программировать Татьяну на сомнение в своей адекватности, требуя забрать заявление. Когда она перешла все пределы цинизма, сказав: «Как же Н. будет жить с этой ложью?», Татьяна встала: «Извините, разговор окончен».
«Ну, что ж, Татьяна, - сказала ей М., выходя из квартиры, - теперь, как ты понимаешь, о квартире не может быть и речи».

Глава 18

Пока шла борьба за то, чтобы предотвратить депортацию Татьяны из благословенной Эстонии, продолжала развиваться ситуация по уголовному делу, которое, наконец-то, было передано в прокуратуру.
Вскоре Татьяна вместе с Н. и С.Г. явилась на прием к старшему окружному прокурору Леа П., той самой «обладательнице мягкого голоса и внимательных ушей», на которую наткнулась Татьяна, позвонив по одному из телефонов, предложенных мною и от которой получила телефон Яны. На вид ей можно было дать лет 40. Внешность соответствовала голосу: деловая, но без лишней сухости, обаятельная и привлекательная, не «самая», но все же.
Прокурор отказалась принять меня с решительностью и последовательностью достойными лучшего применения (в период следствия она один раз уже пренебрегла предложением Яны встретиться со мной). Сначала она минут 20 наедине беседовала с Н. Чтобы та раскрепостилась, она ей сунула в руки мягкую игрушку - котенка. И они стали играть: Леа задавала вопросы, а котенок отвечал (Н. потом возмущалась: «За дебилку меня, что ли, держит? - сунула какого-то кота »). Потом вызвала Татьяну (Н. в это время сидела в коридоре и весело болтала со С.Г.). Леа внимательно разглядывала Татьяну и задавала вопросы об ее семейной жизни, о детях, как она это заметила и т.д. Татьяна ей подробно все рассказала. «Почему вы так долго не шли подавать заявление?», - спросила она Татьяну. Увидев ее вытаращенные глаза, прокурор объяснила, что это она - Леа - сняла трубку, когда Татьяна нечаянно позвонила в прокуратуру. Их разговор записывался. «К тому времени, когда вы пришли подавать заявление, мы о вас уже все знали: где живете, как выглядите, где работает ваш муж, где учатся дети. Мы уже сами хотели брать Н., но вы нас опередили. Только на суде об этом говорить не надо». Потом она сказала: «Вы красивая женщина. Вам кто-нибудь об этом говорил?» - «Не-ет », - ответила слегка обалдевшая Татьяна. Потом Леа ее совершенно повергла в ступор: «А вы - психически нормальная!..», - с нескрываемым удовлетворением отметила она. Увидев недоумение в глазах Татьяны, Леа объяснила, что родственники В. рассказывали о ней, как о психически неадекватной, что у нее с мной «связь» (потому Татьяна, дескать, всё и затеяла), и, что с Н. у В. ничего не было. Далее она сказала, что Н. отвечает на вопросы односложно и что для суда это все не подойдет: ей нужен психолог, который бы с ней поработал, потому что там ей придется все подробно рассказывать. После этого она пригласила С.Г. одного и о чем-то с ним недолго беседовала. Затем они зашли к ней все вместе.
Прокурор показала папки уголовного дела, сказав, что копию она передает для ознакомления Я. Татьяна со С.Г. тоже могут приходить и знакомиться с делом. На руки они его получат после решения суда. Затем она объяснила, что во время суда Н. будет сидеть в отдельной комнате и никого видеть не будет (там будет монитор и веб-камера, но она может отвернуться в сторону), с ней может находиться психолог, который «будет ее держать за ручку». Леа волновалась и не скрывала этого. Очень много зависит, считала она, от того, кто будет судьей. Лучше, чтобы женщина, потому что мужчины зачастую руководствуются мужской солидарностью. Потом она сказала, что, конечно, можно было бы пойти на упрощенное судопроизводство (при котором Н. вообще может не присутствовать; в зале с судьей встречаются только прокурор, адвокат и подсудимый), но у Я. есть одна характерная, скажем так, стилистическая особенность: вначале он соглашается, истцы расслабляются, а он в последний момент, буквально накануне назначенного суда, отказывается от этой формы, требуя обычного разбирательства, тем самым застигая своих противников врасплох, неготовых к выступлениям, и, в результате, на судебном заседании успешно запутывает свидетелей и пострадавших. Это человек, который всегда идет до конца, вырывая у противной стороны внутренности, даже если в этом нет необходимости. Он либо выигрывает, либо идет на соглашение. За всю его практику только один подзащитный у него сел за решетку. «Это - человек мафии», - заключила Леа. И добавила: «Поэтому от него можно ждать всего». Чувствовалось, что она его побаивается. И не только как соперника.
Спустя короткое время, Леа позвонила Татьяне и сказала, что Н. должна встретиться с Я. Татьяна была в смятении. Сообщила мне. Я тоже заерзал: Я. - грамотный манипулятор. Общение с ним неминуемо отразится на психическом состоянии девушки. О чем Леа думает? Поджала хвост перед «человеком мафии»? Надо послать и подальше. С другой стороны, тут как бы не попасться в ловушку: один неверный шаг и это даст повод истолковывать ситуацию в пользу версии родственников, что все подстроено, девчонку обработали и никого к ней не подпускают, чтобы она не вышла из-под контроля. Отказ прокурору должен быть аргументирован так, чтобы не дать повода провокаторам. По моему совету, Татьяна созвонилась со С.Г. Он категорично заявил: «Н. мы ему не отдадим!» После чего он позвонил Леа, пообщался с ней, потом перезвонил Татьяне и сказал: «Встречи не будет».
Вскоре Татьяна пошла в прокуратуру знакомиться с делом. Перед тем, как начать просматривать материалы следствия, она спросила Леа, какая была необходимость требовать встречи Н. с Я. (именно «требовать»: тон ее в телефонном разговоре был безапелляционным)? Леа, после разговора со С.Г., как-то поразительно легко (на фоне прежней категоричности) согласившаяся с отсутствием такой необходимости, оправдывалась требованием чистоты следствия, чтобы у противной стороны не было оснований утверждать, что все подстроено и т.п.
Вскоре, с небольшим опозданием, подошел и сам С.Г. Они с Татьяной спустились в канцелярию, где он читал и переводил Татьяне один документ за другим (за исключением нескольких протоколов допросов Валеры, все документы были на эстонском, даже показания Н. были только в переводе). Ее начало трясти уже при ознакомлении с показаниями Н.

