Путь к Богу

Здесь на плацу снималась новелла «Напарник» из фильма «Операция «Ы», тогда это был ЛТП-3

Литургия Преждеосвященных Даров в СИЗО № 6 Горелово СПб Фото: Станислав Марченко

Вот обычный день в СИЗО ‑ отец Максим, правда, немного задержался - забыл документы. А чтобы войти в следственный изолятор, надо иметь хотя бы паспорт. Приходится нам: хору, мне, дьякону и алтарнику Геннадию, ‑ ждать. Но вот наконец приходит священник Максим и мы по трое (больше сразу по здешним правилам нельзя) проходим внутрь. Несмотря на то, что здесь нас хорошо знают, всегда внимательно осматривают. Прозванивают на металл, заглядывают в мой пакет с облачением. Особенное внимание привлекает сумка Геннадия: она велика, ведь он должен принести и свечи, и воду, и все необходимое для алтаря. За проходной мы всегда выстраиваемся в узеньком проходе - ждем провожающего.

Мы сюда все приходим добровольно, и поэтому обстановка всегда радостная и непринужденная. Алтарник Геннадий, режиссер телевидения, ещё преподает в университете Наталии Нестеровой. Но вот пришел провожающий, и мы идем еще к одной двери, где сдаем документы, - паспорт также нельзя проносить в СИЗО. Открывается дверь ‑ и мы на плацу. Геннадий утверждает, что здесь снимались знаменитые кадры новеллы «Напарник» из кинофильма «Операция «Ы» и другие приключения Шурика». Тогда, до 1992 года, этот следственный изолятор был еще ЛТП № 3 (лечебно-трудовым профилакторием для принудительного лечения алкоголиков и наркоманов). Проходим через несколько дверей по коридору. Здесь бывает шумно: какой-нибудь неспокойный арестант вызывает дежурного.

Храм, занимающий помещение одной из камер, мы запираем на свой замок. Администрация СИЗО-5 также накладывает свои запоры. Считается, что так лучше, чтобы не было взаимных претензий. Сопровождающий идет за заключенными. А для меня наступает время действия. Надо быстро переодеться и идти в алтарь, доставать евхаристический набор и даже антиминс из маленького сейфа - здесь очень мало места и поэтому все, по возможности, небольшое: и престол, и жертвенник, и сейф. Но вот все разобрано, отец Максим достает просфоры, которые служащий священник всегда приносит с собой, и мы идем совершать входные молитвы. Сегодня произошла невольная заминка, мы задержались с проскомидией, и вот уже приводят заключенных - их всего пятеро.

Дело в том, что на службу могут привести всего одну камеру - таковы "Правила внутреннего распорядка следственных тюрем". Люди под следствием по одному делу не должны общаться между собой, а присутствие их на службе может привести к общению подельников. Сначала меня удивляло и даже возмущало это обстоятельство. Конечно, на службе могло бы присутствовать и больше человек. Но с другой стороны - так и лучше. Здесь, в тюрьме, очень важна исповедь. Тут надо особенно внимательно исповедовать заключенного. Его жизненное положение очень тяжело, а попасть на службу возможно всего один раз за время следствия - камер-то много. Так что уж надо со всем вниманием: если кто забудет какой-то грех, то исповедаться ему представится возможность нескоро. И кроме того, многие приходят на исповедь впервые - священнику надо найти подход к каждому арестанту. Поэтому три-семь человек вполне достаточно для такой службы. Мне приходилось служить и буквально слышать за своей спиной людское море, а тут всего несколько человек. Вот уж воистину церковь идет за одной овцой заблудшей.

И старший священник изолятора СИЗО-5 иерей Иоанн Чураков, и мой хороший знакомый старший священник бутырского изолятора СИЗО-2 отец Константин Кобелев, считают, что находясь в следственном изоляторе, когда человек ждет решения своей судьбы, если еще не последнего суда, но временного, - то напрягает все свои силы, и многие арестанты устремляются к Богу, каются в своих грехах. По крайней мере, это очень сильный толчок к изменению своей жизни. И такому человеку нужно помочь. Современная жизнь стала более комфортабельной, и человек меньше стал задумываться о Вечности. Поэтому запирающиеся двери следственного изолятора для русского человека порою становятся отверстыми дверями покаяния.

Геннадий-алтарник задает традиционные вопросы: все ли православной веры, все ли крещеные, у всех ли есть кресты? Димитрий, певчий, читает часы. А Юля с Иваном предлагают нашим сегодняшним прихожанам иконы и книги. Предлагать надо тоже умеючи, чтобы кто-то не взял лишнего, чего ему не нужно. Чтобы не бросил где-то икону или Евангелие. Неслучайно еще в конце 19 века циркуляром от 8 Августа 1891 г. № 11, предписывалось:

И в тогдашней России уже существовали такие сложности...

«Я пока поминаю, пойди побеседуй с ними», ‑ говорит мне отец Максим. Я иду к заключенным. Мне трудно понять, о чем говорить с ними, - батюшке проще: он изо дня в день заглядывает в души осужденных. А я пока могу заглянуть только в глаза. Но и они говорят многое.