Дочка ей практически ничего не рассказывала, только утвердительно кивала или говорила: «Да». После допроса у Яны, если мама пыталась о чем-то расспросить, бросала: «Спроси у Яны!» Собственно, у Яны Татьяна и узнала многие подробности, но при непосредственном ознакомлении с показаниями Тут надо обратить внимание, что в квартире не случайно проводился повторный обыск, а Н. Яна вызывала на повторный допрос: Леа во время первой встречи рассказала, что, общаясь с Яной во время следствия, она обратила внимание на несостыковку показаний Н. с шаблоном поведения педофилов, для которых свойственно практически сразу переходить к одной из суррогатных форм сексуального контакта. А В. до этого дошел далеко не сразу.
Несовпадение с шаблоном легко объясняется: у религиозного маньяка есть характерные для менталитета его религиозной среды препоны, преодолевая которые в своем сознании, он может несколько отклоняться с общепринятого «графика среднестатистического извращенца». Потому я и предлагал Яне, а затем и Леа, встретиться и пообщаться на тему психологии религиозного преступника, чтобы они адекватно общались со своими «клиентами».
Татьяна попыталась прекратить чтение. Ее натурально мутило и знобило. Неумолимый С.Г. настаивал: «Это нужно». Во второй раз, когда ей стало невмоготу, он сама его остановила, у нее потекли слезы: «Я щас, я щас, я щас!..» Она покрутилась на стуле-вертушке (ну музыкант, ну что взять с нее?), затем сжалась в комок, собралась и, если до того все время комментировала: «У, гад!!! Скотина! Убью!», то теперь продолжала сидеть неподвижно и молча слушала. Наверное, ее бы скоро прорвало, но, Господь милостив, через полтора часа С.Г. позвонила жена и сказала, что ждет его (он заранее предупредил Татьяну, что у него не много времени: надо с женой идти к сыну в больницу). Чтение оставшейся половины дела перенесли на другой раз.

Повесть "Танюшка" удалена из ЖЖ отца Игоря Прекупа

Страничка для друзей - Танюшка (пояснение ко второй части и вообще) Апр. 16, 2010 01:44 am

Танюшка (пояснение ко второй части и вообще)

Чтобы не давать повода к пустым разговорам и домыслам, сообщаю, забегая вперед:

1. В. провел под стражей в ожидании суда чуть более семи месяцев.
2. Был осужден в конце 2008 г. условно на три года.
3. По его выходе из заключения, "группа поддержки педофила" (далее ГПП) представила дело так, словно его оправдали, потому и выпустили, а Татьяна - клеветница.
4. Бракоразводный процесс долго готовился, состоялось два заседания. В итоге, осенью 2009 г. суд принял решение о разводе, присуждении алиментов и лишении В. родительских прав в отношении всех детей (в Эстонии - беспрецедентный случай).
5. Родственники вскоре открыли папку наследования, чтобы унаследовать и продать квартиру, где жили Татьяна с детьми (и покрыть на вырученные деньги расходы, понесенные ГПП). Если бы старшие девочки не подали на восстановление отцовства и процесс из-за этого не притормозился бы, 31.12.09 В., его младший брат К. и старшие сестры должны были получить свидетельства о вступлении в наследство.
6. Постоянный стресс, продолжавшийся практически беспрерывно из-за давления со стороны родственников на протяжении всего времени, постоянно подогреваемая родственниками В., тревога за детей, которые могли оказаться без минимально приемлемого жилья - все это и многое другое, связанное, большей частью с активностью все той же, выражаясь политкорректно, ГПП, постепенно довело состояние Татьяны до предела, из-за которого она уже не вернулась.
7. На данном этапе ГПП пытается извлечь выгоду из смерти Татьяны (об этом в самом начале первой части), пытаясь свести на нет все, стоившие ей жизни, старания по отгораживанию своих детей от влияния как самого В., так и его родни.
8. Пока, на данном этапе, имена не называются. Во-первых, это ничего не дает для тех, кто лично не знает этих людей (а кто знает, тому имена не нужны), во-вторых, на данном этапе это может повредить делу (я консультировался).
9. Если будет общественный резонанс, ГПП может отказаться от своих намерений. Не откажутся, придется снимать замок с основной повести с именами и подробностями. Сокращенная версия - повод задуматься.
10. В подтверждение правдивости своих слов, если будет необходимость объявить имена, то я смогу предоставить для ознакомления копии соответствующих документов в электронном виде.
11. Идет сбор средств. Как я понимаю, на квартиру им собрать реально. Если удастся купить 3-х комнатную, они переселятся туда и дело с концом.
12. Сейчас самое главное - не допустить надругательства над памятью Татьяны и не позволить тем, кто ее, пусть не целенаправленно, но все же загнал в могилу, забрать ее детей.

Повесть "Танюшка" удалена из ЖЖ отца Игоря Прекупа

Страничка для друзей - Танюшка - Апр. 19, 2010 08:21 am Танюшка - (Продолжение)

Глава 19

Поскольку позиция родственников В. по квартире стала предельно ясной, надо было что-то предпринимать для предотвращения выселения и какой-то стабилизации на этой площади Татьяны с детьми. С большим трудом я сдерживал себя, чтобы не дать К. и иже с ним диск с записями бесед Татьяны с В., где он не только в преступлении сознается, но и о родне своей отзывается как о «погибших для Бога». Но поскольку я обещал Яне этого не делать, дабы не разглашать тайну следствия, то брал себя в руки и ждал суда.
Я посоветовал Татьяне пообщаться с о.О. – настоятелем прихода, в котором когда-то служил о.N., и где окормлялась теперь семья младшего брата – на тему поведения К. со сродники.
Встретились. Батюшка внимательно и грустно слушал Татьяну, вздыхая и пожимая плечами, в частности, когда, например, она коснулась вопроса, как же он мог такого адвоката как Я. порекомендовать, учитывая его репутацию. Объяснение было все то же, что и прежде: он с ним лично не знаком, просто вспомнил, что о нем хорошо отзывался один из его бывших прихожан. Тогда я стал просить его повлиять на К. и Со: «Отче, для них же главное – семейный бренд. Если Вы им популярно объясните, что они рискуют подорвать свою репутацию, что приход их „не поймет”, а интернет и СМИ опубликуют информацию, как семья педофила притесняет его жертв (я еще позабочусь, чтобы материал попал по месту работы К., а в интернете набрав его имя и фамилию люди будут натыкаться на информацию о нем, как притеснителе жертв его брата-педофила), они сделают все, лишь бы не потерять лицо (вернее, личину благочестия)».
С о.О., мирно слушающего, пыхтящего и мечущего искры, собрата, можно было писать икону во «фряжском» стиле: голова слегка наклонена вправо, лицо скорбно-задумчивое, красивые грустные глаза скошены на юго-восток… Не хватало только едва заметного нимба «а ля Леонардо».
Батюшка хранил мудрое молчание. По всему было видно, что он понимает: его не обманывают, но… есть интересы приходской общины и он должен оградить ее от потрясений. Стоит только тронуть, стоит занять в этой истории позицию по сторону тех, кто вне его прихода, и его самого «не поймут». Но и допускать со стороны своих прихожан (да еще и носителей бренда потомков о.N.) что либо постыдно-скандальное тоже не годится. Тут необходима тонкая дипломатическая линия поведения. По крайней мере, это я понял по выражению его лица. На чем, собственно, и пришлось расстаться.
А тут еще Леа начала снова поджимать хвост: она мало того, что отказалась выдвигать обвинение в изнасиловании несовершеннолетней, предложенное Яной, но собиралась все свести к обвинению в инцесте. Ей очень хотелось посадить Валеру, а поскольку все прочие статьи казались недоказуемыми, то она и не хотела их рассматривать. Ей, во-первых, нужно было дело, во-вторых, ей нужно было закрыть дело: и галочка по раскрываемости, и обвинительный приговор, и закрыто неприятное, тяжелое, грязное дело, как о нем отзывались практически все, кто должен был им заниматься.
Родственники торжествовали! Дед тут же позвонил архиерею и как о великой победе сообщил о сведении всех обвинений к инцесту, за который он максимум пять лет может получить, а не пятнадцать, как мог бы, согласно обвинениям Яны. О чем архиерей в тот же день сообщил по телефону Татьяне.
Я завелся не на шутку. Воодушевление в рядах противника не предвещало ничего хорошего по всем направлениям их активности. Татьяна по его совету связалась со С.Г., а тот с прокурором.
Тем временем стало известно, что судья назначен. Это была Айме И. Поскольку дело было давнее и никаких физических последствий судмедэкспертиза не установила, все строилось на показаниях Н. Теперь все зависело от судьи: допустит ли она записи бесед Татьяны с Валерием (прокурор допустила – это уже была победа) и поверит ли Н.? Конечно, допросы были очень тщательными, психологическая экспертиза тоже показала, что Н. абсолютно адекватна, но… человеческий фактор?
Суд все переносился на новые сроки. Очередной раз перенесли на май – июнь будущего года, но все усилия адвоката Я. добиться для В. изменения меры пресечения были тщетны: судья не соглашалась освободить его до суда из-под стражи. Другим признаком неблагоприятно складывающихся для обвиняемого обстоятельств было, что она ознакомилась с делом и… не отвергла записи. В итоге Я. предложил компромисс: договорное судопроизводство.
Договорное судопроизводство – разновидность упрощенного судопроизводства, которое делится на договорное и ускоренное. Последнее заключается в том, что стороны представлены у судьи только прокурором и адвокатом с его подзащитным, а приговор сразу урезается в половину (допустим, приговорили к 6 годам, сразу устанавливается срок – 3 года). Подсудимый слушает прения сторон и не знает заранее, сколько ему дадут, но знает точно, что из того, что дадут, отбывать придется половину срока, да и ту скостят за хорошее поведение, если таковое обнаружится. А вот договорное интересно тем, что уже до суда стороны подписывают договор о статьях, по которым обвиняется преступник, и о сроке, который он получит. Т.е. само заседание – формальность: подсудимый знает заранее, за что и сколько он получит, будет ли он отбывать срок или приведение наказания в исполнение будет отложено, т.е. он получит так называемый «условный срок».