Вот такие же глаза, такие лица передо мною ‑ и я теряюсь. Начинаю им бубнить что-то традиционное о покаянии и Таинстве причастия. Но чувствую, что мои слова не доходят до них. Только один из пятерых причащался когда-то ранее. У других жизнь прошла фактически вне церкви. К сожалению, я узнаю, что камеру не предупредили, что утром поведут на литургию, - такое случаются, ‑ и все, соответственно, позавтракали. В тюрьме же всегда с большим вниманием относятся к еде. Трудно винить в этом администрацию: у них всегда не хватает сотрудников - мало кто стремится сюда на работу.

Тут выходит из алтаря с крестом и евангелием священник отец Максим. Теперь перед ним стоит нелегкая задача, как действовать в этом случае: с одной стороны, по канонам таким людям причащаться нельзя. С другой - неизвестно, когда они причастятся и причастятся ли когда-нибудь. Кроме того, все произошло не по их вине, и, может, их следует приравнять к больным и даже умирающим, а таких никто не заставляет поститься. Отец Максим начинает беседу, и я чувствую, насколько она отличается в лучшую сторону от моих робких попыток. Он доступно для заключенных говорит о Таинстве Причастия, о покаянии ‑ все-все самое нужное. Потом следует общая исповедь и отец Максим начинает службу - мы уже и так сильно задержались: индивидуально исповедовать ему придется уже во время службы - благо, есть диакон на богослужении. Служба идет своим чередом все так же, как и в приходских храмах. Только нельзя забывать, что здесь весьма тесно и нужно согласовывать каждое свое движение.

На территории строится отдельно стоящий храм соответствующих необходимости размеров, но отцу Иоанну Чуракову приходится не мало трудиться, чтобы сделать очередной шаг к его завершению. В этом храме нет постоянных прихожан, и средства надо где-то изыскивать. Сейчас в храме идет внутренняя отделка. А сегодня надо довольствоваться лишь храмом размером камеры.

Вот Геннадий читает Апостол. Чтение каждого зачала здесь совершается дважды: на церковнославянском и на русском, - чтобы людям, далеким от церкви, было понятно. Бывало, на службы приходили и атеисты, и даже мусульмане. Может, так они сумеют хоть что-то уловить из Евангелия и Апостола. Может, в их души хоть так попадет какое-то зерно. Евангелие на русском читает, как правило, батюшка. Он относится с пониманием: Евангелие по-русски читать очень трудно. И особенно трудно переключиться с церковнославянского, где как-то особенно легко растягиваются слова, на разговорный русский, где всякая растяжка как-то противоестественна.

После Евангелия на «Рцем вси» добавляются специальные прошения из службы о заключенных и, конечно же, поминаем председателя Синодального отдела по тюремному служению ‑ Преосвященного Иринарха, епископа Красногорского, всех здешних тюремных священников, читаем записки заключенных и поданные в специальный ящик сотрудниками СИЗО-5. На заупокойной ектенье молимся и о усопших замечательных священниках: протоиерее Глебе Каледе, протоиерее Николае Матвиенко, не забываем недавно почившего отца Владимира Перфильева, служившего в этом изоляторе. На «Верую» и «Отче наш» Геннадий раздает молящимся тексты молитв: обычно не все их знают наизусть. Поэтому «Отче наш» они читают хором по бумажке.

Но вот причастие. Выясняется, что отец Максим всех допустил до причастия - таково было его пастырское решение. Хотя это случается далеко не всегда. Каждого он называет по имени, видно, что он подошел к этому решению (причащать без поста) вполне осмысленно.

Но вот служба кончилась: сейчас наших прихожан уведут. Скорее всего более мы никогда не увидимся. Они же говорят, что напишут еще заявление на посещение богослужения, и наперебой говорят, как долго им пришлось ждать сегодняшнего.

Что делать? Я представляю, как трудно увеличить количество служб - ведь все батюшки служат на приходах и, кроме того, имеют еще дополнительные нагрузки. Ведь среди служащих в тюрьмах священников есть и настоятели храмов, и маститые, как говорится, протоиереи. Конечно, многие тюремные священники говорят и о том, что на приходах надо учитывать «тюремную нагрузку», и что все же надо вводить штатное тюремное духовенство по примеру Белоруссии. Но пока довольствуемся тем, что есть.

Наших арестантов уводят. Мы все убираем, и все движется в обратном порядке: получаем паспорта, потом выходим через проходную. Настроение у всех хорошее. Сделали пусть небольшое, но хорошее дело. У нас здесь, так сказать, сложился коллектив, маленькая свободная общинка. На службу приходит те, кто может. Иногда регентует матушка отца Иоанна Чуракова. Есть еще Капитолина и Варвара - храм не остается без певчих.

При выходе отец Максим приглашает меня на трапезу в местную столовую для сотрудников СИЗО-5 ‑ поесть здесь можно недорого и довольно вкусно. Но мне некогда: я спешу на работу в Синодальный отдел по тюремному служению Русской Православной Церкви.

Диакон Петр Пахомов