С.Г. торжествовал победу, но я не разделял его оптимизма: «Если Я. сам предлагает договорное, значит, понимает, что его шансы крайне малы. Признание судьей записей ничего хорошего ему не предвещает. Если бы он рассчитывал на победу, он бы не стал предлагать компромисс. Раз так, мы можем и должны диктовать свои условия. Для него очень важна репутация непобедимого, и он будет ее спасать изо всех сил. Можно идти на договор, но с условием, что приговор, во-первых, обвинительный, во-вторых, В. признает все показания Н. соответствующими истине и только тогда он обвиняется лишь в инцесте, и, в-третьих, конечно же, запрет на приближение ко всем детям». С.Г. согласился, что само назначение судьей Айме И., известной своей, как он выразился, «сердобольностью», уже, видимо, насторожило Я.
Проинструктированные Татьяна, Н. и С.Г. пошли встречаться с прокурором. Вскоре они вернулись. С.Г. сиял: это победа! Оказалось, что Татьяна и Н. весь мой инструктаж проигнорировали. Н., когда прокурор спросила, устраивает ли ее предложенное противной стороной обвинение по трем статьям с условным трехлетним сроком (ни о каком признании вины Я. не хотел даже слышать), ответила что-то утвердительное. Когда я, услышав об этом, возмутился, она лишь пожала плечами: «А разве от меня что-то зависит? Они уже все заранее решили». – «Да не решили они, а предложили, ты могла это оспаривать». Я еще что-то говорил о важности не сдаваться, отстаивать свое достоинство, добиваться правды, приводил в пример свою родственницу, которая будучи в сибирской ссылке даже офицеру НКВД не позволила себя безнаказанно толкнуть, но пошла к его начальству и его в результате перевели-таки куда-то…
Татьяна вступилась за дочку, взяв на себя всю ответственность за принятие решения, и объяснила ему, почему согласилась на эти условия и подписала договор: когда шло обсуждение, Н. молчала, но было видно, что ей ужасно плохо, она старалась держаться, но у нее сильно дрожали руки. Татьяна не хотела даже думать, как ей тяжко будет, если придется давать показания в суде, пусть даже и в отдельной комнате, пусть даже отвернувшись от монитора и веб-камеры… А еще она просто не хотела сажать В. Ведь изначально не было этой цели: нужен был только обвинительный приговор, чтобы на его основании при разводе ему не отдали бы детей? – Приговор есть. Чего еще надо? Вот она и подписала документ. «Суд, – успокаивал его С.Г., – все откладывается, и В. нет никакого резона сидеть и сидеть в ожидании очереди, если есть возможность выйти на свободу, подписав договор, а нам нет необходимости идти в суд, который тоже неизвестно, как там повернется: вы не видели, что адвокаты устраивают таким девочкам!»
«Но хоть о запрете на приближение вы могли договориться?!» – Тут «победители» поняли, что и в самом деле дали маху. Рассчитывать на то, что Леа сама об этом позаботится, было чересчур наивно. С.Г. позвонил Леа и договорился о внесении в приговор запрета на приближение (я настаивал, чтобы в тексте предусматривался запрет на приближение к дому, а не квартире, потому что он всегда может сослаться, что шел в гости к бывшему соседу, например).
17 декабря 2008 г. в Харьюском окружном суде состоялось судебное заседание по делу №/…/, в итоге которого В. был осужден по следующим статьям Пенитенциарного Кодекса ЭР:
143(2)1) (принуждение несовершеннолетней к половому сношению),
1431(2)1) (принуждение несовершеннолетней к удовлетворению половой страсти),
179 (сексуальное развращение малолетнего).
Судья Айме И. определила ему наказание 3 года, 7 месяцев и 10 дней тюремного заключения. Поскольку 7 месяцев и 10 дней он уже отсидел в ожидании суда, его наказание сводится к 3 годам тюремного заключения. Однако приговор было решено не приводить в исполнение, если осужденный в течение трехлетнего испытательного срока не совершит нового преступления и будет в точности исполнять предписанные ему обязательства, одним из которых является запрет на приближение к жертве его преступления – Н.
Татьяна упаковала последние мешки и ящики с вещами и документами В., а я отвез это все К. домой. Подавая ему последний ящик, я кивнул в направлении находящейся в нем прозрачной папки с бумажными листами и CD: «Вот, ознакомьтесь как-нибудь». На диске были записи частичных признаний Валеры, а на нескольких страницах перечислялись имеющие отношение к делу фрагменты этих записей, с указанием, в каком файле и на какой минуте, что говорится. Смысл заключался в том, что, коль скоро родственники его освободили, пусть получат информацию к размышлению и знают, насколько все серьезно и с кем имеют дело, и зорко следят за ним, чтобы не натворил еще чего-нибудь.
Трудно сказать, как это понял К. (действительно ли он решил, что это Татьяна ему послала, или просто на нее легче было напасть?), но уже на следующее утро Леа (изрядно, видимо, накрученная Я.) позвонила Татьяне и сказала: «Госпожа Петрова! Заседание было закрытым, а потому все материалы являются тайной следствия. В случае повторения подобного Вы будете подвергнуты уголовному преследованию».
Татьяна была потрясена: мало того, что государство не защитило ее от давления сторонников извращенца, мало того, что тот, кто заслужил 15 лет, получил три года и те условно, выйдя на свободу хоть и не с чистой совестью, но с гордо поднятой головой, как если бы его оправдали (кто ж видел судебное решение?), мало того, что именно благодаря ее жалости, ее нежеланию, чтобы извращенец получал свое по тюремным законам, с ним был заключен этот договор, благодаря которому он вышел из тюрьмы – так ей же еще грозят уголовным преследованием?!..
После этого я позаботился о том, чтобы К. передали, что если есть претензии, пусть предъявляет мне лично, ибо записи и «путеводитель» по ним – это моя интеллектуальная собственность, и не наезжает на беззащитную женщину. Затем я закупил кучу дисков и размножил записи, распространив их (в том числе и за пределами Эстонии) таким образом, чтобы в случае если, не дай Бог, что случится, эта информация не была бы утеряна, но стала, при необходимости, достоянием общественности.
А еще я понял, что надо потихоньку готовить материал для распространения в СМИ и сети Интернет в случае, если квартирный вопрос, который так испортил москвичей, будет поставлен ребром. Пришлось мне вернуться в заброшенный, было, ЖЖ и начать потихоньку составлять повесть о Татьяне и ее жизненных перипетиях. Записи велись «подзамочно», т.е. читать их мог только ограниченный круг пользователей ЖЖ, которые были включены в число друзей. Согласно этике этого сообщества, содержание «подзамочных» записей не должно было распространяться за пределы этого круга. В случае обострения ситуации, я собирался найти способ довести до сведения К. о материале, с которого если только снять замок, да еще сопроводить темой с кратким изложением ситуации, да с просьбой к друзьям поднять в топ…

Повесть "Танюшка" удалена из ЖЖ отца Игоря Прекупа asha-sashin.livejournal.com

Страничка для друзей - Танюшка - Апр. 15, 2010 09:17 pm Танюшка - (Продолжение)

Глава 4

После службы, приехав с Татьяной к себе домой, я прослушал записи. «Откровения» маньяка были отвратительны и ужасны. По его словам, он всего лишь отреагировал на интерес девочки к сексуальной сфере: «ребенок хочет это знать», и, чтобы ее «кто-нибудь на улице не научил», он решил сам объяснить, как все устроено и происходит. Выражаясь его же словами, он «локализовал порочную ситуацию».И вообще он был очень заботлив и внимателен: чтобы не сделать ребенку больно, он трогал (как правило, пальцем) эрогенные зоны и половые органы только тогда, когда они были расслаблены. И, в конце-то концов, она сама к нему приставала! Он пытался избежать контактов, а она приставала!..
В. врал, перетасовывая вранье с правдивыми признаниями, осторожно выясняя, что Татьяне известно, и «откровенничая» с ней настолько, насколько, как ему казалось, она и так в курсе. В силу того, что он не умел держать в памяти весь селевой поток своего сознания, то местами проговаривался. Например, несчастная жертва насилия со стороны девятилетней соблазнительницы, он в какой-то момент вдруг забыл роль и проговорился, что на определенном этапе она начала оказывать сопротивление: вырывалась, когда он «пытался взять ее, чтобы предыдущие действия были оправданы», удерживал ее, но… «насилия не творил», не-ет!
По мере того, как девочка подрастала, ее сопротивление становилось все более осознанным и решительным. В тринадцать лет у нее, наконец, стало получаться оказывать эффективное сопротивление отчиму – высокому (188 см) и физически сильному мужчине. «Я тогда такие мышцы накачала! – рассказывала Н. – Физически я сильнее моих сверстниц».
Она и сейчас, когда ей уже 18 лет, при росте 169 см весит всего 47 кг. Тогда она была, соответственно, еще более хрупкой. Мышцы она накачала не в объеме, а в силе, и отнюдь не в тренажерном зале. Спасибо отчиму: благодаря систематическим домашним занятиям борьбой, Н. получала твердые пятерки по физкультуре.
Несчастный педагог и педофил в одном флаконе, ходил с расцарапанной мордой и следами от укусов неблагодарной и нерадивой ученицы («Что это у тебя?» – спрашивала жена. «А… так, на работе», – отвечал муж). Но это все было позже, а пока девочке было девять, десять, одиннадцать, двенадцать лет… он продолжал экспериментировать, не желая чувствовать, как хрупкое детское тельце в его лапах сопротивляется. Почему сопротивление тогда было нерешительным? Об этом чуть ниже.
Кто пожалеет несчастно отчима? На него свалилась такая ответственность: правильно воспитать в сексуальном отношении падчерицу, открыть ей «другую сторону жизни, чтобы она впоследствии учила других детей» (своих младших сестер и братьев): как В. объяснил Татьяне, в Н. (а через нее в перспективе и в остальных детях) он «формировал свое отношение к жизни» (его слова).
А как же наглядность? Педагогика без наглядности-то как без воды – «и ни туды, и ни сюды». Пришлось… ну, конечно же, именно, пришлось водить девочку по порносайтам, пришлось тратиться на диски того же содержания. Чтобы воспитать стойкое отвращение к извращениям (простите мой каламбур!), он тратил свое драгоценное время, скачивая из Интернета ролики о зоофилах и прочем.
В беседе с Татьяной он часто акцентировал ненасильственный характер своих действий, осторожность, чтобы не причинить боль, но это было вранье… Н. – девочка от природы чрезвычайно терпеливая и она не кричала, но плакала, и смазывала, по подсказке отчима, кремом натертые места. Валера вначале говорил только о пальце, но потом, во время другой встречи, когда Татьяна вела запись уже без его ведома, признался, что «кое-что кое-куда» вводил. Эти признания пересыпались гуманистическими декларациями о неглубокости и ненасилии, но в какой-то момент он задумчиво так высказался, что, «наверное, все же следовало довести до конца». Как и многие другие педофилы, он проникал неглубоко и дефлорации не произошло. Он это делал около раза в неделю, иногда больше, когда выпроваживал Татьяну или на рынок, или на занятия с детьми (хор и воскресная школа), или же ночью, пока она спала.
А что ж сама Н.? Почему она молчала? Причин тому несколько. Одна из них была уже упомянутая просьба отчима, «не говорить маме» (впоследствии, когда девочка подросла и одного послушания было мало, В. мотивировал непредсказуемостью маминой натуры: «неизвестно, что она с собою сделает»).
Другая причина – гены. Молчанье, замкнутость, закрытость определенных тем – это среди отцовских родственников было семейное.
Но более существенно то, что Татьяна воспитывала детей в уважении к отцу и преуспела в этом. Конечно же, она иногда могла устроить ему выволочку, но только не при детях. На авторитет отца она работала с завидной последовательностью. Дети помыслить не могли, что у родителей могут быть разногласия по каким бы то ни было вопросам. Так какой же смысл обращаться к маме, если они с папой всегда заодно?
Несчастная девочка, как-то услышала от учительницы, что скоро с ними произойдет много нового, поэтому, когда В. стал ее «просвещать», она решила, что это, видимо, и есть то «новое», что закономерно должно происходить с ней?.. «Пророчество» учительницы и посвящение в тайны интимных отношений поначалу образовывали в ее представлении некую устойчивую связь. Сказанное учительницей настраивало ее терпеть трудности, связанные с познанием «нового» и домашний секспросвет, таким образом, воспринимался в качестве компонента единого образовательного процесса. Вот уж и вправду «нам не дано предугадать, как наше слово отзовется».
Но самое ужасное было другое. Он не просто, выражаясь его же словами, «хватал за колготку», не просто стягивал с нее трусики и удовлетворял свою извращенную похоть. Чтобы принудить ее к безоговорочному послушанию, он использовал мощнейший для религиозного ребенка рычаг: Божию заповедь. Извращенно интерпретировав заповедь о почитании родителей, как якобы предписывающей абсолютное повиновение, он, как паук, опутал ее волю: если Библия говорит, что папу и маму надо слушаться во всем, значит, сопротивление отцу – это сопротивление Богу, отвержение Отца Небесного, а стало быть, и вечной жизни…

Глава 5

После В-х «откровений» Татьяна поняла, что развод неизбежен. Это было дело времени. Но и торопиться не следовало, потому что в скором времени истекал временный вид на жительство, а другого основания для его продления, кроме подселения к мужу (хотя бы и формального), нет. Сколько бы так ни продолжалось, лишь бы он не нарушал договоренностей о необщении с Н.
Однако он стал вести себя настораживающим образом, начав с того, что нарушил обязательство не общаться с Н.: он позвонил домой и, когда она сняла трубку, заявил, что ему надо будет утром зайти домой за кое-какими вещами.
Чтобы не допустить его прихода, мы с Вадимом (одним из общих друзей) помогли Татьяне собрать вещи. Они были погружены в багажник и уже слегка за полночь отвезены на дедовскую квартиру. Поехали втроем: я, Вадим и Татьяна. Одну ее мне не хотелось оставлять для беседы с В. Не столько опасаясь его, сколько свекра, который когда-то при Валере уже позволил себе толкнуть Татьяну. Вадим, достаточно крупный мужчина, тоже оказался уместен в этой ситуации. Словом, когда Валера открыл дверь, он увидел всех троих. Вадим, прежде даже друживший с ним, теперь мрачно молчал. «Ключи!» – лаконично произнесла Татьяна. – «А! да, сейчас». Спустя несколько секунд он уже вновь стоял на пороге и протягивал ключи от квартиры. Татьяна забрала их и отдала В. дедовские, вручив ему сумки.
Отоспавшись, однако, Валера решил, что его унизили. Ему ничего не оставалось, как дать очередной раз почувствовать Татьяне, что она и дети от него зависят. Нетрудно догадаться, каким способом. Что ж, Татьяне пришлось-таки встретиться с ним и общаться, общаться, общаться, чтобы вновь получить доступ к счету. Она объяснила ему, что он нарушил договоренность и на очередном уровне потерял доверие. Раз он не в состоянии сам контролировать соблюдение своих обязательств, то ему облегчена задача: раньше он мог свободно приходить домой, предварительно лишь приняв меры, чтобы не пересечься с Н., теперь же, поскольку на его ответственность надежды нет, он избавлен от соблазна случайно пересечься с ней дома.
Спустя короткое время Валера снова отключил доступ к банку и попытался закрыть телефоны (сделать недействующими номера) всех членов семьи, но тут уже Татьяна успела его несколько опередить, переведя на себя два номера.
Валерины поведение, речи, манеры, все более настораживали какой-то маниакальностью. Он что-то начал говорить о ее немощи (ради ограждения ее от опрометчивых поступков, он, оказывается-то, и отключил доступ к банку), выяснилось, что ее надо спасать, и он является тем «единственным спасителем» (его слова), который может помочь ей спасти ее же душу… В какой-то момент, я понял, что дальнейшее промедление слишком рискованно. Младшего брата, как показали события с «пугалкой», было бессмысленно привлекать, а деда Татьяна боялась посвящать, чтобы, не дай Бог, его не хватил «кондратий».
Татьяна позвонила по телефону инспектора по делам несовершеннолетних, который ей дали когда-то раньше, вкратце объяснила ситуацию и договорилась о встрече.
Когда мы приехали в Пыхьяскую (Северную) префектуру, нас встретила миловидная девушка, провела к себе в кабинет и принялась внимательно слушать рассказ Татьяны. Глаза инспектора постепенно округлялись и она заметно бледнела по ходу повествования: «Его надо брать. Опыт показывает, что они не останавливаются. У вас ведь и другие девочки есть». – «Но его, вроде, родственники собираются отправить в Россию и тогда это – не мои проблемы», – улыбнулась Татьяна. «А вот вы представьте, что он (ведь молодой еще человек) там женится, и у той женщины тоже будет дочь…». Татьяна представила. Ее передернуло от мысли, что может пострадать еще один ребенок, но теперь уже с ее осознанного попустительства. Она прекрасно понимала, что ее, мягко говоря, не поймут (подобные случаи, когда матери заявляют на мужей, как сказала инспектор, крайне редки; наоборот, девочки жалуются матерям, а те их затыкают, вылезая из кожи вон, чтобы удержать мужиков), осознавала и то, что родственники могут на нее ополчиться, вследствие чего она с детьми может оказаться на улице, и то, что, сев, он перестает быть кормильцем семьи, даже если бы захотел (пока он на свободе, его хоть алименты можно заставить платить). Еще многое «отрезвляющее» пронеслось в ее голове. Но мысль о том, что он может искалечить еще кого-то из ее дочерей или других девочек, ужасала ее настолько, что предстоящие невзгоды уходили куда-то в даль-туман. Да и как-то ей надеялось, что люди не такие уж сволочи…
Мы с ней посоветовались и решили, что инспектор права. И поехали за Н. в школу. Та выслушала маму и, ни секунды не колеблясь, согласилась ехать в полицию давать показания, чтобы защитить своих сестер… да, возможно, и братьев.

Глава 6

Миловидная инспектор по делам несовершеннолетних Яна пять часов снимала показания у Н. Вопросы по делу шли вперемешку с разговорами на отвлеченные темы. После таких передышек с непринужденной болтовней, запиваемой соками и заедаемой мороженым, Яна продолжала дотошно выяснять необходимые подробности. Н., рассказывая, рисовала планы квартиры и расположения мебели, всякие картинки и пр.
Едва только Н. зашла в кабинет инспектора, Татьяна позвонила В.: «Ты как, спокойно спишь? Совесть не мучает?» – «Нет, я хорошо сплю, – ответил он. – Это она должна тебя мучить: ты создаешь нездоровую психологическую атмосферу в доме».
«Все, хватит! – сказал я. – Он сам подписал себе приговор».
Если бы В. тогда сказал, что ему совестно, мы забрали бы Н. из кабинета инспектора, и никаких показаний не было бы. Но нераскаянность В. и перекладывание ответственности за происходящее на жену свидетельствовали, что никаких принципиальных изменений в нем не произошло, а значит, он по-прежнему опасен для детей.
Татьяна снова позвонила ему и попросила восстановить ей доступ к счету. Он отказал. «Что ж, в таком случае об этом с тобой будут разговаривать другие люди и в другом месте!», – сказала она в сердцах и тут же пожалела. Захотела перезвонить, но я остановил ее: «Будь уверена, он сам позвонит». Так и произошло. Валера позвонил и пожелал встретиться. В этот раз Татьяна пошла на свиданье с диктофоном и уже не демонстрировала его В., который рассказал довольно много нового в дополнение к наговоренному в прошлый раз на мобильник.
В заключение беседы, он дал-таки Татьяне коды (которые, впрочем, очень скоро вновь отменил).
Она вернулась со встречи в слезах: ей было безумно жаль этого искалеченного человека. Дело в том, что кроме новых подробностей о своем злодеянии, В. говорил, что его «упустили в детстве». Он рассказал, как мать переключилась на зарабатывание денег и занималась детьми мало, а отец «занимался работой, чем угодно, у него были командировки…», и маленький В. был брошен на старшего брата и сестер. Он с горечью рассказывал, как они с мамой только вечером пересекались или когда нужда была «папаню откуда-то пьяного тащить», а так, «в принципе, по большому, общения не было». Она «занималась решением проблем взрослых детей», родители «не занимались нашей душой, не оборачивались к нам», сетовал В.
«А бабушка?..», – удивленно спросила Татьяна. Оказалось, что на общение c бабушкой (супругой о.N.) отец «положил табу». «Мы долгие годы бабушку не знали. Мы въехали на эту квартиру, а бабушка не имела доступа к нам… вообще!». Он стал общаться с бабушкой, когда начал уходить из дома, чтобы сменить обстановку. Это было связано с пьянством отца, который, впрочем, по словам В. «„под шафе“ был радостен», пусть, временами, и теряя адекватность. Словом, только в те времена мальчик смог начать общаться с бабушкой.
В. мало говорил о родственниках. Утверждал, что они «потеряны для Бога», потому что у них все сводится к ритуалу.
Он признавал себя виновным в растлении падчерицы, сожалел о произошедшем и снова врал…
Врал, что его действия не имели насильственного характера (сам же проговаривался, что ей приходилось отбиваться от него, чтоб отстал), что руководствовался стремлением просветить, подготовить к жизни, показать ей «то, что она должна знать, но подмешалась страсть» (на самом деле, впервые он распустил руки без каких-либо объяснений, а «секспросвет» – это все было потом), что просил прощения у Н., и о многом другом, всячески сглаживая, смягчая мерзость своего преступления или напрочь отрицая факты. Но Татьяна, совершенно одурев от жалости, уже не улавливала ни вранья (с чего все началось она узнала чуть позже, когда ознакомилась с содержанием показаний дочери), ни противоречия его планов на будущее заверениям о раскаянии.
Когда я прослушал запись, то, глядя на плачущую Татьяну, пришел в негодование от ее наивности: как можно было не услышать в словах В. очередного лукавства?!.. О каком раскаянии речь, если в прошлой беседе он даже эдак задумчиво сомневался, правильно ли сделал, что не довел все до конца, а сейчас хоть и каялся, но как-то… непоследовательно.
Вот, он, вроде, сожалеет о содеянном: «Это мое извращение, мое извращенное понимание – мой грех… он рос, рос, рос и я выплеснул его». И тут же заявляет, что поскольку первый вариант, предполагающий в будущем семейную жизнь, Татьяна отмела, ему остается только второй: пребывать в Эстонии до развода, а потом уехать в Россию. Татьяна спросила его, как же он думает теперь жить, как собирается… ну, если не исправлять, то как-то заглаживать то зло, которое он причинил Н. (о себе она, разумеется, забыла, хотя он и ей жизнь искалечил). В. отвечал, местами сбивчиво, местами очень стройно: он раскаивается, что пошел на поводу у греха, плоти и т.п.; осознаёт, что растлил ребенка, но поскольку его «лишают возможности поделиться опытом… не то, что растления… но моментов, через которые (он) получил этот грех»… он не видит себя отдельно от детей, но если его к ним не допустят, то его пребывание здесь нецелесообразно и он «умывает руки» и, следуя поучениям Аввы Дорофея, будет «строить противоположность греху», ведя свою жизнь в воздержании как противоположности блуду, возможно, в монастыре (ох, пожалел я о своих беседах с ним, увидев, как он передергивает святоотеческие слова!). Если его не пускают за очерченные границы, он уходит из жизни Татьяны и они больше не увидятся. Теперь он будет заботиться о своей душе: конечно, он раскаивается и его «расклады» не направлены на то, чтобы кому-то повредить, но он не видит возможности помочь Татьяне, при этом заботясь о своей душе. Он намерен в дальнейшем не связывать с Татьяной отношений, но построит свою жизнь так, как он считает нужным. Его женитьба на ней была большой глупостью: он ее никогда не любил, а взял замуж из милости, ради, как он изящно выразился, «благодетели».
«Скажи, пожалуйста, – спросила Татьяна мужа, примеряющего преподобнический нимб, – а детей кормить кто будет? Уж если ты взял на себя „благодетельство”…» Не дав ей развить мысль, В. ответил, что «благодетель» он может нести только в том случае, если знает, что семена, которые он сажает, не будут кем-то испорчены. Он уточнил, что в данном случае речь о самой Татьяне, которая хождением в храм и исполнением «ритуала» вводит в заблуждение детей, потому что люди, ходящие в храм, они… «в них веры ни на сент», один только ритуал, «но они не верят»… Т.е., в его понимании, материальные обязательства неразрывны со статусом главы семьи: если у него нет возможности «формировать свое отношение к жизни» в жене и детях, регламентируя их посещение храма и выбор духовника – нет у него перед ними и обязательств.
Даже после этих слов, Татьяна продолжала терзаться душой, совершенно не замечая противоречия: вот он кается и тут же ставит условие: или восстановление статуса главы семьи (со всеми вытекающими из его понимания этой роли), или он «умывает руки», совершенно не желая даже слышать ее вопросов о том, кто же будет содержать детей, если он собирается уехать и жить отдельно от них.
Кающийся грешник?.. Искренне кающийся не ставит условий! Он не только принимает наказание, но сам ищет возможности искупить, загладить вину и по возможности исправить причиненное зло, не требуя себе прежней чести и полномочий. Иуда хоть повесился! Страшный грех, не спорю, но он хоть как-то засвидетельствовал свое раскаяние, а этот горе-преемник египетских пустынников, только что признавшись в жутком злодеянии, тут же претендует на прежнее положение, как если бы речь шла о каком-то досадном промахе, а не о внутреннем уродстве, вследствие которого только и могло произойти то, что произошло. И нисколько не сомневается, что семена, которые он желает сеять и взращивать – доброкачественные… Тут не то, что покаяние, тут и раскаяние весьма сомнительное.
Татьяне предстояла с ним еще одна встреча. Она должна была передать В. некоторые документы. Для этого она пришла в Александро-Невский собор в субботу вечером к концу службы. Немного поговорили. Он сказал, что о.В. ему дал что-то вроде рекомендации в один из монастырей Псковской епархии (своеобразное понимание монастыря как отстойника для извращенцев) и, что младший брат ему вроде как поможет уехать… Татьяне было не по себе. Вразумления мои не очень-то были ею усвоены. Мысли, что, вот, В. возится-возится, тянет, все не уезжает, а время тикает: его же со дня на день возьмут и тогда – место у параши, девчоночье имя и т.п., – эти мысли снова расквасили ее. На душе было тяжело. Перед тем, как уйти, она сказала: «То, что ты сделал – подсудное дело. Ты понимаешь, какие могут быть последствия. Вали отсюда…». – «Я не собираюсь всю жизнь бегать!» – ответил Валера.

Повесть "Танюшка" удалена из ЖЖ отца Игоря Прекупа asha-sashin.livejournal.com

Странно, почему повесть названа "Танюшка", а не "р.б.Татиана". Почему СВЯЩЕННИКОМ был подан не кончик посоха, во всей этой истории, а вся рука, и он в результате оказался внутри "мирской схватки", а не над ней. Боюсь, что прав Владыка, не увидев здесь БЕСстрастности, мудро назвав всё это "гинекологией".

 Просьба о помощи - протоиерей Игорь Прекуп 

Объявляю второй тур сбора средств на жилье детям Татьяны Кутявиной.

Татьяна Кутявина - моя покойная духовная дочь, вставшая на защиту не только своих, но и других детей, которые могли бы стать жертвами ее бывшего мужа-педофила. Борьба стоила ей жизни: будучи инвалидом по астме, она не выдержала постоянной тревоги, основания для которой создавали родственники мужа, вначале пытавшиеся ее заставить забрать заявление, затем начавших процесс наследования квартиры, в которой она жила с детьми, чтобы продать ее и компенсировать расходы на суды. Татьяна скончалась в Пасху 04.04.2010 г.

Родственники после ее кончины изо всех сил стараются спасти свой имидж, а для этого им нужно было показать, что они и ее дети – одна семья. Для этого они подали заявление на опекунство, игнорируя: 1) желание старшей дочери Татьяны стать опекуном, 2) желание самой Татьяны, чтобы я был их опекуном и 3) согласие самих детей на оба вышеупомянутых варианта. Чтобы изолировать детей от меня, ослабить влияние сестры и предоставить преимущество брату педофила и его жене «приучить» к себе детей, с которыми они до смерти их матери почти не общались, местная Служба охраны детей (типа Ювенальной юстиции), 3 июля (спустя 2 месяца после кончины мамы, до того ни разу даже не посетив , не ознакомившись с их образом жизни) насильно забрала их сначала в приют, где они месяц провели с шпаной и наркоманами, а потом перевела в детский дом. Меня к детям не пускали до ноября месяца. Теперь мне можно видеться с детьми по согласованию с воспитательницами и в их присутствии.

Старшая сестра летом подала заявление в суд на опекунство, вписав меня в качестве второго опекуна. Дети подписали согласие. На встрече с судьей они подтвердили желание, чтобы старшая сестра была опекуном или я.

17 января судья вынесла решение не удовлетворять заявления.

Одна из опорных точек: у старшей сестры нет своего жилья, а это важное условие. Напоминаю, что сразу после кончины Татьяны я начал сбор денег на квартиру детям, а затем была публикация в «День за днем» (все имена, кроме моего были изменены), где был объявлен счет для пожертвований на квартиру. Впоследствии были открыты счета для электронных денег. Когда детей забрали, я обновил тему о сборе средств и просил: «…нужны деньги на приобретение приличного жилья, и быстро. Пожалуйста, кто, сколько может, по 100 рублей, по 500, хоть сколько, но нужно быстро и, пусть понемногу, но от многих». Сердечная благодарность людям, которые откликнулись!

Но сравнительно с тем, сколько народу прочитало… Если бы хоть по сотне накидали (думаю, пользователи Интернета располагают такими возможностями), у девушки был бы сейчас серьезный козырь (квартира-трешка), при котором остальные минусы: учеба, отсутствие работы (ерунда: алименты+пособие на каждого ребенка – нормальная финансовая база) выглядели бы бледно. Была мысль учредить недоходное общество и на него перевести деньги, но в налоговом департаменте получил консультацию, из которой следовало, что тогда больше потерь будет, поэтому продолжаю собирать на свое имя.

И еще: некоторые люди не стали скидываться по разнообразным «принципиальным соображениям». Например: столько детей бедствует и в более тяжких условиях, почему именно детям Татьяны надо помогать? На это скажу следующее:

1) Логика порочная, потому что если не можешь спасти всех, это не значит, что не надо спасать хотя бы некоторых;

2) Если бы Татьяна, зная, что родственники собираются спровадить маньяка в Россию, проигнорировала бы слова инспектора по преступлениям против несовершеннолетних, сказавшей, что там он может жениться и у той женщины тоже может оказаться дочь; просто отмахнулась бы, типа «не моя проблема», возможно, сейчас она была бы жива. А маньяк, возможно, «просвещал» бы какую-нибудь девочку в России. Но для Татьяны не было «чужих» детей. Поэтому и для нас ее дети не должны быть чужими.
На сегодняшний день осталось собрать всего 16 000 евро

Небольшой отчет (округляю).:

1. Пэйпал: 533 евро (все валюты вместе)
2. Вебмани: 175 долларов, 1800 руб.
3. На банковский счет к сегодняшнему дню поступило 13 009 евро и еще 3 400 евро на дополнительном счете.

Напоминаю реквизиты:

Электронные кошельки:

1) Paypal: igor_prekup (АТ-собачка) hotmail.com

2) WebMoney:
USD Z329683602149
EUR E103396036186
RUB R248630037438

3) Банковские переводы

- из Эстонии: 221049415765, Swedbank, IGOR PREKUP

- из других стран:
IGOR PREKUP
Läänemere tee 19 – 61, 13914 Tallinn, Estonia
IBAN ЕЕ522200221049415765
Swedbank AS, 8 Liivalaia Street
15040 Tallinn, Estonia
SWIFT/BIC code HABAEE2X

Корреспондентские банки:
RUB
ALFA BANK, MOSCOW SWIFT/BIC ALFARUMM
Номер корреспондентского счета в Алфа Банке: 302 318 108 000 000 000 29
Номер корреспондентского счета Алфа Банк
в Московском ГТУ Банка России: 301 018 102 000 000 005 93
Код идентификации банка: BIK – 044 525 593
Идентифицирующий номер плательщика: INN – 772 816 8971

USD
DEUTSCHE BANK TRUST COMPANY AMERICAS,
NEW YORK (ABA 021001033) SWIFT/BIC BKTRUS33
EUR
DEUTSCHE BANK AG, FRANKFURT SWIFT/BIC DEUTDEFF
POHJOLA BANK, HELSINKI SWIFT/BIC OKOYFIHH

- из России:
Поскольку осуществлять международные банковские переводы сложно и дорого, то, чтобы избежать бессмысленных потерь, в сборе денег по России нам помогает Фонд помощи «Человек и его вера». Ниже привожу разные реквизиты Фонда:

Банковские реквизиты Фонда:
Получатель: Благотворительный фонд "Человек и его вера"
ИНН 7701600979, КПП 770101001
р/с 40703810801000008158
в банке ВТБ 24 (ЗАО), г. Москва
БИК 044525716
к/с 30101810100000000716 в ОПЕРУ МОСКОВСКОГО ГТУ БАНКА РОССИИ
Назначение платежа: Благотворительное пожертвование, НДС не облагается.

Елена Викторовна Тростникова, указывая как заполнять графу «назначение платежа» (Благотворительное пожертвование, НДС не облагается) настоятельно советует: «Указать обязательно именно так, больше ничего в назначении платежа писать нельзя. Если пожертвование адресное, сообщите по эл.почте сумму и имя нуждающегося: fond(а)odigon.ru вместо (а) поставьте (АТ-собачка) ».